Бледные - Шульц Гектор - Страница 11

Вернувшись в комнату, я не лег спать. Сон исчез, его выбил из тела сраный шланг. Вместо этого я достал тетрадку, куда записывал свои мысли и, чуть подумав, написал на девственно чистом листе бумаги. «16 августа, 1998 год. Ненавижу».

Никто не знал, но семнадцатое августа девяносто восьмого ненавидеть будут куда сильнее, чем я ненавидел себя и свою жизнь. Потому что в этот день многое изменилось. И жизнь многих в нашем городе пошла по пизде.

Глава третья. Ночь вечна.

Дефолт девяносто восьмого по многим прошелся катком. При своем остались лишь избранные. Такие, как моя мама.

Всю свою жизнь она проработала бухгалтером на заводе, а как случился развал Союза, не стеснялась брать шабашки на стороне. Так в ее жизни появились братки, которые вдруг решили податься в предпринимательство и начали имитировать законную деятельность. Мама вела у них документацию, ночами корпела над налоговыми декларациями и сводила концы с концами. За свою работу она получала не только деньги, но и покровительство. Однажды к нам в квартиру забрался домушник и стащил мамину шкатулку с золотыми украшениями. Шкатулку вернули через два дня, причем принес ее сам домушник. Отпизженный до неузнаваемости. Хороших бухгалтеров в те времена всегда ценили. Тем более те, на кого работала мама. Я же запомнил другой момент. Как она выговаривает по телефону кому-то, зачем так сильно избили человека, а тем же вечером отлупила меня до синевы ремнем за то, что я нечаянно уронил хлеб на пол. Глупо было искать логику в ее поступках. Но я порой пытался.

Дефолт маму не коснулся. Она его почти не заметила, и, пока соседи тихо шушукались у подъезда о том, что делать и как жить, она спокойно уходила к десяти утра на работу и возвращалась в пять, как обычно. Единственным изменением стало то, что мама вдруг озаботилась моим будущим. Разговоры были короткими и странными, а их суть сводилась к тому, что мне пора бы задуматься о том, что делать после школы.

– Я могу пойти работать, – тихо ответил я на очередной вопрос мамы. Та в ответ ехидно фыркнула и чиркнула зажигалкой, прикуривая сигарету.

– Ты? Работать? Ты окромя пиликанья на скрипке своей и не умеешь ничего. Без должного образования будешь на помойке сухари искать. Учиться тебе надо, пока возможность есть. А вот где – это вопросец. Ты ж тупой, как валенок. Цифры не понимаешь, так бы в бухгалтерию устроила.

Это была ложь. Математика не являлась для меня проблемой. А тройки, которые всплывали в дневнике с завидной регулярностью, были местью моей учительницы Елизаветы Семеновны. Старая проблядь попросту отказывалась принимать те способы, которыми я доходил до правильных решений и существенно зарубала оценку просто из вредности. Маме на родительских собраниях она прямо говорила, что я тупой. А мама соглашалась и верила почетному педагогу, учившему когда-то ее саму.

– Юристом тоже не вариант. У тебя ни голоса, ни стати. В НИИ какой-нибудь? Ага, хуи там сосать, да ледышки. Петров вон, Андрей Палыч, всю жизнь в НИИ своем, а по итогу с голой жопой на улице остался. Хорошо хоть квартиру выбить успел… Ну? Что молчишь, бестолочь? Есть в твоей черепушке хоть какие-нибудь мысли? Или о будущем твоем я должна думать?

Я молчал. Потому что понимал, что ни скажи, маме это все равно не понравится. Проще промолчать, пока она сама не решит, что делать. Как и всегда.

– В Кулек тебе идти надо, – буркнула она. Кульком называли институт культуры в нашем городе. Да и в других городах такое название тоже приживалось. – Единственный вариант вышку получить, а там, глядишь, и не посмотрит никто. Главное, что высшее есть. Ну и по кабакам всегда можно пойти. Деньги там нормальные получают. Знай себе пой то, что народу нравится.

– Можно в консерваторию, – рискнул предложить я и тут же поморщился, услышав мамин смех. Жалящий и колючий. – Слава Розанов туда собирается.

– Консерваторию? Ну, не самый плохой вариант. Хоть музыкалка твоя окупится. Да и в переходе со скрипкой на хлеб с маслом всегда заработать можно. Даже такой бестолочи, как ты. Ладно. Решим потом. Уроки сделал?

