Муля не нервируй… Книга 6 (СИ) - Фонд А. - Страница 26

— Лёля, а кто такой Морозов?

— Муля, ты что, совсем с дуба на кактус? — удивилась Лёля, — Морозов Степан Степанович. Он был у нас главным бухгалтером.

— Был?

— Ну да, — кивнула Лёля, любуясь браслетом, — он потом на пенсию ушёл. Раньше времени. Сказал, что по состоянию здоровья. Но у нас говорят, что он здоров, как бык. Что якобы он чего-то то ли боялся, то ли поссорился. Мутная история была, в общем. Козляткин должен знать. Ладно, заболталась я с тобой, а меня там уже Петар небось ждёт.

Она ещё раз улыбнулась и унеслась прочь.

А я задумался. Это что ж получается. Есть ещё человек, который знает всё об этом чёртовом госконтракте. Морозов Степан Степанович, некий бывший главный бухгалтер Комитета искусств СССР. И который сейчас на пенсии.

Значит, когда я вернусь домой, первое, что надо сделать — найти адрес этого Морозова. Папка с личным делом в архиве должна быть обязательно.

Ну, ладно, положим, найду я его адрес. Потом пойду к нему домой. А дальше? Нежели я ему скажу типа «здравствуйте, Степан Степанович. Я, наверное, украл деньги. Много денег. А, так как вы главный бухгалтер, то я пришёл к вам, чтобы выяснить, как я украл, куда девал все деньги, и не наследил ли я?».

От такой глупой мысли я аж рассмеялся.

Мимо продефилировала Мирка. Она обожгла меня хитрым заговорщицким взглядом и пошла дальше, на съемочную площадку.

Хочешь, не хочешь, и мне пришлось туда идти. Слишком долго я отсутствовал. Так ведь и прогул запишут. Засмеявшись с собственной неуклюжей шутки, я пошёл работать.

Народ всё также суетился. Съемки продолжались. Сейчас гоняли какую-то местную актриску. У неё плохо получалось. Поэтому Йоже Гале даже наорал на неё, что не прибавило ей веры в себя и она сыграла ещё хуже. А я понимал, кто скоро её заменит.

Но предложить Йоже я не успел. Ко мне подошёл Нанович и сказал:

— Товарищ Бубнов. Нам с вами нужно о многом поговорить.

Глава 13

— Наконец-то мы дома! — радостно сказала Рина Зелёная, когда мы вышли из автобуса. Остальные тоже радостно зашумели. Все были в приподнятом настроении.

Автобус, который встретил нас на вокзале в Москве, развёз всех по домам. Вот какая хорошая организация (интересно, если бы не было всех этих детишек высокопоставленных товарищей — нас бы встретили или нет? Почему-то ответ «или нет» мне кажется самым реальным).

Так как у меня не было особо конкретного места жительства, то я сначала решил ехать на Котельническую. Фаина Георгиевна тоже туда. Заодно помог ей сумки занести. Миша Пуговкин всё порывался что-то сказать, но я не дал ему такой возможности.

Кстати, после нашего разговра выпившим я его ни разу и не видел. Даже когда нам делали прощальный ужин, и спиртного было море (так что Тельняшев с Павловым опять напились и даже подрались), а вот Миша пил только морс.

— Давайте я внесу вам вещи в квартиру, — сказал я Фаине Георгиевне, которая возилась с замком до тех пор, пока её не услышала и не открыла дверь Глаша, — что вы в эти сумки кирпичей набрали, что ли?

— Дак это же ты сам меня по всем магазинам и рынкам выводил, Муля! — возмутилась она, — и целый чемодан мыла! Вот зачем столько мыла!

— Чтобы хватило всем вашим прихлебателям, — строго сказал я и пошёл звонить в дверь той квартиры, где живут теперь все мои.

Открыла мне, само собой, Дуся. Увидев меня, она радостно всплеснула руками:

— Мулечка наш приехал! — её простое рябоватое лицо аж расцвело от радости.

— Как вы тут без меня? — спросил я и Дуся вдруг всхлипнула. Устыдившись своего порыва, она смущённо отвернулась.

— Ну, ты чего, Дуся? — мягко сказал ей я.

— Ох, Муля, — Дуся вдруг расплакалась.

— Рассказывай, — сказал я, дав ей время выплакаться. — Что такое произошло? Тебя обижали?

Дуся молчала, только стыдливо утирала слёзы подолом фартука.

— Давай угадаю? Ярослав?

