Бог безвременья - Холланд Жаклин - Страница 1

Жаклин Холланд

Бог безвременья

Jacqueline Holland

THE GOD OF ENDINGS

Copyright © Jacqueline Holland, 2023

All rights reserved

Перевод с английского Елены Нестеровой

© Е. Е. Нестерова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Азбука», 2025 Издательство Иностранка®

I

Я росла в окружении мертвых. В то время кладбища были редкостью, и вместо них на любом клочке бросовой земли – на краю пастбищ, на заросших колючим кустарником каменистых склонах, в школьных и церковных дворах, – как бледные грибы, вырастали вразнобой небольшие семейные захоронения. Взгляд на неровные могильные плиты, чем-то похожие на кривые зубы, невольно наводил на мысль: кому же на самом деле принадлежит наш городок – живым, с их мимолетным существованием, или вечному миру мертвых?

Большинству людей неприятна мысль о близости смерти, их пугают любые упоминания о ней, но мой отец, первый профессиональный резчик надгробий городка Страттон штата Нью-Йорк, увековечивал горе и смерть в прекрасных образах и посвятил этому ремеслу жизнь. В моем детском сознании смерть так тесно сплелась с поэзией, мастерством отца, с чудесными творениями его рук, что я невольно испытывала к ней нежность.

Даже сейчас, много лет спустя, я как наяву вижу отцовские надгробия. Седой сланец, гладко отшлифованный, прохладный на ощупь; зернистый песчаник с красными, коричневыми и бежевыми прожилками; тальковый камень, такой мягкий, что надпись можно выдавить ногтем, но каким-то чудом противостоящий времени и стихии. Изящно выгравированные буквы, символы, кресты, крылышки херувимов и печальные черепа; скошенные грани плит, гладкие и острые под подушечками моих маленьких пытливых пальцев.

Образ отца, как и его творений, тоже ясно сохранился в памяти. Вот он работает в мастерской. Ощупывает и осматривает каменную глыбу, ищет скрытые трещины, потом вставляет клин, легонько ударяет киянкой – и раскалывает камень так же легко, как отделяют дольки апельсина. Сосредоточенно бьет молотком по долоту, терпеливо снимает слои неподатливого сланца, словно картофельную кожуру, – и появляются очертания округлого тимпана. Работает резцом и напильником, шлифует, а затем сдувает с полированной поверхности сверкающую слюдяную пыль.

Совсем ребенком я любила набирать в рот каменную крошку: мне нравилось ощущать на языке ее шероховатую поверхность. Я почти не помню мать – она умерла, когда я была еще маленькой, но одно из воспоминаний осталось: чувство жгучей обиды оттого, что ее палец грубо шарит у меня во рту в поисках очередного камешка. А затем она тоже превратилась в могильную плиту: сливочно-желтую, пронизанную тонкими железистыми прожилками и украшенную по бокам завитками и розетками, с выгравированной в центре надписью «Любящая мать». Плиту я помню куда лучше, чем маму.

Я люблю вспоминать об отце, его мастерской и его надгробиях, но мозг – тупая машина ассоциаций – сразу же уносит меня от милых сердцу воспоминаний к другим, мучительным и мрачным. Не успеваю я и глазом моргнуть, как уже вижу себя и старшего брата Джейкоба в городской кузнице. Мне десять лет, Джейкобу – четырнадцать (в этом возрасте мы умерли), вокруг – угрюмые соседи, они заставляют нас глотать пепел сожженного тела отца в твердой уверенности, что это излечит нас от недуга.

Тут я усилием воли останавливаю вихрь воспоминаний, стараясь стереть из памяти маленькую девочку, которая кричит и давится пеплом. Но она продолжает безостановочно кричать в моей голове.

Наступили ужасные времена. В 1840-е годы страх смерти переполнял все живое, и люди искали утешения только в собственном воображении. После процесса над салемскими ведьмами прошло больше ста лет, но страшное и непонятное все так же обрастало суевериями и небылицами. Нет ничего хуже неизвестности, поэтому люди цеплялись за веру в сверхъестественное. В неурожаях или увечьях винили демонов, объясняли их сделкой с нечистым, видели в них кару за нераскаянный грех. И когда в нашем городке стали умирать от неизвестной хвори – туберкулеза, как мы теперь знаем, – поползли вымыслы и слухи. Вместе с болезнью они быстро распространились по всему восточному побережью.

Шепотом говорили, что неупокоенные мертвецы по ночам выползают из могил и преследуют своих родных, высасывают до последней капли их кровь, загоняя в могилы по соседству. Как иначе объяснить, почему здоровые, полные жизни мужчины и женщины внезапно чахли, спадали с лица, кашляли кровью?

Никто ничего не знал о микроскопических смертоносных бактериях, разлетавшихся с мокротой при кашле больного. В том, что медленной чудовищной смертью погибали целые семьи, людям виделся злой дьявольский умысел – обдуманный, спланированный и преднамеренный.

Слушая рассказы о кровососущих мертвецах, они понимали, что надо предпринять, чтобы положить конец их злодействам: если покойник недостаточно мертв, то надо раскопать его и упокоить по-настоящему.

Стали выкапывать трупы. Когда заболела вторая жена мистера Джедидайи Берда, бондаря, из могилы вытащили тело его первой ревнивой жены. С тех пор так и повелось: вскрывали гробы, смотрели на покойников, обсуждали их внешний вид. Вот дочка Уисли умерла от скарлатины в начале зимы, а выглядит так, будто ее похоронили всего неделю назад. Никто не задумывался, что труп девочки, несколько месяцев пролежав в глубоко промерзшей земле, порозовел, потому что понемногу оттаивает. Зачем рисковать?

Люди, хранившие в памяти сокровенные знания о старинных европейских преданиях, советовали остальным, что делать.

– Надо сломать им руки и ноги – тогда они не смогут ползать по ночам.

Когда это средство не помогало и больной не выздоравливал, предлагалось новое.

– Надо достать сердце – увидим свежую кровь, и все станет ясно.

А потом:

– Что толку в этой ясности? Какая может быть ясность, если речь идет о сверхъестественном и богомерзком? Отрезать голову, вот и все. А для надежности еще и сердце сжечь. А потом все члены семьи покойника должны съесть этот пепел. Тогда демонам будет не ужиться в теле живого человека.

Мой отец, резчик надгробий, всю жизнь старался помочь ближнему своему примириться с мыслями о смерти, и эта война казалась ему отвратительной. При каждом удобном случае он доказывал в свойственной ему мягкой, но непреклонной манере, что усопшие не имеют отношения к недугам живых и что грех и кощунство обходиться так с их телами, но вряд ли ему удалось убедить в этом кого-то кроме меня. И когда у него тоже начался кашель, мне казалось, что я ловлю во взглядах тех, кого он осуждал, гадкое удовлетворение.

Дьякон Уилт был одним из них. Этот нервный, страдавший одышкой человек возглавил войну против неупокоенных мертвецов и с удовольствием, вооружившись святой водой и распятием, участвовал в эксгумациях.