Муля не нервируй… Книга 6 (СИ) - Фонд А. - Страница 34

— В гости?

— Нет, насовсем приехать, — улыбнулась Фаина Георгиевна.

— Но она же живёт в Праге? — искренне изумился я.

— Она то в Праге, то в Париже живёт, — хмыкнула Злая Фуфа. — Но за Родиной скучает.

— За родными берёзками, — усмехнулся я.

— Зря ёрничаешь, — посерьёзнела Фаина Георгиевна, — многие уехали в лучшую жизнь, а потом всю жизнь прожили воспоминаниями о доме.

— Но вы же не уехали, — сказал я.

— Я не могла уехать, — вздохнула она, — хотя сердце разрывалось между любовью к семье и к профессии. Пришлось делать выбор.

— Зато вы состоялись как актриса, — сказал я.

— Ты знаешь, Муля, долгое время, когда мне никто ролей не предлагал и из театров меня гнали, я думала, что я не состоялась. А вот сейчас, когда я играю роль в твоём фильме — я ожила. И даже если это останется у меня единственной главной ролью в жизни — я уже буду счастлива. Значит, я не зря прожила такую сложную актёрскую жизнь.

Я улыбнулся:

— Знаете, порой даже самая маленькая и незначительная роль может перевернуть мир. А у вас все роли такие.

— А вот если бы мне давали главные роли… — мечтательно вздохнула Фаина Георгиевна, но я покачал головой:

— Если бы вы не переругались со всеми режиссёрами и актёрами — вам бы всегда давали хорошие роли.

— Эх, многого ты не понимаешь, Муля… — вздохнула Фаина Георгиевна, — не всё так просто.

— Кстати, — сказал я намеренно беззаботным тоном, — а вы, случайно, не в курсе, отчего наш Завадский приумолк? Уж не замышляет ли он чего-то?

Фаина Георгиевна пожала плечами и ответила:

— Завадский всегда что-нибудь да замышляет. Тот ещё маразматик-затейник!

Я хотел ещё подискутировать, но тут Букет увидел кошку. Он рванул так, что Фаина Георгиевна от неожиданности выпустила поводок.

Пока ловили Букета, пока очищали его хвост от репейников, нить разговора была утеряна. Но ничего, я ещё поговорю с нею о том, как правильно себя вести с коллегами, чтобы давали главные роли. И жаль. Что про Завадского ничего выяснить не удалось. Придётся-таки поговорить с Капраловым-Башинским.

Но после работы я поехал к Котиковым. Они сейчас были на даче, поэтому я поехал сразу туда. Купил красивый торт с кремовыми розочками (под заказ, Надежда Петровна постаралась организовать для меня). Взял подарки и поехал.

Я был очень благодарен Ивану Вениаминовичу за помочь в организации встречи с тётей Лизой и подсказкам по провозу товаров для реализации. Поэтому тянуть с визитом было нельзя.

— А вот и Муля! — расцвела Ангелина Степановна при моём виде. — Ну как там Белград? Уштипцы пробовал? Как они тебе?

Честно говоря, я там много что пробовал, но как-то специально и не пытался запоминать.

— Это пончики такие, — с лукавой улыбкой подсказала Таня.

Налетел ветер, я аж поёжился. Хоть и был конец лета, но сегодняшний день под конец испортился и стал хмурым и холодным. Прошёл дождь и было сыро. Хорошо, я заехал домой за подарками и хоть куртку надел, а не то продрог бы весь.

В подтверждение этому огромная капля скатилась с дерева и попала мне за шиворот.

Бр-р-р-р… дубарина какая!

Таня звонко рассмеялась и, словно невзначай, легонько зацепила соседнюю ветку прямо надо мной. Целое облако мелких холодных брызг накрыло меня. Я вежливо улыбнулся, Таня проказливо расхохоталась.

— Муля приехал! — из затянутой плющом и диким виноградом альтанки вышел Вениамин Львович и с радостной улыбкой помахал мне. На нём была точно такая же, как у меня куртка. И жёлтый вязанный жилет с растянутыми петлями.

Я протёр глаза. Кажется, где-то я уже это видел.

Глава 17

— Модест Фёдорович приехал, — сказала Дуся, словно между прочим, но лицо её при этом было весьма красноречивым.

— Понятно, — буркнул я, — зайду к ним вечером.

— Вечером может быть уже поздно, — наставительно сказала Дуся и демонстративно выставила миску с посыпанными сахарным песком ягодами на стол. — Заодно и пирожков отнесёшь. Через полтора часа будут готовы.

