Ненормальный практик 5 (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 2

Что самое весёлое в этом городке? Наверное, что даже собаки не лают по утрам. Может сгинули от тоски? Или просто поумнее людей, да свалили при первой возможности в места потеплее.

В тазике — вчерашняя вода. Ледяная, как взгляд бывшей, когда видит тебя с другой. Погружаю лицо, задерживаю дыхание. Лучше любого будильника. Мгновенная бодрость и желание материться на трёх языках. Поднимаю голову, капли стекают по подбородку, падая обратно с тихим плюх-плюх. Можно сказать медитативно, если бы не ощущение, что мою рожу только что облизал ледяной демон.

Тянусь к полотенцу. Ткань, похожая на наждачку, царапает кожу. В треснутом зеркале — то ещё зрелище. Вроде и я, но как будто с похмелья после недельного запоя, которого не было. Тёмные круги под глазами делают взгляд ещё старше, чем было. Да и, как ни посмотри, а за этот месяц будто пару годков прибавил. Теперь у меня образ не «молокосос», а «молодой уставший воин» ещё и с тёмным прошлым. Девочки вряд ли бы пищали от восторга, если бы знали, что это самое тёмное прошлое, действительно, тёмное. Короче, если в двух словах, то телу восемнадцать, душе под сотню, а выгляжу на неопределённые двадцать.

Провожу ладонью по редкой щетине. Надо бы побриться, но Мари говорит, что так мужественнее. Мари, ох, Мари… Милая девочка, которая думает, что умеет… кхм… делать то, что пытается делать. Старается изо всех сил, правда. Вчера аж подавилась от усердия. Пришлось притворяться, что мне хорошо, дабы не расстраивать.

Н-да. И когда это я стал таким сентиментальным мудаком? В прошлом женщины были просто способом снять стресс между миссиями. Взял, разрядился, ушёл. Никаких «ох, дорогая, ты была великолепна». А здесь… Может, виновато молодое тело? Гормоны бурлят как кипящий чайник, мозг отключается при виде любой юбки?

Или просто не хочу быть один. Как последние годы в былой жизни. Как-нибудь поразмышляю на этот счёт.

Потягиваюсь. Немного зарядки. Можно одеваться.

Белые брюки висят на спинке стула. Имперские, выданные ещё в лагере Петровичем со склада. Удивительно крепкая ткань, кстати, столько всего пережила, да и в целом всё ещё цивильно смотрятся. Видимо, интенданты иногда не воруют, а реально закупают качественные вещи. Чудеса случаются.

Натягиваю их, застёгиваю.

Следом рубашка. Свитер. И кожаный панцирь. А это уже обновка. Подарок от Петровича после того, как меня произвели в капитаны. «Настоящая северная выделка!» — гордо заявил он тогда. Панцирь и правда хорош. Лёгкий, гибкий, прочный. Шнуровка сбоку, пряжки на плечах. Пока затягиваю, думаю — сколько ещё таких утренних подъёмов «не с той ноги»? Сколько ещё раз придётся собирать себя по кускам после кошмаров, как грёбаный конструктор? Чувствую себя столетним ворчуном. Лучше бы вообще не снились сны.

Чёрные сапоги. Тоже имперские, выданные штрафникам в общем порядке. Удобные, тёплые, и что удивительное — до сих пор не развалились.

Накидываю зелёный плащ на плечи. Четыреста лет этой тряпке, а выглядит как новая. Интересно, сколько владельцев сменила? Держу пари, каждый думал, что будет носить её долго и счастливо. Ага. Любопытно, кто будет его следующим хозяином после меня. И как его заполучит.

Последний штрих — коричневый шарф. Мягкая шерсть, пахнет травами. Фрея связала. Видел, как она корпела над ним вечерами. Так старательно. Каждая петля, как маленькое доказательство того, что кому-то не всё равно на тебя. Приятное чувство. Ох, уж эта Фрея. Всегда вызывает лишь тепло. Не пытается переделать меня, не лезет с глупыми вопросами. Просто рядом. Молчит, когда нужно молчать. Говорит, когда пора отвлечься. Умная женщина. Таких мало.

Снова смотрю в зеркало. Что ж, к новому дню готов.

Спускаюсь вниз по скрипучей лестнице.

С первого этажа тянет запахом свежего хлеба и тушёного мяса. Есть охота. Медитация — медитацией, переваривание эфириума, так вообще, отдельная песня, но обычная еда всё ещё нужна. Тело требует топлива, даже если ядро питается иной силой.

