Художник из 50х (СИ) - Симович Сим - Страница 56

— Больше, чем многие думают, — кивнул Берия. — У него прекрасный вкус. И он очень ценит настоящий талант. Знаете, он как-то сказал мне интересную вещь.

Берия вернулся к столу и сел в кресло.

— Сказал, что в нашей стране много хороших художников, но мало великих. Хорошие рисуют то, что видят. Великие — то, что чувствуют. А гениальные… гениальные рисуют то, что должно быть.

— И к какой категории он отнёс меня? — с замиранием сердца спросил Гоги.

— Пока не решил, — улыбнулся Берия. — Но сказал, что будет следить за вашим творчеством. И даже… — он помолчал, словно размышляя, стоит ли продолжать.

— Что?

— Даже высказал пожелание когда-нибудь позировать вам для портрета, — тихо закончил Берия. — Когда появится время и подходящий повод.

Гоги почувствовал, как земля уходит из-под ног. Портрет Сталина! Это было выше всех его самых смелых мечтаний и одновременно страшнее всех кошмаров.

— Лаврентий Павлович, вы серьёзно?

— Абсолютно, — кивнул Берия. — Но, разумеется, это пока только намерение. Иосиф Виссарионович очень занят. Корейская война, внутренние дела, международная обстановка… Портреты не первостепенная задача.

— А если… когда это случится… как мне себя вести?

Берия рассмеялся.

— Как художник с большой буквы. Никакого раболепства, никакой суеты. Рисуйте то, что видите, но помните — вы будете рисовать не просто человека, а эпоху. Историю. Само время.

Гоги допил коньяк залпом. Алкоголь не помогал — мысли путались ещё больше.

— А что, если я не справлюсь? Что, если портрет не понравится?

— Георгий Валерьевич, — серьёзно произнёс Берия, — я видел ваши работы. Вы справитесь. У вас есть то редкое качество, которое нельзя выучить или приобрести — вы умеете видеть суть человека. В ваших персонажах живёт правда.

— Но сказочные герои — это одно, а портрет вождя…

— А вождь тоже человек, — перебил его Берия. — Великий человек, но всё же человек. Со своими думами, усталостью, надеждами. Покажите это на портрете, и он будет бессмертен.

Берия встал и подошёл к сейфу в углу кабинета.

— Хотите, покажу вам кое-что интересное? — спросил он, набирая комбинацию.

Из сейфа он достал небольшую фотографию и протянул Гоги.

— Это Иосиф Виссарионович в кругу семьи, лет десять назад. Посмотрите на его глаза.

Гоги взял фотографию. На ней Сталин сидел в кресле, рядом стояли его сыновья. Лицо вождя было спокойным, но в глазах читалась какая-то глубокая печаль.

— Вот это вам и нужно будет передать, — тихо сказал Берия. — Не только силу и мудрость, но и ту тяжесть, которую несёт на себе человек, отвечающий за судьбы миллионов.

— Когда это может произойти?

— Возможно, к его семидесятилетию, — задумчиво произнёс Берия. — В декабре будущего года. Или раньше, если обстоятельства сложатся удачно.

Гоги вернул фотографию.

— Спасибо за доверие, Лаврентий Павлович. Постараюсь его оправдать.

— Уверен, что оправдаете, — кивнул Берия, убирая снимок обратно в сейф. — А пока сосредоточьтесь на работе с Виктором. Это тоже важное дело. И кто знает, может быть, именно эта работа станет вашим пропуском к большому искусству.

— В чём смысл? — не понял Гоги.

— А в том, что спасение жизней — это тоже служение народу. И Иосиф Виссарионович это очень ценит. Художник, который не только красиво рисует, но и помогает людям выжить в опасных ситуациях — это настоящий советский художник.

Берия подошёл к двери, давая понять, что встреча окончена.

— Удачи вам, Георгий Валерьевич. И помните — тайна превыше всего. Особенно то, что касается… высоких материй.

— Понял, — кивнул Гоги, направляясь к выходу.

— И ещё одно, — остановил его Берия. — Не бойтесь мистики в своих работах. Иногда художественное предчувствие оказывается точнее политических прогнозов.

