Черное Сердце (ЛП) - Уэзерли Анна-Лу - Страница 35

«Ну что, — говорит она, — может, нам получить счет?»

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Прекрасный вечер, дует мягкий, теплый ветер, оставшийся после солнечного дня: «благоухающий», я думаю, подходящее слово. Я знаю одно место. Я знаю много мест, но по какой-то странной причине я подумал об этом месте. И мы гуляем там, по парку, вместе. Мы пьяны, или, по крайней мере, я определенно пьян, и я почти уверен, что она тоже, потому что она сняла туфли и продолжает бежать впереди меня, вынуждая меня догонять ее. Приятно снова быть с женщиной, яркой, веселой женщиной, которая кажется такой живой и влюбленной в жизнь. Я тоже чувствую себя живым, или, может быть, это из-за саки и пива, но в ее обществе я чувствую какое-то облегчение, которого не испытывал с тех пор, как умерла Рэйчел, проблеск надежды, что однажды я снова смогу быть счастливым. И у меня такое чувство, что она, возможно, из тех женщин, которые могли бы отвлечь меня; она явно указывает путь во всех смыслах, хотя я предложил именно этот отель, в который мы направляемся, но только по ее просьбе мы вообще его выбираем.

Я продолжаю ощущать аромат духов Флоренс, когда она бежит впереди меня, не осознавая себя, как девушка вдвое моложе себя. От нее пахнет летом и заброшенностью. И я помню, как делал это, или что-то очень похожее, с Рэйчел, когда мы впервые встретились. Я не помню точный момент, когда я влюбился в Рэйчел, хотя, оглядываясь назад, я думаю, что любил ее с самого начала. У меня сохранилось четкое воспоминание о том, как я держал ее за руку и понимал, как больно было бы когда-нибудь отпустить ее.

Мы рука об руку входим в Portobello Gold. Я прошу номер наверху, с частной террасой на крыше, и, к счастью для нас, женщина за стойкой бара говорит, что была отмена бронирования и он свободен. Мы заказываем напитки в номер.

Вид с небольшой террасы на крыше номера — один из моих любимых видов на Лондон. Не спрашивайте меня почему, я знаю, что по всей столице есть миллионы мест, возможно, получше, но в этом конкретном месте есть что-то такое, что проникает мне прямо в грудь и вызывает эмоциональный отклик. Возможно, это далекий вид на Западный Лондон с разномастными городскими зданиями, насыщенный красный цвет заходящего солнца, отражающийся от кирпичной кладки, церковные шпили и великолепные викторианские дома, соседствующие с внушительными многоэтажками. Эклектично, неоднородно, все смешано воедино, как и сам город.

Флоренс тоже нравится терраса на крыше, она говорит, что она необычная с ее миниатюрным газоном Astro и креативной мебелью ручной работы. Она прижимается ко мне всем телом, и я обнимаю ее за тонкую талию, пока мы смотрим на Портобелло. Она хихикает, и я тоже, захваченный моментом, как будто это нереально и происходит с кем-то другим.

Я пытаюсь погладить ее по волосам, но она отстраняется от меня и убегает обратно в квартиру, на ходу натягивая платье через голову. Это явное приглашение последовать за ней, что я и делаю, в спальню, наблюдая. Через несколько секунд она обнажена, сбрасывая свою одежду почти с отвращением, как будто ей вообще не следовало ее надевать. Я расстегиваю рубашку и, сняв ее, падаю на кровать рядом с ней. Мы целуемся, ее влажные губы на вкус сладкие, как вишни, и я чувствую возбуждение». Тебе понравился вид? — спрашиваю я между поцелуями, и она отвечает, что нравится, но ей больше нравится этот. Я смеюсь и протягиваю руку через нее, чтобы сделать глоток Джека с колой, который заказал в номер.

«Я… я…» — повторяет она, открывая и закрывая рот, как рыба. Она хочет, чтобы я перелил содержимое своего рта в ее, и я должным образом подчиняюсь, но это напоминает мне о Рейчел, потому что мы часто так делали, делились напитками и жевательной резинкой, делились всем. Она извивается подо мной, хотя я не смею взглянуть на нее сверху вниз и держу глаза закрытыми. Мне страшно, я на самом деле боюсь смотреть на нее, видеть ее обнаженное тело под моим, потому что она не Рейчел, она не моя девушка, и все же, если я буду держать глаза закрытыми… Теперь она тянет за мой ремень, расстегивает его и пуговицы ширинки. Ее руки на ощупь мягкие и теплые, ее тело упругое и шелковисто-гладкое; моего носа достигает ее интимный, легкий аромат. Я немного отстраняюсь от нее, поэтому она придвигается ближе, перекидывая ногу через мою сторону, почти прижимая меня к себе. Она снова начинает целовать меня, но чувствует мое нежелание. Момент упущен, и она мягко перекатывается с меня на спину, ветерок, дующий с террасы на крыше, укрывает нас.

