Жена двух генералов драконов (СИ) - Юраш Кристина - Страница 18

Этот звук заставил меня напрячься, и я медленно повернул голову, пытаясь уловить его источник.

И тогда я услышал голос. Низкий, хриплый, как будто вырвавшийся из-под земли, он прозвучал неожиданно, но в то же время ожидаемо. Я не дрогнул, только поднял бровь, как будто этот голос не был для меня чем-то новым.

— Я понимаю, о чём ты… — послышался голос.

Я не дрогнул.

Только поднял бровь.

— Послушай меня, мой дорогой призрак, — произнёс я, усмехаясь. В моём голосе звучала лёгкая насмешка, но за ней скрывалась усталость и раздражение. — Кажется, эта игра зашла слишком далеко. Ты не мог играть с её разумом. Ты не мог заставлять её жить в надежде, которая убьёт её.

Шуршание повторилось, на этот раз ближе.

Ещё одно.

Ближе.

— Я понимаю… — снова прозвучало из темноты. Голос был тише, но в нём слышалась настойчивость. — Но я не хотел, чтобы она умерла. Я видел, что происходит. Я хотел, чтобы она жила. Я видел, что она наконец-то почувствовала… желание жить. Я пытался спасти её из бездны. Так же, как и ты.

Я усмехнулся, но на этот раз не только губами. В моей усмешке было что-то большее — смесь презрения и горечи.

— Спасти из бездны? — спросил я насмешливо. — Ты? Ты, который разбрасывал лепестки? Который появлялся в тумане? Который заставлял её бегать по саду босыми ногами? Ты называл это «спасением»?

Шуршание.

Молчание.

— Ты не понимал, — ответил голос с ноткой отчаяния. — Я хотел, чтобы она была счастлива. Я хотел, чтобы она жила полной жизнью. Я видел, что ты тоже хотел этого.

Глава 38

Дракон

— Ты понимал, — произнёс я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но в нём всё же проскользнула ледяная сталь, — что рано или поздно она в эту бездну рухнет? Если ты продолжишь. Вместо того чтобы помочь ей пережить эту боль, ты делал так, чтобы она никогда не забывала о тебе. Ты не давал ей уйти. Ты держал её за волосы у края пропасти. Нет, дружок. Ты не спасал. Ты мучил её.

Тишина.

Долгая.

Звенящая.

— Чтобы я тебя не видел на балу, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, но в нём всё равно слышалась угроза. — Ты меня понял? Прекращай свои игры!

Я не услышал ответа.

Только тишину, густую, как вязкий туман, обволакивающую всё вокруг. Она давила на уши. Но вдруг я услышал едва уловимый шелест, словно листья на ветру, который не должен был здесь быть.

— Хорошо… — раздался голос, тихий, но настойчивый. — Я не буду. Я покину это место. Ты был прав. Ты снова был прав. Кажется… Я заигрался.

Я хмыкнул, но не поверил. Этот голос, интонации — всё это казалось мне ложью. Особенно когда было уже слишком поздно. Я оглянулся, но вокруг был только туман, скрывающий всё, что могло бы дать ответы.

— Как бы уже поздно не было, — бросил я в пустоту, надеясь, что мои слова услышат. Но никто не ответил. Только тишина, только шелест.

И в этот момент послышался голос.

И вдруг я услышал его. Не шёпот, не эхо, а его настоящий голос. Тот самый голос, который всегда был мне дорог.

— Помнишь, ты сказал мне когда-то: «Я люблю твою жену. Я люблю её так сильно, что не замечаю других женщин, когда она рядом»? — его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась сталь. — Сейчас я могу вернуть тебе эти слова.

Я остановился. Сердце сжалось, как будто кто-то сдавил его невидимыми тисками. Эти слова звучали так, словно время не прошло, словно ничего не случилось, словно он стоял за моей спиной, но казалось, словно смотрел мне в глаза. Я повернулся, но никого не увидел. Только туман, густой и непроницаемый, скрывал всё, что могло бы пролить свет на происходящее.

— Поклянись, что ноги твоей не будет на балу! — произнёс я. — Я требую с тебя клятву! Поклянись честью офицера! Если она тебя увидит, если она броситься к тебе, то она умрет! Поэтому — клятва!

