Лед (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич - Страница 10

Короче, мне сейчас предлагают отказаться от всех этих планов, и послужить на благо Родины. Не в поиске инакомыслящих принять участие, для этого охранка и жандармы есть, а на военных поработать, которых волнуют потенциальные внешние враги…

Разведка… слово-то какое… звучное, опасное. И Арсений этот…, мудак! А ещё и друг называется! Сказал: мол, Родина нуждается, Отечество взывает, интеллигентные и умные люди, как ты, на вес золота. И мол ничего это тебе стоить не будет: немного поездок, немного наблюдений, разговоры, якобы случайно чужие послушать… Он улыбался — а в улыбке ни тени тепла. Явно привык к тому, что все кому «предложат», соглашаются. А я… не знаю. С одной стороны — польщён, конечно. Не всякому предлагают «работу на благо Империи». Да и денежное довольствие, Арсений сказал, будет достойным. Но с другой стороны… Я ведь не шпион вовсе! Я блогер, путешественник, расзвездяй. У меня гулянки и бабы на уме, что я понимаю в агентурной работе? А он говорит — поедем мол, например, в Вену, на конференцию, посмотришь, кто с кем ужинает. Напишите, кто куда пошёл, кто с кем поздоровался. Дело нехитрое. Мудак…

А может и не надо ничего понимать в разведке? Я же из будущего, я знаю почти про все войны, что будут в скором времени! Не то, чтобы я специально этот вопрос изучал, но в поездках и перелетах делать было нечего, и я часто на ютубе ролике смотрел, в том числе и про конфликты между странами на рубеже девятнадцатого и двадцатого века. Что я помню?

Японцы с китайцами скоро зарубятся, буквально через год! В результате Китай отгребет от Японии по полной программе. Англо-бурская война будет, в которой Черчилль участвовал. Его там вроде ещё в плен возьмут кажешься. Года правда не помню, но тоже скоро. По крайней мере я знаю, чем она закончится. Русско-японская война в девятьсот пятом, на балканах заруба, потом Первая мировая, революция… Самолеты, газовые атаки, танки — про развитие военной техники мне тоже есть, что рассказать. Так может помочь всё-таки? Может история по-другому пойдет? Черт! И хочется, и колется! Но выбора у меня похоже нет… Ладно, зато время ещё есть, подумаю на досуге ещё.

Обедал я в ресторане отеля, который уже потерял для меня свою привлекательность. Проходной двор, а не отель! Всяких Фоминых пускают без спроса, а потом они мне настроение портят! Сейчас не радовали даже устрицы с лимоном, стерлядь по-московски и телятина под соусом шампиньон, которые я заказал на пожрать. Звуки струнного трио, что играло в обеденном зале, раздражали. Хорошо хоть официанты тут молчаливые, ловкие, никогда не спорят и исчезают, как тени — не удалось на них сорваться и выпустить пар.

До вечера я в номер так и не вернулся, найдя уютное кресло в Зимнем саду отеля. Там я и просидел с бокалом мадеры, тупо пялясь сквозь витражные окна, как фонари освещают набережную Мойки, пока не пришло время собираться и ехать к Фомину. Думать не хотелось, а здесь легко было забыть суету внешнего мира и навалившиеся на меня проблемы.

Глава 6

Через пять дней после моего прибытия в Петербург, мы наконец-то собрались все вместе, все те, кто покорил Полюс и без кого это не было бы возможно. Собрались мы в штаб-квартире Императорского Русского географического общества, на прием организованный в нашу честь.

Я раздраженно повел шеей, проклиная проклятый фрак, что мне пришлось сегодня надеть, и с завистью глянул на своих коллег, которые щеголяли в парадных офицерских мундирах. Они казались мне удобнее, чем то недоразумение, считающееся тут обязательным нарядом для официальных мероприятий. Как в этом вообще ходить можно⁈ И ладно бы сам ублюдский лапсердак, так к нему еще полагались: белая рубашка с туго накрахмаленной манишкой (пластроном), белый жилет, черные брюки с шелковыми лампасами и цилиндр! Чтобы это носить, нужно быть извращенцем!

