Лекарка поневоле и опять 25 примет (СИ) - Муратова Ульяна - Страница 30

Оставив особистов одних, я вырвалась из враждебной атмосферы и побежала к Талле. К моменту, когда её дом появился перед глазами, их уже затянуло мутной плёнкой слёз. Внутрь ввалилась без разрешения, толкнув дверь сразу после стука.

Увидев меня, подруга широко распахнула глаза и поднялась с места:

— Что случилось? Эрер ушёл?

Я замотала головой и, рыдая, призналась ей во всём — и в своём происхождении, и в побеге из Армаэса, и в играх со спецслужбами. Не знаю, почему молчала раньше. Возможно, боялась, что Талла изменит отношение ко мне, если узнает, кто я такая. Но теперь это уже не имело значения.

Она погладила рыдающую меня по плечам и попыталась утешить:

— Тю-ю-ю… Полно тебе! И в тюрьме люди живут, и выходят из неё, и живут дальше лучше прежнего. Тоже мне конец света… Всё будет хорошо. Езжай и не думай о плохом.

— А как же вы с Дичиком?

— Справимся, — задумчиво проговорила она и обняла меня. — За нас не переживай, решим что-нибудь с дедом. Ну что ты, родная, не реви. Слезами делу не поможешь. Пойдём, помогу тебе собраться.

— Не надо. Там эти… особисты. Я просто пришла попрощаться. Хорошо, что зелья мы тебе наварили с запасом. Оно в шкафу, ты знаешь. Дверь запирать я не стану. Приходи и забирай, что захочешь. Старосту Эрер предупредит. Вот всё… даже не знаю, увидимся ли мы ещё.

Талла обняла меня крепко-крепко, а я от всей души пожелала ей удачи и поцеловала Дичика на прощание.

Выйдя от них, вытерла слёзы и попыталась собраться с мыслями.

У меня осталось ещё одно незаконченное дело, которое я всё откладывала. Сама тётка Фалья с извинениями ко мне не шла, а я ждала момента, когда она созреет. Но раз уж так сложилось, то нужно расставить все точки над Ё.

А возможно, я просто не хотела возвращаться домой и признавать этот этап моей жизни завершённым.

Дом тётки Фальи стоял тихий и одинокий — Давлик к матери так и не вернулся. Сказал, что будет жить самостоятельно, а из-за неё над ним вся деревня смеётся. Вышеупомянутая деревня с замиранием сердца ждала развития этой драмы. Хотя нужно отдать Давлику должное — мать он не бросал, ненадолго приходил каждое утро, следил за тем, чтобы она пила лекарство, помогал по дому.

Луняша рассказывала, что та даже к старосте ходила, просила повлиять на сына, настаивала, чтобы он домой вернулся, но сын-корзин оказался неожиданно упрямым — упёрся рогом и предпочитал сарай у плотника, а не родные пенаты.

Видимо, очень сильно задели его насмешки и слова Луняши, вот он изо всех сил и пытался показывать, что ни она, ни мать ему не нужны.

С одной стороны — достойно уважения, с другой — неконструктивно.

Я громко постучала в калитку и вошла во двор. Окно распахнуто, но никого поблизости нет.

— Ау! Есть кто живой?

На голос тётка Фалья выглянула из двери, мгновенно смутившись при виде меня.

— Солнечного дня, — пробормотала она и даже за ухват не взялась.

Может, просто новый не успела купить?

— Я уезжаю, вот зашла к вам парой слов на прощание перекинуться.

— Куды уезжаешь-то?

— В Лоарельскую Империю. Надолго или насовсем. Но это не важно. Я зашла попросить вас об одолжении.

— О каком это? — нахмурилась она.

— Позаботиться о том, чтобы Луняша хорошо замуж вышла, — на этот раз на мельницу чужой драмы я плеснула от души: — Не за Давлика, разумеется, а за другого парня, желательно — лучшего на деревне. Я ей все свои лекарские секреты оставлю и подарю хорошие книги. Толк из неё точно будет — знахарка получилась умелая и способная. К растениям подход она знает, зелья варить умеет, девушка хозяйственная, из небедной семьи. Всегда доход какой-никакой будет иметь. Хочу, чтобы в жизни у неё всё хорошо сложилось и жених ей достался самый лучший из всех. Только не Давлик.

Тётку Фалью перекосило так, что я чуть не расхохоталась, несмотря на максимально паршивое настроение.

— А почему бы и не Давлик? — тут же возмутилась она.

