Пропасть - Харрис Роберт - Страница 8

Идея была неплоха. Он и сам подумывал о том же. Открыв карту из ирландской папки, он мрачно присмотрелся к графствам Фермана и Тирон. Потом отодвинул карту в сторону и в надежде как-то отвлечься переключил внимание на вечернюю дипломатическую почту. Позже он вспоминал, что эта бумага даже не лежала сверху, а была зарыта в самую середину – докладная записка от министра иностранных дел с грифом «Секретно», датированная тем же днем:

Премьер-министр зевнул и вытянул ноги. Потом сделал глоток бренди и продолжил чтение.

Премьер-министр поднял взгляд от письма. Прошло уже десять дней после убийства наследника австро-венгерского престола и его супруги сербскими националистами в Сараево, и до сих пор все было очень тихо, настолько тихо, что он совершенно выбросил это происшествие из головы. А теперь у него внезапно возникло ощущение, будто споткнулся о камень на дороге. Он поставил стакан на стол и снова принялся за чтение со все возрастающим интересом.

Он дочитал докладную записку и поглядел в окно на цепочку фонарей вдоль Плац-парада конной гвардии. Главным его достоинством как премьер-министра – некоторые даже говорили о гениальности, хотя он скромно считал это преувеличением, – была способность одновременно воспринимать множество сложных и не связанных между собой проблем, рассматривать различные варианты их решения и удерживать все это в голове, а также терпение, позволяющее дождаться идеального момента для действия или бездействия, которое, как показывал опыт, часто оказывается предпочтительным, поскольку проблемы имеют свойство разрешаться сами собой, если оставить их в покое. «Подождем и посмотрим» – эту фразу ему частенько припоминали и высмеивали за нее, хотя сам он считал ее в высшей степени разумной. Но что еще оставалось делать? Возможно, не случится ничего. Или начнется Армагеддон. Сейчас он ничего не мог предпринять. Жаль, что Венеции не будет в городе. Это бесценный подарок судьбы – иметь рядом человека, которому можно довериться, человека, чьи советы не искажены личной заинтересованностью. Но завтра утром она должна отплыть на яхте Адмиралтейства в Шотландию вместе с Уинстоном и Клемми Черчилль, а потому в пятницу не будет никакой дневной поездки с Венецией. Его всегда выводило из себя, когда не получалось увидеться с ней.

Он просмотрел остальные телеграммы, допил бренди и отправился в спальню. Умылся, сменил костюм на ночную рубашку, сел на кровати и читал «Нашего общего друга»[10], пока глаза не начали закрываться, а потом уснул.

На следующее утро, во вторник, Димеру было приказано вернуться к обычным своим обязанностям. Похоже, дежурный офицер первого округа столичной полиции испытал немалое удовольствие, перевесив выскочку на пару крючков ниже и назначив после работы на Куинна расследовать всплеск ограблений в Пимлико. Это была нудная работа – ходить от дома к дому и расспрашивать жильцов, не заметил ли кто что-нибудь подозрительное, любой констебль справился бы с ней ничуть не хуже. Вернувшись в Скотленд-Ярд несколькими часами позже, Димер получил сообщение о том, что Куинн желает срочно встретиться с ним. Через пару минут он уже стоял перед столом суперинтенданта. Сесть ему не предложили.

На вид главе Специального отдела было лет шестьдесят. Худощавый, с впалыми волосатыми щеками, густыми темными бровями и серебристой бородкой клинышком на остром подбородке, он вполне сошел бы за почтенного жокея-любителя из графства Мейо. Суперинтендант взял рапорт Димера и снова зацокал языком:

– Даже представить не могу, где вы все это раздобыли. Здесь гораздо больше подробностей, чем нужно знать любому человеку. – Он покачал головой с обеспокоенным и даже с раздраженным видом. – Вы указаны в документе в качестве проводившего расследование полицейского офицера, а стало быть, включены в список свидетелей завтрашнего коронерского суда. Вы обязаны там присутствовать.

– Да, сэр.

– Однако давать показания вы не обязаны. Если коронер вызовет вас, вы должны ответить, что не можете добавить ничего существенного к уже сказанному. Я не хочу, чтобы вы лжесвидетельствовали, а потому точная формулировка имеет особенно важное значение. Вы улавливаете мою мысль, сержант?

– Да, сэр.

– Если история о пьяном пари получит огласку, это лишь принесет новые огорчения семейству Энсон и поставит в неловкое положение свидетелей, – сказал он и бросил рапорт Димера в мусорную корзину. – Мы поняли друг друга?

– Да, сэр.

– Можете идти.

Когда Димер был уже в дверях, суперинтендант сказал вдогонку:

– Кстати, вы отлично поработали.

Спал Димер беспокойно и на следующее утро поднялся рано. Побрился, оделся с еще большей аккуратностью, чем обычно, и к восьми часам уже был в Ламбете.

Коронерский суд и морг располагались рядом, в неприметных зданиях из красного кирпича. Димер предъявил служебное удостоверение и вошел в морг. Тела погибших уже перенесли в гробы – из полированного красного дерева у Энсона и простой сосновый у Митчелла. Крышки гробов были открыты, и оба покойника, облаченные в костюмы с галстуками, выглядели поразительно юными, почти невинными. Их можно было принять за братьев. Кроме царапин на носу, лицо Энсона не пострадало. Димер наклонился к лежащим у его гроба цветам. На траурной ленте огромного букета из белых роз, красных гвоздик и ландышей было написано: «От премьер-министра и миссис Асквит». Гроб Митчелла ничем украшен не был.

Димер снова вышел на вымощенный булыжником двор. С полдюжины фотографов уже заняли позиции у входа, а вскоре начали собираться и свидетели со спутниками, пришедшими их поддержать, а также родственники покойных в траурных одеждах: черные платья, шляпки, перчатки и даже зонтики у женщин и черные костюмы и котелки у мужчин. Димер узнал нескольких человек, которых видел на причале. Граф Бенкендорф явился один. Леди Диана Мэннерс – с пугающе старой на вид леди, вероятно герцогиней Ратленд. Реймонда Асквита с обеих сторон сопровождали адвокаты во фраках, одним из которых был известный барристер и член парламента от юнионистов Ф. Э. Смит. Театральный актер и антрепренер сэр Герберт Бирбом Три вел под руку свою скандально известную дочь Айрис. Фотографы непрерывно щелкали вспышками.

Дождавшись, когда все они прошли мимо, Димер проследовал за ними. В зале суда, размером не превышающем классную комнату, с голым дощатым полом и побеленными стенами, в июльскую жару было не продохнуть даже утром и при открытых окнах. Димеру удалось протиснуться в дальний угол. Каждый квадратный фут был кем-то занят: чиновники, присяжные, свидетели, зрители, репортеры, адвокаты. Боже милостивый, адвокаты! В коронерском суде Ламбета никогда прежде не случалось такого аншлага. Два обладателя шелковой мантии[11], каждый с годовым доходом не меньше десяти тысяч, – Ф. Э. Смит, представляющий интересы гостей прогулочного парохода, и Эрнест Поллок, еще один парламентарий-юнионист, выступающий от лица семейства Энсон, вместе с младшим адвокатом прямо из штанов выпрыгивали, чтобы отдать дань героизму Уильяма Митчелла и пообещать финансовую помощь его вдове и полуторагодовалому сыну.