Я внезапно чувствую себя абсолютно трезвым, и вместе с этой трезвостью приходит чувство, что все это неправильно, и я не хочу быть здесь. Я чувствую себя несчастным и пытаюсь заговорить, но она останавливает меня.

«Все в порядке, Дэниел, «мягко говорит она, «правда».

Я проглатываю слезы, которые скопились в уголках моих глаз, и ненавижу себя.

«Ты просто не готов или это я?»

Я хочу посмотреть на нее, но не делаю этого. Меня гложет чувство вины, вины за то, что я чуть не отпустил Рейчел, занявшись любовью с другой женщиной, и вины за то, что я не занялся любовью с Флоренс, обнаженной Флоренс, которая лежит рядом со мной на кровати отеля, за которую я заплатил. И это такой странный и непривычный опыт — отвергать красивую обнаженную женщину, которая, кажется, искренне заинтересована во мне и заводится от меня. Это впервые для меня и, я подозреваю, для нее тоже.

Я хочу сказать ей, что это не она — что это я, — но даже в моей голове это звучит так банально, что я внутренне съеживаюсь. И, по правде говоря, я не совсем уверен, в чем дело — в ней или во мне, или в нас обоих, или во всем остальном, или в выпивке, или в деле, над которым я работаю…

«Мне так жаль», — наконец говорю я. Я чувствую себя опустошенной, измученной, пораженной внезапным и сильным недомоганием. «Я должна идти».

Я сажусь, но она нежно касается моей руки.

«Не уходи, Дэниел», — говорит она, и тон ее голоса почти сводит меня с ума. «Останься здесь, ляг со мной, просто ляг со мной».

И хотя меня одолевает настоятельная необходимость уехать, я делаю, как она просит, потому что не могу быть настолько жестоким. Это не ее вина.

Некоторое время мы оба молчим, и это не то чтобы неловко, скорее смиренно. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Флоренс сказала: «Расскажи мне о ней, расскажи мне о Рейчел».

Солнце встает, когда я возвращаюсь домой; это прекрасное утро, ясное и яркое, обещание наступления нового дня. Мне нравится это утреннее время, не в последнюю очередь потому, что без пробок Лондон выглядит по-другому, почти безмятежно.

Я включаю радио; оно играет песню Флитвуда Мака «Go Your Own Way». Я отчаянно хочу попасть домой, принять душ, смыть часть вины и печали, которые липнут ко мне, как пот. Кофе и душ, вот что мне нужно. Тогда со мной все будет в порядке…

У меня звонит телефон. Я сразу думаю, что это она, но потом понимаю, что у нее нет моего рабочего номера.

«Ты не спишь, Дэн?»

Это Делани. Меня раздражает, что он называет меня «Дэн» в такой чересчур фамильярной манере, хотя я знаю, что так, наверное, не должно быть. Я думаю отругать его за фальсификацию телефонной записи и за то, что он переложил ответственность на Дэвиса, но пропускаю это мимо ушей, потому что в его тоне слышна настойчивость; она сквозит в этих нескольких словах, и это раздражает меня.

«Ну, теперь я такой, — говорю, — почему?»

Наступает очень короткая пауза, прежде чем он говорит: «Потому что был еще один. У нас есть еще одно тело».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Запах нечестивый: гнилостный, удушающий, холодный и тяжелый. Я пытаюсь сдержать рвотный позыв еще до того, как вхожу в комнату. Трудно описать, насколько оно прогорклое для тех, кому посчастливилось никогда не ощущать запаха смерти или разлагающегося трупа. Иногда люди спрашивают меня о мертвых телах, видел ли я их, как они выглядят и пахнут, и даже Рейч было любопытно. Но очень трудно передать словами, насколько мерзок, противен и агрессивен этот запах. Конечно, он варьируется от тела к телу и в разных обстоятельствах: как долго они были мертвы, температура и тому подобное. Но это запах, который вы мгновенно узнаете и никогда не забудете. Газы и соединения в разлагающемся человеческом теле, которое разжижается изнутри, издают безошибочный, мгновенно узнаваемый и в то же время неописуемый запах. Я полагаю, что если вы возьмете полное мусорное ведро, набитое объедками, и оставите его на сильном солнце на неделю, затем добавите галлон диареи, немного гниющих рыбьих потрохов и внутренностей и тысячу тухлых яиц, то получите нечто близкое — и это лучший запах смерти, который когда-либо мог быть. Это действительно так отвратительно.