Воронок тихо покатил по знакомым московским улицам. Гоги откинулся на кожаное сиденье и закрыл глаза, пытаясь привести в порядок мысли. Папка с заданиями от Виктора Крида лежала на коленях, тяжёлая и многообещающая. Пятьсот рублей в месяц. Работа на самого загадочного человека, которого он когда-либо встречал. И возможный портрет самого Сталина.

За окном проплывали знакомые дома, но казалось, что он смотрит на них из какой-то параллельной реальности. Ещё утром он был просто художником из артели, подрабатывающим вывесками для магазинов. А теперь — сотрудник секретного ведомства с допуском к государственным тайнам.

Как же быстро всё изменилось. Одна встреча, один разговор — и жизнь повернулась совершенно в другую сторону. Гоги открыл глаза и посмотрел на папку. Интересно, что там внутри? Какие опасности подстерегают советских граждан, о которых нужно рассказать в картинках?

Водитель притормозил на перекрёстке, и в окно заглянуло лицо молодой женщины с ребёнком на руках. Обычная московская мать, спешащая по своим делам. А он теперь будет рисовать инструкции, которые, возможно, когда-нибудь спасут жизнь её малышу. Ответственность давила на плечи тяжёлым грузом.

Виктор Крид. Странный человек. Эти американские очки, безупречный костюм, серебряная трость с буквой V. И главное — эта холодная уверенность в каждом движении, в каждом слове. Откуда он взялся в советской системе? Берия говорил загадками, но было ясно, что новый начальник — фигура влиятельная и могущественная.

Гоги невольно вспомнил рукопожатие Крида. Крепкое, почти болезненное. Руки не чиновника и не кабинетного работника. Руки человека, привыкшего к физической работе. Или к физическому принуждению. В голове мелькнула неприятная мысль — а что, если этот отдел по ликвидации катастроф занимается не только их предотвращением, но и… созданием?

Машина свернула на его улицу, и Гоги увидел знакомые дворы, где ещё недавно играл с соседскими ребятишками в футбол. Простая, понятная жизнь. Работа в артели, вечерние прогулки, встречи с Аней по пятницам. А теперь всё это отходит на второй план.

Портрет Сталина. Господи, как подумать страшно. Что, если рука дрогнет? Что, если не получится передать то, что нужно? Берия говорил о мистике, о способности видеть душу человека. Но одно дело — сказочные персонажи, совсем другое — живой человек, от решений которого зависят судьбы миллионов.

И ещё этот странный намёк на то, что в его работах есть предчувствие. Что это значит? Неужели Берия что-то подозревает о его прошлой жизни? О том, что в голове у него знания из 2024 года? Или это просто фантазии всемогущего наркома, который во всём ищет скрытые смыслы?

Воронок остановился у подъезда. Шофёр молча кивнул, и Гоги вышел на тротуар с папкой под мышкой. Дверь машины захлопнулась, и чёрный автомобиль растворился в московском трафике, словно его и не было.

Поднимаясь по знакомой лестнице, Гоги думал о том, что теперь эти визиты воронков станут регулярными. Каждый день на Лубянку, в кабинет на четвёртом этаже, к человеку в тёмно-синем костюме с серебряной тростью. Новая жизнь, новые задачи, новые тайны.

Он достал ключи и открыл дверь квартиры. Тишина и покой привычного жилища резко контрастировали с напряжением последних часов. Гоги прошёл в комнату, положил папку на стол и сел в кресло.

А что, если это ловушка? Мысль пришла внезапно и засела в голове занозой. Слишком уж всё гладко получается. Вчера никому не известный художник, а сегодня — доверенное лицо секретного ведомства. Может быть, его проверяют? Испытывают лояльность? Или хотят использовать в каких-то своих тёмных делах?

Гоги встал и подошёл к окну. Во дворе играли дети, старики сидели на скамейках, женщины развешивали бельё. Обычная мирная жизнь советских граждан. А где-то в недрах государственного аппарата плетутся интриги, рождаются планы, принимаются решения, которые могут перевернуть всё с ног на голову.

Он вернулся к столу и открыл папку. Первый лист — машинописный текст с заголовком «Действия населения при химических выбросах на промышленных предприятиях». Второй — «Эвакуация из зданий при пожарах и обрушениях». Третий — «Первая помощь при радиационном поражении».