– Да, мам.

– Неси, проверю.

Но был от дефолта и еще один плюс, который начисто перечеркивал все минусы. По крайней мере, для меня. Мама стала рассеянной и почти перестала обращать на меня внимание. Нет, регулярные избиения с формулировкой «если тебя не лупить, ты на шею сядешь и ножки свесишь» никуда не делись. Уменьшился мамин контроль, благодаря чему я смог проводить больше времени вне дома. Главное, чтобы уроки были сделаны и учителя не звонили домой из-за моих плохих оценок. Так что, когда мне звонил Славик и звал гулять, мама обычно была не против.

– Ярослав? – шумно дыша, спросил Розанов, когда я подошел к телефону.

– Ты знаешь, что здесь живем только мы с мамой, – вздохнул я. – И постоянно спрашиваешь одно и то же.

– Хочу убедиться, что это ты, – парировал он. – Какие планы на вечер?

– Планы поработать. В пьесе для скрипки меня смущает середина. Она будто проваливается.

– Значит, не занят, – резюмировал Славик. – Я зайду за тобой в шесть.

– Погоди, погоди. В смысле, зайдешь?

– В прямом. Максим пригласил нас на черную мессу. Дико пафосное название для их сборища, но он настоятельно советовал прийти.

– Я еще от прошлой не отошел, – хмыкнул я, вспомнив, как мама отхлестала меня шлангом.

– Понимаю. Но мероприятие намечается культурное. И пить тебя никто не заставляет. К тому же, думаю, тебе будет полезно послушать Максима. У него есть пара потрясающих идей насчет музыки, – упорствовал Славик. В отличие от меня, он быстро влился в компашку готов и частенько с ними пересекался.

– Ладно. Надо только у мамы отпроситься.

– Я зайду в шесть. Дресс-код черный, – ответил Розанов и в трубке послышались короткие гудки. В этом весь Славик. Но и к его чудачествам привыкаешь быстро. Как-никак, он мой друг. Единственный в моей жизни. А единственным не принято разбрасываться.

Мама с головой провалилась в очередной отчет и лишь махнула рукой, когда я сказал, что собираюсь пойти погулять. Она даже не поинтересовалась – куда и с кем. Только кивнула и вновь принялась щелкать кнопками калькулятора, считая налоги очередному клиенту. Вздохнув, я налил себе на кухне чай и отправился в комнату. Славик придет к шести, а значит, есть время поработать над пьесой. Странно, но написание музыки меня успокаивало. Исчезало время, исчезала боль, исчезал я. Оставалась только музыка, кривыми нотами струящаяся по нотному листу.

– Ты неделю в музыкалке не появлялся. Что случилось? – в лоб спросил Розанов, пока мы шли на троллейбусную остановку.

– К школе готовился. Ну, знаешь… – промямлил я. Синяки, оставленные шлангом, которые прятала водолазка, до сих пор не сошли. – Надо канцелярку купить, одежду, учебники некоторые.

– Ну, мне повезло, что родители заранее купили, – хмыкнул он, потерев кулачком нос. – Как знали, что в конце августа страна по миру пойдет. Ладно. А с консерваторией что? Мама твоя не против?

– Вроде нет. Но у нее семь пятниц на неделе, – вздохнул я, понимая, что мама запросто может передумать. – Говорит, что так хоть музыкалка окупится.

– Окупится. Точно тебе говорю. Там программа обучения другая. Масштабнее, сложнее.

– Маму волнует только финансовый вопрос.

– Как и многих. К счастью, музыка позволяет неплохо зарабатывать.

– Где? В кабаках? – усмехнулся я. Мама частенько рассказывала, сколько получают наемные музыканты, играющие в ресторанах. И порой, злясь, говорила, что это мое будущее. Я не спорил. Если музыка будет приносить деньги, то это просто прекрасно.

– В кабаках, к примеру, – кивнул Славик. – Максим меня с Колумбом познакомил. Знаешь такого?

– Нет, не знаю.

– Очень талантливый парень. Так вот он с друзьями частенько в ресторанах выступает. Рассказывал, что за одну новогоднюю ночь заработал столько, сколько за весь год с трудом выходило. Конечно, свои минусы есть. Играть нон-стопом шансон такое себе, но…