Черное Сердце (ЛП) - Уэзерли Анна-Лу - Страница 46

«Однако истории Бекки были очень контрастными; она рассказала, как ее отец начал подвергать ее сексуальному насилию в пять лет, и что в конце концов она научилась с нетерпением ждать жестокого обращения, а также любви и привязанности, которые он проявит к ней после того, как это произойдет. Она жаждала этого короткого промежутка, этих пяти минут благосклонности. Само по себе насилие было всего лишь неприятной прелюдией к достижению этого момента утешения.»

Пять лет.

Мы с Дэвисом обмениваемся взглядами.

«Откровенно говоря, детектив, я хотел помочь Ребекке Харпер больше, чем когда-либо хотел помочь другому ребенку за всю свою карьеру. Но она была настолько повреждена, что это было все равно, что пытаться склеить оконное стекло, которое разлетелось на миллион крошечных осколков. Я — мы — конечно, пробовали: психотерапию, лекарства, КПТ, регрессию, электрошоковую терапию, долгие часы лечения, как традиционного, так и нетрадиционного. Но лекарства не подействовали.»

Они только делают тебя хуже…

«На самом деле, во всяком случае; иногда они поддерживали ее в спокойном, почти вегетативном состоянии, но они не устраняли ущерб. Были времена, когда я чувствовал, что мы добились прогресса; она была, остается высокоинтеллектуальной девушкой, ну, теперь женщиной, но всякое сочувствие было убито в ней, по сути, превратив ее в эмоционально бесплодную оболочку. В период полового созревания она стала склонна к самоубийству, страдала от расстройств пищевого поведения и причиняла себе вред.»

Я думаю о ее теле; Я видел его, я не присматривался, недостаточно внимательно.

«Я не питала иллюзий относительно прогноза Бекки, «продолжает она, «но я всегда надеялась, что смогу помочь ей достичь уровня, на котором она сможет продолжать вести относительно нормальную жизнь, где она не будет продолжать переносить столько травм. Где она могла научиться управлять своим состоянием, контролировать его, если не лечить. Что возвращает нас к вашему первоначальному вопросу. Если человек рожден психопатом, его можно вылечить не больше, чем вы или я можем изменить цвет своих глаз или волос. Мой коллега однажды описал это так: психопат — это кошка среди мышей. Вы можете научить кошку вести себя как мышь, и кошка может научиться вести себя как мышь и жить среди них, но она всегда будет кошкой.»

Очевидно, что доктор Мэгнессон — женщина, которая очень заботится о своих пациентах, что она серьезно и относится к своим обязанностям лично. Это достойно восхищения. Я думаю о вечере в японском ресторане, о женщине, с которой я сидел и которую в итоге держал в объятиях; о милой, почти красивой, остроумной, интеллигентной женщине, которая даже на мгновение немного напомнила мне мою Рейчел, и я не могу сопоставить ее с человеком, которого Мэгнессон описывает сейчас. Меня охватывает чувство вины, сожаление и гнев одновременно, как будто я съел все свои нелюбимые блюда одновременно и меня вот-вот вырвет их все.

У Дэвис звонит телефон, и она встает, извиняясь, выходит из комнаты.

«Вы думаете, Ребекка Харпер способна убить ребенка, доктор Мэгнессон?» Я спрашиваю.

Она наливает себе немного воды из кувшина и делает глоток, громко сглатывая, когда снова проводит губами по зубам. «Я думаю, детектив, что Бекка очищает себя и свое прошлое этими убийствами; мужчина представляет ее отца, женщину, ее мать и ребенка…» она делает паузу. «Ребенок, по ее мнению, эквивалентен убийству себя, своего ложного «я» — возможно, позволяя ей снова стать цельной, в ее сознании, конечно. Итак, отвечая на ваш вопрос, детектив, — серьезно говорит она, — да, к сожалению, знаю.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Согласно судебно-медицинской экспертизе, отпечатки, найденные в квартире Карен, совпадают с отпечатками, найденными в квартире Ребекки Харпер, так что можно с уверенностью предположить, что они принадлежат одному и тому же человеку. Конечно, это не доказывает ничего, кроме того факта, что Ребекка была в квартире Карен, в чем она уже призналась, и это не делает ее преступницей.