Вопрос был решен.

Так как я мог сейчас на работу ходить по своему усмотрению, всецело занятый якобы подготовкой к приезду братских югославов, то наведаться к Мулиному отчиму — это была правильная идея.

Ох, неладно что-то в Датском королевстве.

Два часа спустя я уже звонил в знакомую дверь, из-за которой раздавался шум. Некоторое время никакой реакции не было, затем послышались торопливые шаркающие шаги, дверь распахнулась, и на пороге застыл растерянный Модест Фёдорович. Вид у него был донельзя сконфуженный и тревожный.

— Муля, — потерянно пробормотал он. Впервые, за время нашего с ним общения, особой радости он не высказал, но я на него был не в обиде: судя по его состоянию — ему совсем не до этого.

— Здравствуй, отец, — сказал я, и, не дожидаясь приглашения, шагнул в квартиру, — тут Дуся пирожков передала. С ягодами. Ещё горячие. Пришлось перед работой зайти. Как ты?

— Хорошо, — поспешно ответил Модест Фёдорович и торопливо отвёл взгляд.

Всё ясно.

— И у меня всё хорошо, — сказал я, поскольку он не спросил.

Кажется, мой ответ Мулин отчим даже не услышал.

— Ты когда приехал? — спросил я.

— Что? А? — словно очнулся Модест Фёдорович и недоумённо посмотрел на меня.

— Приехал, я говорю, когда?

— Так это… ночью…

— Понятно, — сказал я и замолчал, не зная, что ещё спросить.

Повисло молчание.

Я так и стоял с корзинкой с пирожками, словно Красная Шапочка посреди леса. А Модест Фёдорович стоял напротив и ничего не говорил.

­– Отец, — не выдержал я. — Что случилось?

— Что? А? Ничего, — он неприветливо посмотрел на меня.

— Пирожки бери, — я протянул корзинку, — раз даже чаем меня напоить не хочешь, и расспросить, как я там был, в Югославии. Ты хоть плащ мерял? Подошёл.

— Плащ? — переспросил Модест Фёдорович и опять задумался.

Кажется, он даже не понял, что я от него хочу.

— Отец, — опять напомнил о себе я. — Что случилось?

— Всё хорошо, Муля, — таки смог взять себя в руки Модест Фёдорович.

И тут дверь распахнулась и из спальни выскочила растрёпанная, красная Маша:

— Всё хорошо, да⁈ — закричала она не своим голосом, — ты считаешь, что это всё хорошо⁈

Она была в ночной рубашке, на которую набросила халат. Он был не застёгнут, но Машу это, кажется, особо не смущало.

— Маша… — пробормотал полностью деморализованный Модест Фёдорович.

Я обычно держусь подальше от семейных разборок, но тут я понял, что надо вмешаться:

— Маша, что случилось? — сухо спросил я.

— Этот… этот… — Маша аж задохнулась от возмущения, не в силах подобрать эпитет пообиднее, — этот идиот просрал путёвку на курорт! В Гагры!

— Но Маша… — промямлил Модест Фёдорович, — у Людмилы Анисимовны ведь был инсульт. Ей категорически нужно полноценное восстановление. Вот я ей и уступил. Пусть подлечится.

— А мне не нужно⁈ Мне, значит, не нужно⁈ — схватилась за горло Маша и заголосила, — у тебя жена беременная, а ты прошмандовкам всяким путёвки раздаёшь! В Гагры!

— Людмила Анисимовна не прошмандовка, — попытался вступиться за коллегу Модест Фёдорович.

— Она — уборщица! — скривилась Маша. — Зачем уборщице в Гагры⁈

— Машенька, но уборщицы тоже люди, такие же, как и ты… — попытался проявить дипломатию Мулин отчим, но тщетно.

— Да мне плевать! — взревела Машенька, — я, когда замуж выходила, даже подумать не могла, что буду в трущобах жить, и что меня ниже последней уборщицы ставить будут!

Она громко разрыдалась.

— Машенька! — воскликнул потрясённый Модест Фёдорович, — послушай…

— И слышать не хочу! Если я за стариком молодость просираю — то почему я должна в трущобах жить⁈

Я аж присвистнул:

— Ну, нифига себе! А с каких это пор высотка на Котельнической стала трущобами?

— Почему мы должны ютиться здесь⁈ — взвизгнула Машенька, — скоро родится ребёнок и ему нужны будут нормальные условия! А не это!