Инвестиго, затерянные в песках (СИ) - Рэд Илья - Страница 55

Крижену выделили мастерскую для работы, снабдили всем необходимым и велели закончить портрет в течение недели. После этого он волен был идти на все четыре стороны, но вот в чём вся соль: Гильермо чётко дал понять — в чужаке-рилганце он не нуждался. Каким бы сильным тот ни был. Это даже не обсуждалось. Дописывай портрет и вали. Точка.

Это значило бы провал миссии, но у Крижена оставалась последняя ниточка — противная шлюшка Соммула. Пока что она умело подогревала интерес инвестиго к себе, но это пока. Никто не давал гарантий, что она скоро наскучит капризному наместнику, и на горизонте не замаячит более свежее мясо.

— Это твоё последнее слово?

— Альтэндо подери, да! Отвяжись уже, — она поправила оборку своего розового платья и застыла, но Крижен не спешил возвращаться к работе.

— Знаешь, я не хотел до этого доводить, но всё же придётся, — задумчиво кивнул он и ткнул в неё обломком кисточки. — Я могу тебе предложить нечто такое, от чего ты никогда не откажешься, ни под каким предлогом.

— Пф, — закатила глаза аристократка. — Что ты можешь дать, денег, что ли? Не смеши меня, даже за те полмиллиона, да что там — за миллион я не согласна…

— А узнать, кто убил твою дочь — на это согласна?

Вкрадчивый голос заставил госпожу Соммула замолчать. Она вперилась в собеседника холодным взглядом. Всем своим умом, всеми чувствами Кэтрин пыталась отыскать хоть грамм лжи в глазах художника, в его мимике, в его поведении. Проблема была в том, что лжи не было. Её женское чутьё это быстро уловило, потому дама встала, подошла к Крижену и положила ему руку на плечо.

— Это значит да? — спросил он.

Она провела ладонью до его шеи и обхватила её, будто хотела придушить. Большой палец с ногтем царапнул по коже возле артерии и замер. Лицо Соммула приблизилось.

— Кто?

— Кто умертвил Марту таким ужасным способом? — не поведя бровью, переспросил он. — Кто выпотрошил её живот и бросил умирать на воротах родного дома как распоследнюю собаку?

Кэтрин прикусила губу, а из правого глаза медленно потекла слеза. Она отпустила его шею и повернулась спиной. Пара коротких движений и она привела себя в порядок.

— Откуда ты знаешь?

— Скажем так, преступники тоже сплетничают, только по-своему. Я тебе жизнью приёмной дочери клянусь — сведения точные.

— Значит, — она повернулась к нему. — Значит, ты понимаешь мою боль? Почему тогда не скажешь просто так?

— Понимаю, — подтвердил он. — В этом есть и мой интерес, и если ради этого интереса мне нужно побыть мразью, я ей буду. Самой ничтожной, извивающейся, ядовитой и смертоносной.

— И какой же ты пример подашь своему «интересу»?

— Я уничтожу себя, — ответил он, нагибаясь к уху Кэтрин, — чтобы мой «интерес» жил, даже если он не оценит моих стараний. Я весь мир брошу на чашу весов, пусть хоть все сдохнут — плевать. Ради его безопасности я предам, убью, отрежу от себя кусок, запытаю до смерти, если надо, и только потом буду думать, какой пример я подаю. А сейчас я должен сделать то, что должен, и не тебе мне читать мораль, Кэтрин.

— Ты как с языка снял мои мысли, — в глазах аристократки зажёгся блеск.

С каждым его словом она чувствовала, как спирает дыхание. Всё, что говорил этот далёкий от её идеалов человек, было ей знакомо. Всё это она перемолола у себя в душе и так не смирилась со смертью мужа и дочери. Даже уничтожение Ваабиса не дало ей облегчения, и внутри всё ещё кипела кровавая жажда мести. Она хотела разорвать на куски того, кто погубил еë дитя.

Возможно, именно этот коктейль больных чувств заставил женщину потянуться к губам художника.

— Давай не будем делать ошибок, о которых потом пожалеем, — твёрдо сказал Крижен, отстранив её от себя, и распалившееся сознание Кэтрин мигом остудилось.

Она смахнула его руку со своего плеча и уверенно уселась на стуле.

— Доделай сегодняшнюю работу, — велела она.

— Мы договорились?

