Вперед в прошлое 12 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 32

— Нет у меня больше грузовика. Сука, сука, сука-а-а! — последнее он проревел на всю глотку.

Глава 17

Их время

За последнее время уже много раз я чувствовал себя привидением из американского фильма. Это привидение хочет докричаться, достучаться до окружающих, но никто его не слышит и не воспринимает. Сколько раз пытался донести до отчима, что напарник у него дрянь-человек, который его обязательно кинет, но слушать меня никто не хотел.

Что я, сопляк, понимаю в настоящей мужской дружбе?

Да побольше вас!

Естественно, я не стал напоминать отчиму о своих прогнозах. В таких ситуациях особенно опасно произносить: «Ну, я же говорил» — потому что человеку и без того вон, как хреново. Сидит, трясется, плачет, наверное.

Разувшись, я вернулся в кухню, потому что странно и страшно смотреть, как взрослый мужчина рыдает, будто мальчишка. Когда истерика пройдет, он не простит свидетелей своей слабости.

Мама, накладывающая отчему жаркое, посмотрела на меня странно.

— Ты чего вернулся? Поужинать хочешь? Так присаживайся!

Я покачал головой, кивнул на выход.

— Иди к нему. Ему плохо.

Мама выронила половник, поставила тарелку на стол:

— Я же говорила, что-то не так. Что с ним?

Я пожал плечами.

— Не говорит. Истерика у него, весь побитый…

Мама рванула в прихожую, донеслось ее бормотание, всхлипывания отчима. Я был уверен, что дело в напарнике, а не в бандитах, которые его ограбили. Потому что торговал-то он на «Волге», а там не те объемы продаж, чтобы на него охотиться, на мукомольном заводе караулить. Вот если бы он таким вернулся, когда работал по-серьезному, тогда бы я волновался, а так произошедшее — скорее закономерность, чем случайность.

Одно только обидно до скрежета зубовного: меня тоже кинули, ведь это я ремонтировал машину, колеса менял, около сотки вложил. Потому мне тоже было немного обидно, хотелось пойти к этому гнилушке и велеть отдать хотя бы сто тысяч… да нет, честную половину стоимости пусть выплачивает, падла! А не сможет, пусть сдохнет, как Андрюша. Как выяснилось, гнилушки не нужны мирозданию, они только вредят и приближают конец человечества.

Так на моих руках будет еще одна смерть. Пожалуй, я не готов. Но сто тысяч жаль, их можно было не менту вороватому подарить, а потратить на что-то более полезное, например, обустроить новое жилище. Накатила злость. Воображение принялось рисовать картины возмездия: от прокола колес до поджога облитого бензином грузовика. Я представлял, как он полыхает, и так сладко становилось!

Так тебе, гнида. Будешь знать, как людей кидать!

Было только одно «но» — напарник отчима, Лёха Пацюк — мент. Подозреваемый известен, и его не составит труда привлечь. А если доказательств не будет — сделают. Отомстить, конечно, можно, но нужно выждать момент, когда у мента появятся другие актуальные недоброжелатели, и поджечь грузовик или его машину. Причем его враги должны быть какой-нибудь гнусью, которую не жалко, например, бандюками или строптивыми наркоторговцами.

— Сука, — вслух сказал я, усаживаясь за кухонный стол.

Мне необходимо было знать подробности, потому я остался.

Из прихожей потянуло корвалолом и валерьянкой.

Или зря я остался? Отчим пьян, а он выключается в таком состоянии и ничего мне не расскажет. Спустя минут десять Василий перестал рыдать и что-то злобно забормотал, я различал только маты и «убью». Мама вскрикивала и начинала уговаривать, чтобы не убивал, его ж гарантированно посадят! А еще мама предлагала порчу на Леха навести с помощью Даромиры. Идея с порчей отчиму понравилась, и он немного успокоился.

Минут через пятнадцать он зашел на кухню, уже переодетый в чистое и с обработанными ссадинами на лице. Глянул на меня равнодушно, губы его дрогнули.

— Кинул все-таки Пацюк, — уронил он. — Ты с самого начала знал, видел, кто он, а я — дура-ак, ой, дурак! Но кто ж знал, шо он таким станет?

— Вы давно знакомы? — спросил я.

