Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Щапова-де Карли Елена - Страница 23

— Лена, пошла ты на хуй!

Становится весело, но я понимаю, что через минуту мы с Сашкой подеремся. Я в него запущу подушкой и при этом сделаю самую злую рожу и ненавидящий взгляд. Он тоже ударит меня подушкой, но разозлится и обидится на самом деле.

Подраться нам мешает звонок в дверь. Как в пьесе, входят Дориан и Майкл. Майкл — семнадцатилетний счастливчик, выигравший по лотерейному билету миллион. Во всяком случае, так все говорят. Но деньги до его совершеннолетия находятся под контролем родителей и банка, а ему что-то выдается каждый месяц. Майкл хочет быть драгдилером или, как здесь говорят, пушером[44]. Но ему мешают друзья: мы все — нюхаем, курим и, конечно, ничего не платим.

Дориан всегда как на пружинах. Откуда он берет свою энергию? Наверное, оттуда же, откуда и Пат.

Они полуложатся на ковер и огромные голубые подушки на полу. К этому времени моя квартира уже выглядит довольно сносно. В гостиной во всю стену — балетный станок (единственное, что осталось от Кэрол). Моя спальня затянута в лиловый шелк. Старинная кровать под белым легким балдахином. В квартире полно дорогих книг по искусству, которые большей частью ворует для меня мой друг, другой Сашка, работающий сейчас кассиром в книжном магазине на Пятой авеню. У меня висят работы Леонор Финн. Холодильник пуст и кое-где покрыт плесенью: дома я никогда не ем, но, когда мне лень выходить на улицу, то я заказываю по телефону. Американский сервис работает двадцать четыре часа в сутки.

— Ленок, поставь музыку, — говорит Сашка.

Я ставлю пластинку Вивальди. Наступает тишина. Мальчишки переглядываются.

— Поставь David Bowie! Ты совершенно сошла с ума! — орет Сашка.

— Мне надоел твой David Bowie, послушайте хотя бы раз прекрасную музыку.

— Она права, — говорит Майкл и достает белый пакетик.

Я ставлю David Bowie…

— Что будем делать? — спрашивает Дориан. — Сегодня парти в «Инфинити», может, пойдем?

Все глаза устремляются на меня.

— О.К., пойдем, мне нужен час, чтобы принять ванну и собраться.

Из ванной я слышу, как тут же грохнула не известная мне рок-группа. Каким-то дарлингам[45] приказывали явиться в «Инфинити». Я слышу смех и дориановское «Джизус Крайст». С моим уходом обстановка явно приняла свободный характер.

Через час я была готова, и, взглянув на меня, Дориан сказал:

— Джизус Крайст, Лена!

Вивальди и моя сварливость простились мне за мой внешний вид.

«Инфинити» — это огромный длинный сарай в Даунтауне. Как и во все модные места туда пускают не всех. Преобладать должны фешен пипл[46], тем более, когда специальное парти. Тогда мальчики и девочки из Бруклина могут стоять часами, и их туда не пустят. Перед нашей группой дверь всегда распахивалась.

В «Инфинити» царило обычное веселье. По стенам висели неоновые фаллосы и жопы. Кто-то, как говорит Сашка, «исполнялся» на полу, но это скорее была хорошая имитация акта, чем сам акт. Фотографы вовсю щелкали своими камерами со вспышками. От некоторых «лошадей» уже воняло потом. Все были выряжены кто во что горазд, но дешево. Появился человек, весь в черном. Он вел за собой совершенно голую девицу с не очень хорошей попкой. Это было неплохо, но игра не была выдержана до конца: уж тогда он должен был вести ее на ошейнике и на цепи. Впрочем, я не театральный критик, а такой же ряженый, и если у них не хватило вкуса, то меня это совершенно не касается.

Марихуану можно было и не курить, такой стоял дым. Ребята обещали познакомить меня с Харвардом. Кто такой Харвард, я не знала, да и не хотела знать, но меня упорно тащили. Мы в который раз стали протанцовываться через толпу.

Наконец, очутились у маленькой двери, в которую моя команда вошла очень почтительно. Харвардом оказался невысокий еврей, хозяин дискотеки. Он насыпал нам хорошую горку кокаина, и на этом знакомство закончилось.