Все, что у нас есть, это предположения; косвенные улики, ничего конкретного. Этого достаточно, чтобы привлечь ее к ответственности, и это все, что меня сейчас волнует. Я не хочу, чтобы смерть ребенка была на моей совести. Черт возьми, я не хочу ничьей.

«Удушение», — я бросаю взгляд на Дэвиса, который только что повесил трубку после разговора с Виком Лейтоном и передает результаты Вика. «Как у ее собственной матери… и криминалисты нашли ДНК, босс», — теперь она оживлена, взволнована, — «на медведе. Такая же ДНК найдена в квартире Ребекки».

Я произношаю безмолвную молитву.

«Даже лучше, босс»… она купила его в магазине на Пикадилли. Ассистентка опознала ее. Она приходила на прошлой неделе, заказала специально сшитое платье с пейсли и все такое. О, и они нашли ее заточение… какое-то хранилище на Квинсуэй. Хардинг и Бейлис сейчас на пути туда».

«Хорошо, «говорю я, — скажи им, чтобы они отправили туда и криминалистов». Интересно, что они там найдут. Возможно, ее компьютер; на ее компьютере записан наш краткий обмен электронными письмами.

Дэвис заметно приободрился.

«Не считай своих цыплят до того, как они вылупятся, Дэвис. Мы не знаем, где она, помнишь?»

Я не хочу портить ей кайф, но я знаю по горькому опыту, что не стоит слишком волноваться, когда у тебя такой перерыв.

Некоторое время мы молчим. Начинается небольшой дождь, и звук дворников перемежается им.

«У нее там была довольно запутанная жизнь…» Дэвис, наконец, заговорив, говорит так, словно думала о том же, что и я, только на самом деле это не одно и то же, потому что она не спала с этим потенциальным убийцей.

Я могу только снова кивнуть. Мой мозг болит, как будто он поражен смертельной болезнью и медленно чернеет. Я знаю, что если я сейчас вернусь в участок, то мне придется признаться Вудсу во всем; мне придется объяснить то ужасное совпадение, что каким-то образом я познакомился с подозреваемым лично. Его первой заботой будет то, насколько серьезной опасности это подвергнет все дело, но моя первая забота и единственное, что сейчас имеет значение, — это чтобы Ребекке Харпер больше не пришлось убивать. И у меня есть идея.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Я звоню Фионе Ли.

«Обидчивый?» Сообщение отправлено прямо на голосовую почту. Чушь собачья. Я оставляю ей сообщение с просьбой, ну, на самом деле говорю ей, что что бы ни случилось, она не должна публиковать фотографию подозреваемого, которого она знает как Данни-Джо. Я повторяю это дважды, делая ударение на слове «не надо». Я надеюсь, что она понимает сообщение во всех смыслах.

Я высаживаю Дэвис на вокзале и говорю ей, чтобы она последовала за Хардингом и Уиллисом на склад и сообщила мне, что они найдут. Затем я говорю ей отложить интервью для прессы, которое мы запланировали, отвечать на любые звонки и ждать, пока я вернусь.

«Но я думал, ты хочешь, чтобы ее фотография была опубликована? Я думал, ты хочешь стать достоянием общественности? И мне специально сделали прическу, которая, черт возьми, тоже обошлась мне в целое состояние».

«Подожди, пока я не разрешу. О, и Дэвис…» Она оборачивается, и я улыбаюсь, кивая ей головой. «Тебя ограбили».

Я подъезжаю к своей, нашей квартире и выключаю двигатель. Инстинктивно моя голова опускается на руки, тяжелая, как шар для боулинга. Я думаю о Джанет Бакстер в ее практичных туфлях и практичном кардигане, о том моменте, когда я сказал ей, что ее муж был убит, наблюдая, как горе каким-то образом расползается по ее лицу, как ядовитый плющ. И в моем сознании вспыхивает образ пятилетней девочки, хорошенькой маленькой блондинки, подвергающейся постоянному насилию, вынужденной наблюдать, как ее собственную мать избивают и насилуют группой незнакомых мужчин, как ее отец заставляет ее делать невыразимые вещи. Образы вскрытых, окровавленных запястий проносятся передо мной, как стоп-кадры, и я вижу, как она торжествующе держит на руках ребенка — совсем крошку. По ее рукам течет кровь, когда она поднимает его, как трофей.