Во-первых, фрак требует безупречной осанки. Спина должна быть прямой, плечи развернуты, живот втянут. Любое расслабление — и фрак тут же предательски подчеркивает складки на рубашке или выдает, что ты нифига не атлет, и у тебя уже есть пузо. Перед фрака короткий, и это значит, что стоит присесть, как полы начинают странно топорщиться, а жилет ползет вверх. Сзади — длинные фалды, и ты всё время опасаешься, что зацепишь ими что-то, повернувшись: бокал шампанского, чужую руку, лампу на низком столике… Наконец, манжеты и воротничок. Они жёсткие, крахмаленные, царапают шею и запястья. Поправить их при дамах — моветон. Почесать шею? Ни в коем случае! Ты должен стоять, улыбаться, кивать всем, кто остановит на тебе взгляд, и молитесь, чтобы не сорваться и не послать всех окружающих в пешее эротическое путешествие.

Зал украшен флагами Российской империи и полярными картами. На стенах — портреты знаменитых путешественников: Врангеля, Литке, Пржевальского. Вдоль стен — витрины с экспонатами нашей последней экспедиции: образцы камней, меха, фотографии, приборы и дневники. Особое место на стене занимает мой самодельный флаг, помещенный под стекло.

Среди приглашённых — члены императорской фамилии, представители Адмиралтейства, Академии наук, корреспонденты газет. Военные и морские офицеры с орденами на мундирах, дамы в красивых нарядах с веерами и представители иностранных дипмиссий.

— Начинается! — Возбужденно толкнул меня в плечо Арсений, и быстро поставил бокал из-под шампанского на низкий столик. — Да улыбайся ты, чего такой кислый⁈

— Лимонов нажрался на халяву! — Огрызнулся я, но улыбку из себя кое-как выдавил.

Громко зазвучала торжественная увертюра, какого-то известного композитора, все присутствующие бросили заниматься своими делами, и повернулись к трибуне, установленной в зале. Эта музыка — как последний звонок в театре, извещает всех зрителей о начале представления. Как только оркестр отыграл последний аккорд, вступительное слово взял председатель Общества, Великий Князь Николай Михайлович. Я не вслушивался в его слова, зачем? Я уже устал от торжественных речей, и этот оратор не был оригинален. Он поприветствовал всех участников экспедиции и присутствовавших в зале, подчеркнул значение нашего подвига для науки и славы России, а потом, под аплодисменты пригласил нас выйти.

Слово тут же предоставили мне, как руководителю и организатору экспедиции.

— Добрый день, дамы и господа! — Свою речь я написал накануне вечером, и даже выучил её наизусть — Позвольте выразить мою глубокую благодарность Императорскому Русскому географическому обществу — за честь, которую вы оказали мне сегодня, и за ту неизменную поддержку, что сопровождала нашу экспедицию с первых дней её замысла. Сегодня, стоя перед вами, я всё ещё чувствую в себе пронизывающий ветер полярных широт и звонкий хруст льдин под нашими нартами. Мы вернулись из края, где солнце не восходит неделями, где горизонт — лишь белое безмолвие, а компас — ненадёжен. Северный полюс — не просто точка на карте. Это предел человеческих сил, терпения и воли. Мы шли вперёд сквозь метели и голод, тащили сани через торосы, спали на льду, опасаясь, что лёд под нами треснет. Были моменты, когда казалось — всё потеряно. Но, ведомые долгом перед отечеством, наукой и русским флагом, мы не отступили. Когда наша экспедиция достигла заветной цели, я водрузил на льду флаг Российской Империи — не как знак триумфа над природой, ибо она не побеждена, — но как символ того, что и в самых беспощадных местах земного шара есть след русского человека, ищущего не славы, а истины. Наша миссия была не только географической, но и научной. Мы вели наблюдения над толщиной льда, морскими течениями, атмосферными явлениями и северным сиянием. Мы собрали уникальные сведения, которые, надеюсь, послужат и географии, и метеорологии, и пониманию устройства Арктики. Я благодарю моих товарищей — без их мужества, преданности и братства не было бы ни возвращения, ни этой речи. Я низко кланяюсь их подвигу. И, наконец, прошу вас, господа: пусть этот шаг — к самой вершине земного шара — станет не концом, а началом. Пусть за ним последуют новые экспедиции, новые имена и новые открытия. Пусть русский флаг по-прежнему развивается там, где прежде был лишь холод и безмолвие. Да здравствует Русское географическое общество! Да здравствует Россия!