— Да, договорились, но Гильермо придёт проверить, как идут успехи и если поймëт, что ты ничего не делаешь, будут вопросы.

— Почему ты уверена, что придëт?

— Он слишком подозрительный, так что не знаю, что у тебя там за комплексы, но возьми себя в руки и нарисуй хоть что-то.

Крижен швырнул в угол поломанную кисть и взял новую. Перед ним был набросок. Должно пройти ещё много времени, прежде чем тот превратиться в полноценный портрет. Однако для Крижена было физически сложно рисовать людей, особенно женщин. Единственное исключение — это Гург. С ним почему-то не было никаких проблем.

Он медленно вдохнул и выдохнул, а потом приступил к работе.

Широкая кисть грубо наметила скулы — угловатые тени легли как ножевые срезы, подчёркивая благородную жёсткость овала. Той же кистью, повернув ребром, Крижен обозначил линию лба — один уверенный мазок свинцовыми белилами с каплей охры. Неровный край оставил там, где начинаются волосы. Далее набросал глазницы — грубый мазок холодного серо-фиолетового, чтобы «провалить» глаза внутрь. Пока это просто тени — позже там загорятся зрачки.

Потом треугольник носа, рот и подбородок с шеей — на этом силы его покинули.

— Достаточно, — довольно кивнула Кэтрин, когда обошла Крижена сзади, художник нагнулся и спрятал лицо в трясущихся ладонях. — Я достану отличное снотворное с отсроченным действием, но пока нужно, чтобы ты вёл себя как пай-мальчик. Не вздумай облажаться, — шепнула она ему на ухо и, цокая каблуками, вышла из мастерской.

Крижен убрал руки и посмотрел на холст. У него появилось дикое желание избавиться от этой картины, как от чего-то проклятого. Он ненавидел её, как и всё то, что приходилось рисовать через силу.

Поэтому всё его творчество строилось на добровольной основе: когда ему хотелось, он рисовал, когда не хотелось — занимался чем угодно, но к мольберту не прикасался. Это было негласное правило.

Подавленный и вывернутый наизнанку, он вышел поскорее и хлопнул дверью. Всё, что он хотел — напиться. За этим и отправился в гостевой зал, где его на входе окликнул Гильермо.

— А вот и наша творческая личность. Давай иди сюда, поделись успехами, а я тебя кое с кем познакомлю, он прямо твой брат по уму — тоже любит всю эту мазню. Давай, давай, чего встал?

В помещении был накрыт стол с закусками и выпивками, только из гостей всего один человек — одетый со вкусом мужчина: под мышкой трость, шея повязана красным шарфом, высокие сапоги и самая бросающаяся в глаза деталь — зубы. Большие торчащие передние зубы на вытянутом вперёд любопытном лице, напоминающем бурундука.

— А мы, кажется, уже знакомы, — как-то ехидно улыбнулся Дитис Сиренхолм. — Не думал, что снова встретимся, мастер Крижен.

— Ого, вы такого мнения о нашем общем друге? — удивился Гильермо. — Я думал, он себе цену набивает, но если даже такой въедливый знаток, как вы, Дитис, признаёте его талант, то моё почтение, — инвестиго отвесил шуточный поклон, давая Крижену пожать потную ладошку аристократа.

— Жаль, что мы расстались при столь неприятных обстоятельствах, — вздохнул ценитель картин.

— А что такое? — тут же навострил уши Гильермо. — Я обязательно должен услышать эту историю, нет, это невозможно! — сказал он и поспешил налить в бокалы вина. — Вот возьмите, мой друг, у вас какой-то нездоровый вид. Выпейте и присядьте, — он указал художнику на стул и заставил опрокинуть в себя выпивку. — Полегчало? А пока ждём хлам моего отца, я категорически настаиваю на подробностях, а вы, Крижен, пейте-пейте, вам надо хорошо питаться после Игры.

Дитис во всех подробностях описывал приключения художника в королевстве Сорк, а их виновник успел всосать полбутылки и едва притронулся к холодным закускам.

— А потом их нашли закапанными на границе, всех четверых, представляете?

— Значит, наш герой-любовник сейчас в розыске? Что же ты, Крижен, так не бережёшь дамские сердца, может, и к моей Кэт клинья подбиваешь? — в полушутку спросил тот, но взгляд был холодный, как колючий снег.

— Она не в моём вкусе, — дерзко ответил Крижен и поднял глаза на инвестиго.