Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 12

Этим «кое-что» оказалась находившаяся в паре километров от посёлка старая усадьба, принадлежавшая до революции какому-то то графу. Усадьба красного кирпича была в два этажа высотой. Чем-то она мне напомнила ту, что находилась в селе Куракино. Причём эта сохранилась даже вроде бы получше, ещё местами виднелись следы былого величия. А в сотне метров от усадьбы возвышалась церквушка с колокольней, уходившей вверх метров на двадцать.

— Масоном был граф, — сказал я, задумчиво разглядывая строение.

— Это почему? — спросила Рита.

— А ты на фронтон погляди… Лепнина изображает заключённый в треугольник глаз с расходящимися от него лучами, ещё вон и циркуль под ним, а это масонские символы.

— Я слышала, даже Пушкин был масоном.

— И не только. В 18 и 19 веках в России быть масоном считалось круто, как сейчас состоять в КПСС. Суворов был масоном, Кутузов, Карамзин, Грибоедов, император Павел I… Вообще вроде бы масонство в Россию завёз Пётр I, его ещё, по слухам, в Голландии завербовали. А вот при Александре I все эти тайные ложи стали прикрывать, и только в начале 20-го века масоны в России вновь активизировались. Тот же Николай Гумилёв состоял в ложе.

— Слушай, какой ты начитанный, — округлила глаза Рита и тут же сменила тему. — Давай на колокольню заберёмся? Оттуда вид просто потрясающий. Поднималась на неё последний раз в 16 лет, лестница ещё была в более-менее приличном состоянии.

— А если сейчас уже не в приличном? Не боишься оттуда сверзиться?

— Ха, так ведь ты у меня есть, великий целитель, который даже мёртвых воскрешает! — не без пафоса произнесла девушка.

— Ну с мёртвыми, пожалуй, перебор, а в целом ты права.

После чего схватила меня за руку и потянула к колокольне. Минуту спустя мы оказались внутри сумрачной башни. Обрывки старых газет, рваный башмак без шнурка, пустая бутылка из-под пива «Колос»… А на «второй этаж» вела слаженная из металлических прутьев лестница, причём как минимум половины прутьев не хватало. Странно, что ещё всю лестницу не срезали на металлолом.

Но в целом расстояние между прутьями было не такое больше, так что перешагнуть через недостающее звено не было большой проблемой. Во всяком случае, для меня. Кстати, и в дощатом покрытии зияло несколько дыр из-за нехватки досок.

— Полезли? — с улыбкой спросила Рита.

— Раз тебя не отговорить, то полезли. Только я первый, буду проверять лестницу на прочность.

Нельзя сказать, что подъем на третий, самый высокий уровень, превратился в экстремальное приключение, но поволноваться пришлось. И не за себя — в какой-то момент нога у Риты соскользнула с ржавой перекладины, и на пару секунд она повисла на руках.

— Ой!

На это восклицание я и обернулся посмотреть вниз. У самого тут же сердце ухнуло куда-то в пропасть. Но Рита с проблемой справилась самостоятельно, не дожидаясь, пока я приду на помощь; подтянулась на руках и поставила ногу на перекладину.

— Ты как? — спросил я, чувствуя, как с виска по щеке стекает капля пота.

— Нормально, — почему-то немного виновато улыбнулась она. — Ерунда, последний пролёт — и мы наверху.

Настил самой верхней площадки сохранился относительно неплохо. Видно, за досками сюда не всякому охота было забираться. Доски, кстати, были толстые, вроде как чуть ли не из морёного дуба, такие и через триста лет не потеряют своих качеств.

А вид отсюда и впрямь был захватывающий. Я обнимал Риту за хрупкое плечо, и мы смотрели вдаль, на расстилавшуюся перед нами круговую панораму. Позади нас пестрили крыши дачного посёлка, по другую сторону виднелась какая-то деревенька, темнел лес, а в юго-западном направлении были видны большие пруды Бисеровского рыбхоза, о которых мне говорил ещё вчера Андрей. А небо… Небо было бездонно-голубым, без единого облачка.

