Седьмой - Лукьяненко Сергей - Страница 13

– Падший.

– А мне кажется, ты фуфло, – сказал я и выстрелил.

Кинетика она такая, надежная, но палка о двух концах. Серебряная пуля пробила грудь ангелу, а моя рука с пистолетом дёрнулась и засадила мне же по подбородку. По груди ангела потекла кровь, у меня во рту тоже стало солоно.

Ангел постоял, потом моргнул. Глянул мельком на шевелящегося под ногами младенца. Тот, похоже, был вполне готов родиться, когда его цилиндр разнесло на куски.

– Это лежишь ты, – сказал ангел, поднимая ногу. – И если не бросишь оружие и не преклонишься…

Я даже почувствовал, как от него пошла темная благодать, проклятие, попросту говоря.

– Дурак, это девочка, – сказал я и выстрелил ещё раз, в голову, когда падший вновь опустил взгляд.

Голова падшего разлетелась на куски, он рухнул. Огненный меч упал на пол, зашипел и погас.

Я подумал, что нужно поднять младенца. Честно говоря, я не заметил, мальчик это или девочка.

Но у меня тряслись руки, поэтому я бросил пистолет – тот упал мягко, неторопливо, и прислонился к стене. От укрытия ко мне бросились два морпеха и, вот уж кого не ожидал увидеть, кардиолог Хенрик. Морпехи были в форме, Хенрик в халате на голое тело.

– Малец… малец, как же я тебе рад… – один из морпехов на миг обнял меня, и я даже не стал объяснять, что двадцатилетнего пилота называть мальцом неправильно. Морпехи, не выпуская оружия, принялись поднимать живых младенцев, которые немедленно начали вопить.

Хенрик сунул мне в руку леденец, достав его из кармана халата.

– Держи!

– Да отвали ты, кусок дерьма! – завопил я. – Что ты вечно глумишься, дебил?

Хенрик заморгал, растерянно глядя на меня.

– Тебе нужен сахар! Вам всем нужно сладкое после воскрешения! Мозгу нужно, сердцу нужно! Почему вы всегда ругаетесь и не берете?

Он махнул рукой и тоже принялся поднимать младенцев.

В помещении стоял ор, воняло кровью, химией и дитячьими какашками.

Я тупо смотрел то на леденец, то на Хенрика. Кардиолог был совсем немолодым, несуразным, некампанейским.

Мне вдруг стало понятно, что он действительно совал нам леденцы, потому что считал это полезным. А хохотать принимался потому, что наша реакция его смущала.

Я развернул леденец и сунул в рот. Сказал:

– Там убитые. Морпехи.

– Знаем, – сказал морпех, кладя на стол младенца, которого чуть не раздавил падший. Принялся заворачивать в какую‑то тряпку.

– Их могло быть несколько. Падших.

– Трое их было. Это последний. Заверни дитя во что‑нибудь.

Я стащил с себя простыню, обтер младенца.

Да, возможно, это я. Или Джей. Или Эрих. Но уж точно не Анна или Элен.

Завернув младенца в простыню, я сел на стол рядом с ним и принялся грызть леденец.

Глава шестая

Мы никогда не собирались все вместе после того далёкого дня, когда нас отправили с Марса на Каллисто.

Обычно не меньше пяти эскадрилий находится в пространстве. Кто‑то над Юпитером, кто‑то на пути к нему или обратно. Это очень мало, если вы хоть чуть‑чуть представляете себе размеры самой большой планеты в Солнечной Системе. Всё равно, что одному человеку сесть в древний винтовой самолётик и патрулировать всю Землю.

Но мы делаем, что можем, а порой ангелы дают нам наводку на вероятные маршруты падших. В любом случае у нас только одна база и ограниченное количество ресурсов, как материальных, так и человеческих.

Вчера была схватка над Каллисто, вчера совершилось неслыханное – трое падших проникли на базу. Мы отбились сами, ангелы не откликнулись на молитвы.

Завтра утром с Земли прибывает грузовик, раньше все ходили бы радостные, предвкушая гостинцы от родных, свежие фрукты и прочие приятные вещи. Два десятка морпехов должны были смениться, истекал их двухгодичный контракт…

Всё изменилось.

Нас собрали на первой взлётке просто потому, что её раньше других привели в порядок. Уцелевшие истребители спустили в ангары на обслуживание и заправку, а едва дотянувшие до базы и непригодные к ремонту – техникам на разборку.