— Служили вместе. Душа в душу. Не разлей вода были. Сколько раз он меня выручал, ты бы знал! Один раз из тюрмы вытащил. Дрались мы район на район. Это не у моему сели. Це вже здесь. — Спохватившись, отчим перешел с суржика на русский: — Я ж из-за него сюда приехав. А сюда кого попало у Союзе не пускали. А я водителем был. Водители были нужны.

Помолчав немного, он продолжил:

— Попав, значит, у тюрму за драку. Челюсть парню сломав. Так Лёха меня вытащил! А могли бы посадить.

— А сейчас-то? — Мама испуганно приложила руку к своему лицу, намекая на его ссадину. — Подрались? Так он тебя посадит теперь!

— И пусть, — буркнул отчим и пробормотал: — Такая дружба была! Двадцать лет! И кинул. Пусть сажает, потому шо, если такие друзья кидают — зачем вообще жить? Кому доверять?

Вспомнились десятки аналогичных историй, когда кидали близкие и ничего не предвещало. Самая вопиющая: как-то прихожу домой, а там — подруга жены. Некогда энергичная зажигалочка худая, зеленая, глаза, как у мертвеца, подернуты белесой пленкой. Вспоминать жутко.

Три года назад ее добивался мой тезка Павел. Любил — умирал. Отбил ее у жениха, замуж позвал. Она согласилась — любовь же. С работой Павлу не везло, то там кинут, то здесь. Это сейчас понятно почему, а тогда списывали на невезение. Юрист по образованию, он перебивался на стройках, и в брак вступил весь в долгах, как бездомная шавка — в блохах. Но паренек был с огромным самомнением и не столько умный, сколько изворотливый. Как выяснилось в последствие — он страдал полным прободением восприятия реальности.

Дама же эта, Сонечка, на ногах стояла твердо, пахала, как лошадь, за троих. Ну а дальше — семья, совместный долгожданный ребенок, строительство дома, открытие двух ресторанов (Сонечкиными усилиями, вложениями и опытом). Все это время Павел ее берег, поддерживал, на руках носил. Все, кто за ними наблюдал, думали: «Вот она, та самая семья, где абсолютное доверие и взаимовыручка». И вдруг Пашка понял, что он уже не просто Павел, а гендир процветающего бизнеса Павел Алексеевич. У него дорогая машина, юные официанточки в рот заглядывают, сотрудники лебезят. А поскольку прободение восприятия реальности, он уверовал в то, что это он сам такой великий, и начал жену отовсюду отодвигать.

Сонечка вовремя спохватилась, нашла поддельные документы, что к машине, которую она ему покупала, она не имеет никакого отношения. И к бизнесам тоже. Потому что все на нем, а она — просто управляющая. Потом всплыли факты, что он собирался оставить ее не просто без ничего, с долгами и без ребенка. Ну а как жить в семье и не доверять друг другу? Зачем тогда все это нужно, если постоянно думать, что у человека, который лежит в твоей постели, нож за пазухой?

С моей женой было так же. Она воспитана как истинная москвичка и считает, что провинциалы только и смотрят, как отжать ее драгоценную жилплощадь. Потому машину, которую я ей подарил к рождению сына, она оформила на мать. То есть, строя со мной что-то, она заранее готовилась к тому, что все будет разрушено. Соответственно, семья и разрушилась.

Ну и, видя историю Сонечки, я уже ничему не удивлялся и благодарил судьбу, что у меня был друг, который не предаст — Илья.

А теперь есть еще Каналья, и одноклассники, и те, кому я помог. Хоть отчим мне и не нравился, мне его жаль. Было больно видеть, как убивается этот простоватый деревенский мужчина, не разбирающийся в людях и впервые столкнувшийся с предательством. Конечно же, планы рухнули, полмира рухнуло, и его погребло под осколками надежд.

Немного успокоившись и ковыряя жаркое вилкой, он рассказал, что случилось.

Когда Василий приехал к Пацюку, не обнаружил грузовик на его привычном месте, стал звонить Лёхе, но тот не вышел, хотя был дома. Тогда Василий заглянул во двор и обнаружил «КАМАЗ». Подозревая, что случилось, Василий перелез через забор — на него напала собака. Схватив доску, он побил собаку, и тут на визг выбежал Пацюк.