В обеденном зале уже оживлённо. Торговцы считают барыши, солдаты лечат похмелье, северяне тоже.

Обычное нормальное утро «Ненормального практика».

Корнелия Романова-Распутина проснулась, как всегда, ранним утром. Привычка, вбитая годами муштры в Императорской академии, а затем и на службе. Не открывая глаз, она уже знала — он там. В таверне напротив. Чувствовала даже сквозь стены, расстояние и утренний туман.

«Мой волчонок…»

Фиолетовые глаза распахнулись, уставившись в потолок гостиницы «Северная звезда». Грубые деревянные балки смотрели на неё в ответ с немым укором мол, что ты, наследница одного из четырёх столпов Империи, забыла в этой заднице мира? Далеко от золочёной лепнины петербургского особняка. Далеко от шёлковых простыней и мраморных ванн. Но для неё это не имело ни малейшего значения.

Корнелия, отбросив одеяло, села. Обнажённая кожа покрылась пупырышками от утреннего холода. Прекрасно! Холод бодрит, холод отрезвляет, холод не даёт думать о том, что она уже три дня торчит в этой дыре и всё никак не решится…

— Трусиха, — пробормотала она, встав с кровати.

Босые ноги коснулись ледяного пола. Ещё один удар по нервам. Хорошо. Боль и дискомфорт только напоминают ей, что жива.

Накинула шёлковый халат. Бледно-лиловый, с вышитыми серебром лилиями. Подошла к окну, дёрнула тяжёлую штору, что карниз жалобно скрипнул.

Вот она. «Сонный карп». Таверна, где остановился её Сашенька. Второй этаж, третье окно слева. Она выяснила это ещё в первый день приезда, подкупив служанку. Потом подкупила конюха, чтобы узнать, когда он выходит. Потом трактирщика, чтобы выяснить, что ест. Потом…

— Господи, я превратилась в преследовательницу, — усмехнулась Корнелия, прижимаясь лбом к холодному стеклу.

Снег падал медленно, нехотя, сонно, будто сама природа обленилась в этом захолустье. Утреннее солнце окрашивало снежные крыши домиков. Красиво. Даже романтично. Если забыть, что вокруг провинциальная помойка, полная бывших врагов и нынешних предателей. В чём Корнелия не сомневалась.

Тук-тук.

— Если это не чай с печеньем, я кого-то убью! — крикнула она, не оборачиваясь.

Дверь скрипнула.

— Доброе утро, госпожа. Чай с печеньем, как вы и приказывали перед сном.

Натали. Верная, как и Сергей. Женщина лет шестидесяти с добрым лицом матроны и хваткой питбуля. Служила ещё её матери, а до того — бабушке. Семейная реликвия, практически.

— Белый с жасмином? — Корнелия не отрывалась от окна.

— Конечно. И печенье с миндалём, ваше любимое.

— Ты ангел, Натали. Напомни, почему я ещё не удочерила тебя?

— Потому что я старше вас, госпожа.

— Детали, — Корнелия махнула рукой, наблюдая за таверной. — Поставь на столик. И… Натали. Он опять не выходил вчера?

Тишина. Долгая, неловкая.

— Нет, госпожа. Молодой господин не покидал таверну.

— Семь дней, — Корнелия провела пальцем по запотевшему стеклу, рисуя сердечко. Потом перечеркнула его. — Семь дней он торчит в этой дыре, и даже носа не кажет! Будто не знает, что я здесь!

— Может, он действительно не знает?

— Вздор! — Корнелия резко развернулась, халат распахнулся, но ей было плевать. — Весь город знает, что сюда прибыла Романова-Распутина! Я специально устроила скандал на въезде, чтобы все видели! Требовала лучший особняк, кричала на градоуправляющего, даже пригрозила превратить его яйца в ледышки!

— Помню, госпожа. Это было впечатляюще, — дипломатично заметила старушка.

— Это было СПЕЦИАЛЬНО! — Корнелия принялась расхаживать по комнате, размахивая руками. — Чтобы ОН услышал! Чтобы пришёл! Чтобы хотя бы из любопытства заглянул! А он… он просто игнорирует! Я даже поселилась в гостинице напротив!

Она остановилась перед зеркалом, осматривая себя.

— Я что, подурнела? Располнела? Морщины появились?

— Госпожа, вам двадцать восемь…

— Именно! Старуха почти… — Корнелия схватилась за голову. — Он же молодой, горячий… Ему восемнадцать… А я древняя развалина…