— Да ты что! — Возмутилась Дуся, — он толковый и хороший мальчик. Мы с Глашей его на пару воспитываем. Он даже Букета красить перестал. Скоро в свой интернат учиться пойдёт. Модест Фёдорович с ним занимается химией и физикой. И математикой. А по русскому языку и родной литературе он ему учительницу нанял, и теперь Ярослав к ней на занятия ходит. А потом дома книжки читает и сочинения пишет.

— Прекрасно, — порадовался я за успехи пацана-сироты и продолжил угадывать дальше. — Неужели мать что-то отчебучила?

— Да не особо, — отмахнулась Дуся, — она только два раза приходила ругаться. И то н сюда. Сперва за кружевные салфетки. Ну, помнишь, за те, что с анютиными глазками, которые твоя бабушка китайской гладью вышивала?

Анютины глазки я хоть убей не помнил, как и бабушку, но на всякий случай неуверенно кивнул.

— А второй раз велела вернуть поваренную книгу с рецептами. А я её не брала, и где она — вообще не знаю! У меня все рецепты — во где! — Дуся ожесточённо постучала себя по голове, и я уже аж испугался, что она сейчас дырку во лбу продолбит.

— И чем всё закончилось? — спросил я, больше из вежливости, чем из интереса. А то знаю я её: не спросишь — обидится.

— Да как чем⁈ Ничем! — фыркнула Дуся, — выбросила она всё, оказывается. А мамка твоя на меня теперь дуется. А я что? Ну вот что я могу, Муля⁈ Ты же сам знаешь, что я всё время только с тобой в коммуналке жила. Туда только пару раз ходила. Когда моя помощь нужна была…

— Погоди, Дуся, — у меня аж голова пошла кругом от этого потока незамутнённого сознания, — кто что выбросил? Ничего не пойму. Не ты разве?

— Да ты что! Это же твоё наследство! Как можно⁈ А она говорит — мещанство и взяла почти всё выбросила. И даже альбомы с коллекциями открыток, которые твоему деду художники дарили.

— Прямо так и дарили? — удивился я.

— Ну да, он же краски изготавливал. В смысле придумывал, вот они все с ним и водились. И в гости к вам частенько захаживали.

«Ну ничего себе, во даёт Мулин дед», — подумал я, а вслух сказал:

— Так я не пойму, кто выбросил?

— Да Машка эта! — лицо Дуси скривилось от злости, — хозяйкой себя почувствовала!

— Ну так она и есть хозяйка, разве не так? — осторожно сказал я.

В воздухе ощущалось нечто такое, эдакое предгрозовое состояние. Если бы я был поэтом или Эмилием Глыбой, я бы сказал, что в воздухе ощутимо запахло серой.

— Муля! Да какая она хозяйка! Да она же ни сготовить нормально не может, ни убраться. Руки из жопы выросли! Модесту Фёдоровичу нужен горячий завтрак с утра, у него после войны язва была, хоть немного зарубцевалась. Но следить же надо! А она что делает? Сунет какой-то бутерброд — и хватит с него. А как можно⁈ И рубашки! Рубашку ему надо каждый день чистую, наглаженную и накрахмаленную. А она даже брюки его гладить самого заставляет. Да где ж это видано! Зачем жениться тогда было⁈ — глаза Дуси опасливо сузились, и я предпочёл эту тему замять. Нет ничего хуже, чем лезть в бабские разборки. Логики там вообще нет. А крайним всегда останешься ты.

Поэтому я торопливо перевёл разговор на другие темы:

— А как Глаша обжилась в той квартире? Удобно там? Что говорит?

— Эта вертихвостка разве благодарность имеет⁈ — опять понеслась Дуся, — она решила, что если ты Фаине Георгиевне квартиру по доброте душевной отдал, и с ролями в кино помог, то, значит, и ей все должны. Ты представляешь, она меня решила отправить на рынок за сальтисоном! Мол, у меня там знакомые есть, из деревни свежачок привозят! А я ей что — прислуга, что ли?

— И чем закончилась этак история? — невнимательно спросил я, размышляя, что тут происходит и до какой степени зашёл конфликт Маши с Дусей. Насколько я понимаю, это Надежда Петровна всё затеяла, эдакая позиционная война против молодой девчонки. А Дусю она привлекла на свою сторону. Так что Машеньке, в её положении очень несладко.

— Да чем закончилась, — свирепо проворчала Дуся, — я схватила полотенце и перетянула её по хребтине. Пару раз. Хотя не пару. В общем, гоняла я её по подъезду, пока не захекалась. Ишь, удумала, курица! Так она теперь, когда в магазин идёт, завсегда заглядывает и спрашивает, не надо ли чего, — Дуся вдруг проказливо хихикнула. — Дисциплина должна быть!