— Ленок, — пристал Сашка, — тут девочка одна есть, я умираю, она модель. Если ты пойдешь в туалет, она пойдет за тобой. Я видел, как она на тебя смотрела. Пойди, умоляю, возьми телефон, а потом познакомь нас.

— Отстань, никуда я не пойду.

— Ну что тебе, жалко что ли?

— Возьми, да и сам познакомься.

— Со мной не познакомится, я же вижу, она — гей[47].

Тут же рядом со мной очутился еще один стареющий дурак, фотограф, с которым я когда-то сделала несколько проб. Меня к нему, конечно же, послала Лилечка. Снимать он не умел совершенно и занялся этим побочным занятием только ради того, чтобы легче было знакомиться с «креветками». Его настоящее занятие состояло в собирании старых автомобилей, и в этом он был виртуоз. Сразу же после первой съемки я наговорила ему гадостей в вежливой форме и дала понять, что со мной у него номер не пройдет. Но тем не менее мы остались в отношениях, когда при встрече говорят «привет» и даже перекидываются несколькими фразами.

— Послушай, тут есть девочка, вон та, видишь? Она все время смотрит на тебя. — И он мне указал на ту же высокую блондинку, о которой просил и Сашка. — Почему бы тебе не пойти в туалет, она обязательно пойдет за тобой, а потом ты нас познакомишь.

— Вы что, с ума все посходили? У тебя есть конкурент. — Я показала на Сашку, который стоял и жевал банан (они терпеть не могли друг друга).

— Кто? Этот? У меня банан больше.

И он извлек из кармана здоровенный, еще не начатый банан.

— О.К., разбирайтесь со своими бананами сами.

И я пошла в туалет, или, как принято говорить в Нью-Йорке, ледис рум.

То ли мои сорок четыре килограмма при росте метр семьдесят четыре, то ли мой синий атласный комбинезон, который был дико узок, с невероятным количеством молний и от дорогого французского дизайнера, или мое неамериканское лицо, — не знаю, но результат был один: в меня влюблялись модели. Я прошла и краем глаза успела заметить, что красивая блондинка прошла за мной. Не оборачиваясь, я вошла в кабинку и ударила металлической задвижкой. Когда я вышла, то около моей кабинки стояло три очень молоденьких леди. Становилось забавно. Блондинки не было. Я пустила воду из умывальника и дала воде с журчанием литься вниз. Меня кто-то осторожно обнял сзади. Я обернулась. Мои глаза встретились с испуганными глазами очень хорошенькой девочки лет семнадцати. Она вся была в черной коже, в цепях и браслетах — садомазохистка. Я взяла ее за подбородок.

— Хай! — сказала она. — Хай, бэби!

Она явно была перепугана своей смелостью, и ее руки, лежащие на моих бедрах, дрожали.

— Ты — очень красивая, — сказала я ей.

— Ты — тоже, — выдохнула она.

Я почувствовала, как кто-то потянул молнии моих задних карманов. В полуоборот я увидела еще одну, смеющуюся шаловливую брюнетку. Становилось совсем весело.

Вдруг распахнулась дверь одной из кабин, и из нее вылетела Элизабет. На секунду она растерялась, но в следующий момент бросилась мне на шею, и по ее лицу потекли крупные слезы:

— Элена, я так ждала тебя, я искала тебя повсюду, — с искренностью актрисы стала лепетать она.

«Мои новые приключения» тем временем отошли от меня с явным сожалением на лицах. Элизабет тащила меня куда-то в угол.

— Ты могла позвонить мне. Мой телефон все тот же.

— Я тебе звонила, но тебя никогда не бывает дома. Я думала, что ты переехала.

— Я никуда не переезжала, и ты это прекрасно знаешь.

— Я встретила как-то Сашу, и он сказал, что ты уехала, — продолжала она беззастенчиво врать.

— Элизабет, я никуда не уезжала, а не появляешься ты потому, что присвоила себе мой ангоровый жакет и такую же кофту. На тряпки мне наплевать, носи на здоровье. Надеюсь, тебе тепло в них. А вот что ты врешь так нахально, это вызывает во мне отвращение и презрение. Извини за высокий стиль, а теперь я должна идти.