Я вздохнул полной грудью чистый, пьянящий воздух, ещё сильнее прижал к себе Риту, а в следующее мгновение неожиданно где-то даже для себя потянулся к её губам. И она не отстранилась, потянулась в ответ, и вот уже наши губы слились в затяжном и горячем поцелуе. А потом Рита отпрянула, раскрасневшаяся, с горящими глазами, тяжело дыша. В моей груди сердце тоже колотилось, а лицо, я чувствовал, горело пунцовым, и весьма кстати его охолонул порыв свежего ветра.

— Романтичное местечко для поцелуев, — пробормотал я, и посмотрел на часы. — Ого, там уже, наверное, весь шашлык без нас съели.

Во время спуска уже я, решив погусарить, едва не сорвался, причём с самого верхнего пролёта. Реакция спасла от возможного увечья, вот только левую ладонь ободрал до крови, а учитывая, что в рану могла попасть ржавчина, нужно было немедленно рану продезинфицировать. Но пришлось терпеть до дачи, где мне Рита промыла рану перекисью водорода и забинтовала.

— Вот на хрена ты, Ритка, жениха на эту колокольню потащила? — недоумевал Андрей. — Захотела до свадьбы овдоветь?

— Тьфу, дурак, типун тебе на язык! — грозно посмотрела на брата Рита.

— Правда, Андрей, скажешь тоже, — поддержала дочку Ольга Леонидовна. — Арсений, ну как, поменьше болеть стало?

— Да оно как-то и не сильно саднило, — признался я. — Главное, что Рита продезинфицировала рану по всем правилам, надеюсь, никакая зараза не пристанет.

А мясо было такое же вкусное, как и вчера. Ещё и водителю Сергей Михайлович оставил, вручил тому пакет из плотной крафтовой бумаги, когда тот приехал за шефом и его женой.

К вечеру мы были в Москве. Так и не понял, отдохнул я или нет, хотя вроде бы никаким особо физическим трудом не занимался. Ну если не считать подъёма на колокольню и последовавшего затем спуска. Из-за обмотанной ладони вести машину было не очень комфортно, однако больших проблем я не испытал, всё же процарапал не до мяса, а повреди всего лишь верхний слой эпидермиса.

Самое интересное случилось уже дома. Я решил перебинтовать ладонь, намазав рану сульфаниламидом как средством, обладающим реально антибактериальным эффектом. Глядя на ссадину, я каким-то внутренним чутьём осознал, что, быть может, стоит попробовать. Повернул браслет, и прижал правую ладонь к левой в немного молитвенном жесте. Закрыл глаза, думая, что ничего не получится, зря только время трачу… И тут увидел, как радужные ниточки «паутинок» как-то осторожно, словно побаиваясь, а затем всё смелее проникают в левую ладонь, вернее, не дальше повреждённого слоя эпидермиса, который заживал буквально на глазах. На закрытых глазах, если уж быть до конца справедливым, что отнюдь не делало сам факт заживления менее значимым.

Когда через пару-тройку минут всё было кончено, я открыл глаза и посмотрел на левую ладонь. Чуть розовая, свежая кожа, и никаких следов недавней ссадины. Та-а-ак, это что же получается… Выходит, в какой-то момент во мне открылась способность исцелять себя самого? А ведь в инструкции, которую я хранил, про самоисцеление ничего написано не было, да и после, когда я пытался как-то себя подлечить, у меня не получилось. Но это было ещё в самом начале моей целительской карьеры, сейчас же, выходит, что-то изменилось. И непонятно, в какой момент. Может, после посещения Троице-Сергиевой лавры?

Впрочем, не суть. Главное, что этот аспект моего ДАРа теперь действует, и, исходя из этого, я могу поддерживать свой организм в идеальном состоянии. Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же принялся за диагностику. Всё-таки хотелось знать, происходят ли внутри моего организма какие-то негативные процессы, или я абсолютно здоров… Главное — проверить сердечно-сосудистую систему, мой профиль как-никак. На полную диагностику ушло меньше пяти минут, по итогу которых выяснилось, что я пусть и не идеален, но в ближайшие годы, по крайней мере, беспокоиться не о чем. Причём ощущение было странноватое, оно отличалось от того, что я испытывал, сканируя других. Но не настолько, чтобы стать какой-то серьёзной проблемой.

На следующий день ближе к вечеру позвонил Высоцкому. Трубку никто не поднял. Позвонил ещё через час — снова тишина. И только в половине двенадцатого ночи Владимир Семёнович наконец отозвался.