Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Щапова-де Карли Елена - Страница 13

Поняв, что допустил ошибку, и они теперь никогда не придут, ты идешь на попятную и предлагаешь выбор между музеем или катанием в парке на чертовом колесе. Их лица добреют. Ушли.

Ты начинаешь бродить по книжным полкам и ловишь себя делающим сравнение «будто бы по грибы пошел». Еще при этом ты замечаешь потертого Джека Лондона, конечно же — «Белый клык». Вспомнив, что и у тебя была маленькая хозяйка небольшого дома, ты думаешь, что она делает сейчас в данный момент. Несмотря на полдень, она наверняка с мужчиной, уж так устроена, что ни минуты не может прожить одна. Вяло потянув на себя хронологический словарь, ты понимать, что хорошо бы поесть, но в холодильнике и в кармане пусто. Ты звонишь другу и заказываешь похоронное танго. Вместе вы сидите в кафе и одобряете свиной бок с тушеной капустой. Твой друг давно подкрашивает волосы, но даже тебе он в этом не признается. Он почему-то спрашивает тебя, был ли ты когда-нибудь знаком с креолкой? — Это большой проступок, тем более, если креолка — танцовщица. Ты же криво думаешь о своей немой ноге.

Если бы меня давно в детстве спросили, кем я хочу быть, то я бы ответил: гладиатором без почему.

Вам приносят сейчас счет, и твой друг почему-то, расплачиваясь, начинает напевать. Эта привычка осталась у него с юности. Ему не по пути, поэтому ты идешь в другую сторону. Ты злишься на плохую погоду и на свою медлительность. Впрочем, ты не в плохом настроении и, подражая французам, говоришь «бонжур» проходящей девице с отличными ногами. Она обернулась и посмотрела на тебя, словно ты — презренное ничто. Но тебе уж весело и, найдя в кармане один франк, ты бросаешь в нее презренной монетой.

Бывало — идешь по улице, а кругом — мертвые птенцы валяются. Бутылки заплесневевшие, а по углам — девушки: глаза мутные, в одну точку. Чулочки спущены, руки под юбками белое молоко вяжут. Я-то им кричу, надрываюсь: «Милые мои красавицы, да взгляните же на меня! Я — вечно живой самоубийца!» Как произошло, что я среди вас гуляю с автоматами и дарю вам шеколадные праздники моей несостоявшейся любви. Могло ли присниться белокурому богу, заснувшему на темно-вишневом бархатном ложе среди мандолин и лютен, со спокойным предсонным взглядом на темные портреты его папы-бога и мамы-богини и еще на несколько ангелов, что держат в руках кокетливый цветок эпохи Возрождения…

Так вот, снится, снится же ему, что он позабыл одеть рубашку, а так и вышел голым на оживленные улицы города и чувствует себя ох как неловко, оттого, что не как все, и уж не красота, а только стыд — налицо. Скорее бы, скорее бы проснуться.

Милые мои, не в вашем ли городе я прочитал все вывески наоборот, оттого и произведен я в великие создатели языка нашего торобоан. И не друг ли мой, позабытый в халате за стаканом просветления, сказал: «Каждому действию есть противодействие», — и он прав, так как на каждое мое действие я получал противодействие, оттого я даже не единица, а страшное слово «ничто». Так, вчера от чрезмерной усталости я навалился на зеленую, волосатую скамейку, не заметив, что уже давно на ней в три слоя народ лежит. Одна девочка — прелесть, какая скользкая была! — ну, а мне — ничего, так как я существую лишь в мыслях своих, но каково же было изумление мое, когда я узнал, что существую в мыслях ваших, ну так что же, — сказал я себе, — ведь и мертвые имена большей частию на губах живых присутствуют, а тот, кто ни славы или детей не имел, то и сгинет навеки, неупомянутым, только в святцах имя его. Хорошо, если православным был, а тем, кто с животным именем?

Дорогие мои, ничто так не успокаивает, как мурлыкающая кошка или рыбки в аквариуме!

Да еще в грозу спится по-детски, но вокруг меня — сплошная засуха, и выпил я всю мутную воду из аквариума, а кошка съела всех рыбок. По ночам она пробует играть с последней голубой рыбкой, что бьется у меня на шее, и ведь не объяснишь, глупой, — зачем же убивать тех, кто любит и думает о тебе. А я, а я-то — скольких убил и замучил, начинаю считать удары вспугнутого сердца, а от этого какая-то гордость присутствует. «Господи! — кричу, — Господи! Отчего же никто не убил меня!» С какой бы легкой горечью и разочарованием я продолжил оставшиеся дни мои. Меня убили, я — несчастная жертва, на мне великолепный мученический венок, и все хорошо, и все спокойно. Я — герой.

Так нет ведь, не свершилось, убил я себя сам, от этого и непередаваемые мучения мои, от этого ни покоя мне, ни прощения, от этого мысли мои, как гнилушки, попыхивают, а в тухлых искорках и сознание шатается.

— Кто ты?

— Я — самоубийца, сошедший с ума.

— Но ведь сумасшествие, как и гениальность, даруется не каждому, а только избранному, и не мы ли создаем великолепные несуществующие миры, не нашим ли бредом питаются официально прославленные таланты, не наша ли музыка шумела в голове тех, кто позднее был увенчен таким простым словом «йинег». А фантазия? Слышали ли вы что-нибудь о здоровой фантазии? Только в сочетании с вкусной и здоровой пищей. Зато больная фантазия вами любима и понятна. Так вот, мои пропорциональные и непропорциональные люди, выведите-ка мне корень из сумасшествия как обратной стороны гениальности!