— Так как же? Вы же против. Вы, наверное, другую невесту ему в жёны прочите. Хотя… Зная его, он вас и не послушает. Сам выберет. На Таллу он последнее время засматривается. Вот женится — будет Дичику хорошим отцом.

Мне даже не было стыдно.

Любить — так дикого особиста, приручать — так лесного леопарда, помирать — так с весёлой музыкой.

— Да ты чего мелешь-то? — ахнула от ужаса тётка Фалья. — Талка-то вон насколько его старше! И… муж её выгнал… И Дичик этот больной весь…

— Зато будете бабушкой. Вы же хотите быть бабушкой, — вкрадчиво спросила я. — Других детей она, правда, рожать не будет, но зато этот внук уже готовый. А там, глядишь, и вернётся к вам домой сын вместе с новой женой. Всё же зелья Дичику дорогие требуются, экономить придётся. И приданое за Таллой никто не даст, так уж вышло. Зато вам радость.

— Какая? — истерично спросила та.

— В смысле «какая»? Что Давлар на Луняше не женится.

— Да пущай женится! — заголосила она, как главная по подъезду. — Пущай женится! Я ж разве хоть слово против скажу? Пущай женятся и домой возвращаются, я Луняшу ни словом, ни делом ни завжисть не обижу. Соларом клянусь! — она вскинула руки к солнцу в молитвенном жесте, а потом поклонилась до самой земли.

— Ну не зна-а-аю, — с сомнением протянула я. — Кажется, между Давларом и Луняшей всё уже испорчено, а вот с Таллой у него шансы ещё есть.

— Так я с ним поговорю! Завтра же поговорю… Да шо там! Сейчас пойду поговорю! — затараторила она. — И перед Лунькой извинюсь. Хорошая она девка, если подумать. И Амезег — мужик хозяйственный, приданое за ней какое-никакое даст. Дак пущай живут. Вот хоть бы у меня пущай и живут. И чего б ей за кого другого выходить, ежели к Давлику душа лежит? Чем мой сын хуже́е любого другого парня? Да он получше́е будет! Умный, внимательный и упорный мальчик. Как себе в голову чего втемяшит, так не вытряхнешь! В смысле — своего всегда добьётся, старательный. И добрый. И к женщинам уважительный. Другой, может, колотить станет, а Давлик — никогда! Не так он воспитан. А уж с внучиками-то я подожду. Не надо прям готовых, торопиться-то некуда.

— Ну… это вы уж сами разбирайтесь, но что-то сомнительно мне, что сможете вы Луняшу с Давликом обратно свести… — вбила я последний гвоздь в крышку гроба Лунькиного одиночества.

— Как не смочь? Смогу… Я уж расстараюсь!

— Ладненько. Пойду я тогда, мне ещё вещи собирать. Голова-то больше не болит?

— Не болит, — после паузы признала она. — И Давлик не просто так ушёл. Насела я на него так, шо он и не выдержал. Дурою была. Я уж и прощения просила, и объясняла, что не буду так больше поступать, а всё одно. Не верит он! Обижается, что перед людьми его дитятей неразумным выставляла. Всё ходил угрюмый, только и делал, что топор этот свой кидал. А я сейчас думаю: ну кидал и кидал. Чего я взбеленилась-то? Можно подумать, трагедь какая. Зато, вон, на ярмарке приз главный взял. Так ведь?

— Так, — ничего не поняла, но на всякий случай согласилась я. — Ну всё, прощайте. Пора мне идти.

— Тась, ты подожди… — сошла она с крыльца. — Ты уж прости, что я так… Сама не знаю, откуда во мне столько злости и глупых мыслей было. Девка ты хорошая. Счастья тебе!

Я всхлипнула и обняла тётку Фалью на прощание.

Подействовало всё же зелье-то. Оставлю Луняше запас и рецепт. Кончится — у другого целителя закажут.

К нашему дому я шла, переставляя ноги через силу.

Луняшу услышала издалека — рыдала она выразительно, громко, с подвываниями. Заметив, она кинулась в мою сторону, повисла на шее и зарыдала ещё горше.

— По что ты нас покида-а-аешь⁈

Вот не зря на похороны плакальщиц нанимают — послушаешь, как по тебе кто-то убивается, и сразу на душе светлее становится.

— Луня, отставить истерику, — дрожаще-суровым голосом скомандовала я, едва сдерживая свои собственные рыдания. — Всё будет хорошо. Я тебе в доме оставлю книги, запас зелий и кое-какие инструменты. Справишься. На прошлой неделе так хорошо рану сама ушила, любо-дорого смотреть.