Ни одного экипажа не было в космосе.

Но три крыла все равно не собрались полностью.

И уже никогда не соберутся.

Полковник Уильямс поднялся на трап, который выкатили к закрытому шлюзу. Снял фуражку и пригладил короткие жесткие волосы.

Странно, я не замечал, что у него столько седины.

– Пилоты… там, в небе, я вам не командир и вины за вашу гибель не несу. Да и не случалось её, этой гибели… – он замолчал, крутя в руках фуражку. – А вот здесь – я главный. И вина на мне.

Он снова замолчал.

Со стороны Первого крыла внезапно вышел вперёд Сашка. Приложил руку к фуражке. Мы все сейчас были в парадке. Многим она оказалась велика или маловата, но плевать. Мы ведь такие, то больше, то меньше уставного размера.

– Полковник. При всём уважении. Вашей вины нет.

– Мы тут не дети, утешать не надо, лидер‑один, – коротко ответил полковник. – Вина есть. В разработках имелась версия об атаке на клон‑мастерскую. Я ей пренебрег… Доложите о потерях крыла, Александр.

– Двадцать возвратных. Трое безвозвратных, – голос Александра дрогнул.

Когда ему доводилось говорить о безвозвратных потерях? Один раз, на Марсе, во время тренировок, квантовая запутанность еще не была налажена.

– Красный‑два, Хироёси Нисидзава. Синий‑четыре, Сатору Анабуки. Фиолетовый‑два, Франко Луккини.

Я знал, что Хироёси был его другом. Хороший пилот, жёсткий, чёткий и хладнокровный. Но голос Александра оставался ровным. Он отдал честь и вернулся.

– Лидер два, – произнёс Уильямс.

Вышел Эрих. Снял фуражку.

– Восемь возвратных. Двое безвозвратных. Желтый‑три, Луиджи. Желтый‑четыре, Мари.

Он сделал короткую, почти незаметную паузу и добавил.

– Один дезертир. Синий‑два. Святослав Морозов.

Наступила тишина.

Я стоял, молча глядя перед собой.

– Вернуться в строй, – сказал Уильямс. – Хватит молоть чушь.

– В дисциплинарных вопросах лидер кры… – начал Эрих.

– Заткнись! – рявкнул Уильямс так, что даже Эрих со всей его наглостью замолчал на полуслове. – Строгое порицание с занесением в личное дело. Встать в строй!

Эрих молча отдал честь и вернулся.

– Лидер три!

С правого фланга вышел Ричард. Отдал честь, сухо назвал потери. Шестнадцать возвратных, четыре безвозвратные потери.

Когда он вернулся в строй, Уильямс поискал меня взглядом.

– Святослав Морозов!

Я вышел.

– Почему вы покинули исправный истребитель в ходе боя?

– Разрешите объяснить подробно, полковник?

– Приказываю.

– Накануне у меня была аудиенция с ангелом, посетившим базу. При его появлении я обратил внимание, что ангел не сразу меня заметил. И задал вопрос.

Кто‑то нервно хмыкнул.

– Ангел счёл возможным ответить. Он сказал, что сразу после воскрешения, несколько часов, мы ещё не наполнились ни добром, ни злом. И взор ангелов нас… не замечает.

Я развёл руками.

– Сам удивился, полковник. Но когда во время боя я посчитал цели, у меня возникло подозрение, что как минимум двое падших перенеслись на базу, сбросив ореол. Даже без ореола это очень опасные противники. И я подумал, что если вновь воскресну, то буду как бы незаметен для них.

– Вы знали, что ваш клон подготовлен к оживлению и квантовая связность действует? – спросил полковник.

– Надеялся, конечно, – кивнул я. – Но не знал. Ведь была такая суматоха, все стартовали разом.

– То есть вы вышли из боя осознанно, Морозов? Понимая риск, но считая, что принесете больше пользы на базе? Дезориентированный, полусонный, голый и безоружный?

– Как‑то так, – кивнул я. – Оружие я рассчитывал найти на месте, так и получилось. Падший меня действительно не замечал. Я заметил, что инкубаторы он бил все подряд, занятые и пустые, значит – не видел, где есть клоны, а где нет. Зашёл со спины, там почти не было ореола, выстрелил в грудь, потом в голову.

– И что‑то сказали? – продолжал расспрашивать Уильямс.