А в ответ — тишина.

Глава 39

Я спустилась в гостиную. Она была погружена в тишину, словно склеп, где время остановилось, а воздух застыл в вечном покое.

Луна, пробиваясь сквозь плотные занавеси, мягко освещала пол, отбрасывая на него серебристые блики, которые скользили по гладкому паркету, как призраки.

Рояль, величественный и мрачный, стоял в тени, покрытый чёрным бархатом, словно гроб, хранящий в себе тайну, которую я боялась нарушить.

Я остановилась.

Сердце билось в горле.

В этой тишине я ощущала присутствие чего-то неизведанного, чего-то, что манило меня, но одновременно и пугало. Я знала, что стоит мне прикоснуться к крышке рояля, как мир вокруг меня изменится. Я чувствовала это в воздухе, в каждом вздохе, в каждом ударе сердца.

Больше всего на свете я хотела услышать эту мелодию.

Ту самую, что когда-то звучала здесь, наполняя комнату светом и радостью.

Она была частью меня, частью моей души, и я чувствовала, как она начинает ускользать, как память уже начала стирать её из моего сознания.

Я должна была её вернуть, должна была услышать её снова, хотя бы на мгновение.

Я откинула бархат с крышки пианино, и оно отозвалось мягким, приглушенным звуком.

В полумраке комнаты инструмент блеснул полированной поверхностью, словно предупреждая меня: «Ты не готова».

Я посмотрела на клавиши, вспоминая мелодию, которая была в моем сердце, но пальцы никак не могли найти нужной ноты.

Я перебирала клавиши, надеясь, что кто-то придет и покажет мне, как это делается. Но гордость не позволяла мне попросить помощи. Я не могла признаться, что не знаю, как играть эту мелодию.

Гордость не позволяла мне прийти.

Не позволила попросить.

Но потом я поняла, что гордость — это ерунда.

Если я хочу отомстить, я должна сначала быть хорошей.

Я должна поверить в то, что я хорошая, и что он должен поверить в то, что между нами все ссоры постепенно сошли на нет.

Что я наконец смирилась с тем, что случилось.

«А что? Разве ему можно измываться над моими чувствами, играя в призрака? Заставляя меня поверить в то, что любимый рядом?» — подумала я. И эта мысль укрепила меня в моей вере.

Мне казалось, что месть — это точка. Стоит поставить ее в предложении боли, как боль закончится. Что будет потом? Я не знаю. Наверное, пустота. Но пустота лучше, чем боль!

Это будет такая сладкая месть…

Слаще которой я не смогла придумать ничего.

А потом будет бал. И на балу я сделаю свой второй ход.

Я направилась к его кабинету, чувствуя, как каждый шаг отдается эхом в моем сердце. Дверь была приоткрыта, словно приглашая меня войти, но я замерла на пороге, не решаясь переступить порог.

«Ну что ж! Давай!» — подбодрила я себя.

Агостон сидел за массивным деревянным столом, погруженный в свои мысли. В свете лампы его лицо казалось высеченным из камня, а глаза, скрытые за стеклами очков, блестели, отражая свет. Он что-то писал, и я могла видеть, как его рука уверенно скользит по бумаге, выводя строки, которые заставляли его брови хмуриться.

Интересно, что он там пишет? Надо будет прочитать!

Глава 40

Как только я вошла, Агостон мгновенно закрыл тетрадь, словно то, что он писал, не предназначалось для моих глаз.

Его взгляд метнулся ко мне, и я почувствовала, как внутри меня что-то сжалось. Этот человек всегда был загадкой для меня. Но, кажется, подсказки у меня уже были!

Я скользнула глазами по тетрадке, вспоминая о любви, о которой он писал.

Я остановилась, пытаясь собраться с мыслями. В голове звучали слова, которые я повторяла снова и снова, как мантру: «Призраков не существует. Но существует боль. А чтобы избавиться от боли — есть три способа: прожить её, пережить её или отомстить».

Когда я отомщу, в ней останется пустота.

По крайней мере, это лучше, чем боль. Эта мысль терзала меня, как змея, обвивающая сердце. Я хотела, чтобы она исчезла, но она была здесь, с каждым ударом сердца напоминая о том, что я должна сделать.