Попав в Рим (ЛП) - Адамс Сара - Страница 9

Когда мне наконец удаётся оторваться от созерцания его записки, я набираю номер. И, чёрт возьми, это самое приятное, что я делала за последнее время. Неужели люди в курсе, что эти старые телефоны – как антистресс-поппер? Мой смартфон теперь кажется жалкой пародией после этого монстра. Кнопки на секунду успокаивают меня, но как только раздаются гудки, тревога накрывает с новой силой.

Неужели Ною было так сложно дать чуть больше инструкций? Эта записка – хоть и красивая, хоть и достойная рамки – катастрофически бесполезна.

«Спроси Томми. Он отвезёт твою машину в мастерскую по хорошей цене».

Не хочу звучать высокомерно, но меня волнует не цена. Я готова заплатить этому Томми миллион, если он гарантирует, что никто в его мастерской не попытается меня похитить.

После очередного гудка трубку наконец берут.

— Алё? «АвтоМуфинсын».

...Что? Что этот человек вообще сказал? Это был английский? Звучало так, будто слова пропустили через мясорубку и скормили мусоропроводу. И это идеальный пример того, почему я ненавижу телефонные разговоры. Никогда не знаешь, что услышишь на другом конце, и это редко бывает приятно.

— Эм...Здравствуйте...Томми там? – спрашиваю я, бросая взгляд на записку, хотя уже двадцать раз перечитала имя и, она, кажется, беременна от него после всех этих поглаживаний.

Я вздрагиваю, когда в трубке раздаётся оглушительный грохот, и мужчина что-то бормочет в ответ. Если я правильно расслышала, это звучало как: «Ага, ты – гудящий стол».

Не может быть.

По спине пробегает холодный пот, и я в двух шагах от того, чтобы разрыдаться, как потерявшийся в парке аттракционов ребёнок. Ничего не знакомо, и я не знаю, куда идти. Ненавижу себя за то, что жалею о побеге из Нэшвилла. Ненавижу, что не могу стоять на своих двоих. И больше всего ненавижу, что мне больше некуда принадлежать.

Я дрожу. Может, я не создана для этого? Может, пора бросить трубку и позвонить Сьюзан? Умолять её прислать за мной машину, самолёт или даже, чёрт возьми, одноколёсный велосипед – лишь бы вернуться к ужину, как ни в чём не бывало. Но когда я представляю свою жизнь там, в груди сжимается тисками. Я ещё не могу вернуться. Не могу сдаться, не узнав, зачем вообще приехала в этот город.

— Алё? – мужчина снова бросает в трубку, теперь уже с раздражением.

— Да, я здесь! Просто...я не совсем поняла, что вы...

Я взвизгиваю, когда чья-то рука протягивается через моё плечо и забирает трубку. Разворачиваюсь – и упираюсь взглядом в грудь Ноя. Я даже не слышала, как он вошёл, и теперь моё сердце не просто колотится – оно яростно лупит по рёбрам, будто пытается сбежать подальше от опасности.

Мой взгляд осторожно скользит вверх по его шее, резкому подбородку, слегка спотыкается о его плотные, недовольные губы и наконец добирается до зелёных глаз. Он не отводит взгляд, поднося трубку к уху.

— Томми? Это Ной. Тут одна женщина, ей нужно отвезти машину в мастерскую. – Пауза. Его глаза всё так же прикованы ко мне – настолько неотрывно, что мне хочется ёрзать. Из него вышел бы отличный стражник Букингемского дворца. — Мм-хм. Подойдёт. Спасибо.

Он наклоняется, чтобы положить трубку, и его грудь на мгновение касается моего плеча, оставляя за собой лёгкий ожог. Громкий щелчок трубки в тишине заставляет меня дёрнуться. Я никогда ещё не реагировала на кого-то так...остро.

— Спасибо, – мой голос звучит глухо, будто пробивается сквозь внезапно нахлынувшее влечение. — Не понимаю, как ты его вообще разобрал.

Уголок его рта дёргается – будто он хочет улыбнуться, но сдерживается.

— Томми постоянно жуёт жвачку. В сочетании с его акцентом это делает его речь...своеобразной.

— Но у тебя же не было проблем.

— Потому что я вырос здесь. Я говорю на «жвачном». Это отдельный язык.

— Биллингв, – смеюсь я и снова скольжу взглядом по его лицу: нос, губы, небритый подбородок, шея. Когда его кадык двигается, я понимаю, что уставилась. Прямо как слюнявая школьница.

Я не специально! Просто в нём есть что-то, что превращает меня в магнит. Дело не только в его дикой привлекательности (хотя, Господи, она очевидна!). В нём сочетаются грубоватая мужественность и уютная обыденность – так и хочется закутаться в его серую хлопковую футболку и жить в ней вечно. Я даже не знаю его, но рядом с ним чувствую себя в безопасности. Ной – как тот форт из одеял, в котором ты прятался в детстве. Тёплый и надёжный.

Наверное, всё потому, что он так отличается от мужчин, с которыми я обычно общаюсь. От этих артистичных типов, которые вечно переживают из-за своей причёски – или, как мой последний бойфренд, обращают на меня внимание только на людях.

Наши отношения не были фейковыми – но наши менеджеры назвали их «выгодными для обоих». Я надеялась, что всё сложится, но, как и все мои прошлые полу-серьёзные романы, они выдохлись. Как двухлитровая бутылка газировки, неделю простоявшая без крышки.

Ему нравилось публично встречаться с Рэй Роуз, ходить на вечеринки, тратить бешеные деньги в ресторанах и выжимать из нашей популярности максимум – всегда подставляясь под камеры, чтобы наши «естественные моменты нежности» попали на обложки журналов. (Кстати, он ужасно целовался. Два из десяти, не рекомендую.)

Возможно, лет в двадцать один, когда я ещё не устала от внимания, такой образ жизни меня бы устроил. Но сейчас мне просто хочется, чтобы кто-то играл со мной в «Эрудит» и кутался в плед. С ним этого добиться было невозможно, поэтому я быстро всё закончила – как и со всеми остальными, кто был ещё менее примечателен (но хотя бы целовался лучше).

Ни один из них не казался настоящим. В отличие от человека передо мной.

Ной откашлялся и отступил.

— Томми приедет в девять, заберёт твою машину и отвезёт в мастерскую.

Я киваю, чувствуя, как прохлада заполняет пространство между нами. Включаю режим «безупречные манеры».

— Отлично. Ещё раз спасибо. Мне правда жаль, что доставляю столько хлопот. Я бы хотела как-то отблагодарить тебя.

— Не стоит, – только и говорит он, и в комнате снова повисает тишина. Я завидую его умению говорить ровно то, что нужно – ни слова больше.

Тишина такая, что слышно моё дыхание. Мысли носятся в голове, как муха в банке. Интересно, где он был утром и зачем вернулся? В записке он намекал, что его не будет...

Я украдкой разглядываю его, пытаясь угадать, кем он работает. Бейсболка, футболка, сидящая на нём идеально – не мешковатая, но и не обтягивающая. Джинсы простые, но стильные, с поношенными участками – похоже, это его любимые. На ногах – рабочие ботинки. Но вот загвоздка: ненастоящие рабочие ботинки. Такие носят модники в городских кофейнях. Любопытно.

— Ты щуришься, – замечает он, и моё шекспировское расследование резко обрывается.

Меня вдруг охватывает редкая искренность.

— Я пытаюсь понять, чем занимается такой мужчина, как ты.

Он приподнимает бровь и скрещивает руки – поза настоящего ворчуна.

— Такой мужчина?

— Ну да, знаешь... – Я решаюсь на игривую улыбку. — Вся эта мускулатура, щетина и командный тон.

— И? – Его голос сух. Я ему совсем не нравлюсь. И, кажется, мне это чертовски приятно.

— И что?

Он опускает руки (больше никакого ворчливого позирования), отворачивается и начинает рыться в шкафу, доставая миску для смешивания. Я остаюсь у телефона, не решаясь лишний раз шагнуть – где мне можно стоять в его доме?

— Ну? – Он бросает мне вызов, но неожиданно мягко.

Я замираю на секунду. Не думала, что он станет играть. Он совсем не похож на человека, который играет.

Ладно. Поехали.

— Хм... – Я очевидно оглядываю его с ног до головы. Чёрт. Его тело идеально.

Он явно выше шести футов (если бы пришлось ставить, сказала бы – на три дюйма), с рельефными венами, спускающимися по бицепсам к крепким предплечьям. Судя по верхней части тела, он работает руками. А раз он в кепке, возможно, его работа на улице? Светлые волосы, выглядывающие из-под козырька, подтверждают мои догадки.