Странник играет под сурдинку - Гамсун Кнут - Страница 3

Я сидел в людской и ждал, когда батраки соберутся к полднику. Пришел один взрослый батрак и один маль чишка, я поговорил с ними и узнал, что капитан ошибся, когда сказал, будто пахота почти закончена. Пусть так! Я не скрываю от них, что ищу работы, а если они хотят знать, чего я стою, то вот, пожалуйста, хороший отзыв, который я давным-давно получил от херсетского ленсмана. Когда батраки снова идут в поле, я вскидываю на плечи мешок и иду за ними. Я заглядываю в конюшню и вижу там непривычно много лошадей, я за глядываю в коровник, курятник, свинарник и вижу, что прошлогодний навоз лежит в куче и до сих пор не вывезен на поле.

Как же это?

– А мы чем виноваты? – отвечает батрак. – Я с конца зимы начал возить, а был один. Сейчас нас, можно сказать, двое, но уже приспело время пахать и боро нить.

Пусть так!

– Счастливо оставаться, – говорю я и иду прочь. Я хочу побывать у своего дружка, у Ларса Фалькенбер га, но об этом я ничего им не говорю. Высоко, по-над лесом я вижу несколько новых домиков и понимаю, что это, должно быть, и есть вырубка.

Батрак явно встревожился при мысли, что капитан упускает рабочую силу, оглядываясь на ходу, я вижу, как он мчится через двор к господскому дому.

Я успеваю отойти шагов эдак на двести, когда бат рак догоняет меня и говорит, что меня все-таки в зяли, он переговорил с капитаном, и капитан предоставил ему распоряжаться п о-своему. «До понедельника тебе все равно делать нечего, ступай пока в людскую, тебе дадут поесть».

Батрак вообще неплохой парень. Он идет за мной на кухню и говорит: «Накормите этого человека, он будет у нас работать».

Незнакомая стряпуха, незнакомые служанки, я съедаю свою порцию и выхожу во двор. Из господ никого не видать.

Мне тошно целый вечер сидеть без дела в людской, и я иду за батраками в поле. Мы разговариваем. Бат рак родом из крестьянской семьи, их хутор в северной части прихода, но раз он не старший сын, хутор к нему не перейдет, вот он и решил на время наняться в батра ки. Ей-же-ей, он мог сделать выбор и похуже. Нельзя сказать, что капитан с каждым годом все больше и больше занимается хозяйством, напротив, он все больше и больше его запускает, дома он теперь бывает ред ко, и батрак действует по своему усмотрению. Вот, к примеру, в прошлую осень он поднял большие участки заболоченной целины, в этом году он будет там сеять, батрак показывает: вот здесь он распахал, здесь еще со бирается распахать, а погляди-ка на озимые, ишь как поднялись.

Видно было, что этот молодой человек хорошо знает свое дело, и я не без удовольствия слушал его разум ную речь. Он, оказывается, кончил школу, выучился там вести хозяйственный календарь и заносить количество копен в одну графу, а дни отела – в другую. Пусть так. Раньше крестьянин держал такие выкладки в голове, а его жена знала с точностью до одного дня, когда должна отелиться любая из ее двадцати или пятидесяти коров.

Вообще же парень он толковый и от работы не бе гает, просто за последнее время он малость оплошал под бременем всех дел, навалившихся на него в капитан ской усадьбе.

Найдя помощника, он заметно взыграл духом. С по недельника возьмешь лошадь возить навоз, приказывает он, а мальчик пусть возьмет одну из двух выездных ло шадей капитана и встанет за борону, а сам он как па хал, так и будет пахать! Помяните мое слово, мы еще управимся с севом день в день.

Воскресенье.

Я слежу за собой, чтобы не показывать, что уже давно знаю эту усадьбу, знаю, например, где конча ются капитанские леса, где расположены дома, надворн ые постройки, колодцы и дороги. Я старательно готов люсь к завтрашнему утру – я смазал колеса и сбрую и на отличку вычистил лошадь. После обеда я часа на че тыре – на пять отправляюсь бродить по капитанским лесам, я миную Ларсову вырубку, в дом к нему не за хожу, а достигнув границы прихода, поворачиваю об ратно. Мне бросается в глаза, что лес изрядно поредел. Когда я возвращаюсь, батрак спрашивает меня:

– Ты слышал ночью песни и крики?

– Слышал. А кто это пел?

– Гости, – с улыбкой отвечает батрак.

Ах да, гости! Их теперь в Эвребё всегда полно. Сре ди них на редкость толстый и шустрый господин с за крученными кверху усами, он тоже капитан и служит в одной части с Фалькенбергом; я видел его вчера вече ром, когда гости высыпали из дома. Еще среди них есть господин, которого они называют инженером. Этот молодой – ему лет двадцать с небольшим, – он среднего роста, смуглый и безбородый. И еще Элисабет, пастор ская дочка. Я сохранил в памяти черты Элисабет, по этому сразу узнал ее, хотя прошло шесть лет и она стала зрелой дамой. Маленькая Элисабет прошлых дней теперь уже не девочка, у нее пышная грудь, свидетель ствующая об отменном здоровье; батрак сказал мне, что Элисабет замужем, она все-таки вышла за сына хуторя нина, того самого Эрика, которого любила с детских лет. Она по-прежнему дружит с фру Фалькенберг и часто наезжает в Эвребё. Но мужа ни разу с собой не при возила.

Теперь Элисабет стоит у флагштока, и капитан под ходит к ней. Они о чем-то говорят и очень заняты разговором: капитан всякий раз оглядывается, перед тем как сказать что-нибудь, должно быть, речь идет не о безразличных предметах, а напротив, о таких, которые требуют осторожности.

А вот и толстый весельчак, даже в людской слышно, как он смеется и потом зовет куда-то Фалькенберга, но получа e т лишь короткий и небрежный ответ. Каменная лестница ведет в заросли сирени, толстый капитан устремляется туда, горничная несет следом вино и ста каны. Замыкает шествие инженер.

Батрак, сидящий подле меня, громко хохочет:

– Ну и капитан!

– Как его зовут?

– Они его называют Братцем, и в прошлом году так же называли. А чтоб по имени – я ни разу не слышал.

– А инженера как?

– Этого Лассен, я слышал. При мне он здесь вто рой раз.

Теперь из дому выходит фру Фалькенберг, она замедляет шаг на верхней ступеньке и бросает взгляд в сторону флагштока, где стоят те двое. Фигура у нее та кая же стройная и красивая, но лицо увяло – впечатление такое, будто щеки у нее раньше были наливные, а теперь запали. Она тоже идет к кустам сирени, я узнаю ее походку, спокойную и плавную, как встарь. Но, конечно, красота ее за минувшие годы заметно поблекла.

Еще какие-то люди выходят из дому, немолодая дама с шалью на плечах, за ней два господина.

Батрак рассказывает, что обычно гостей бывает меньше, но позавчера капитан справлял день рождения, и гости приехали в двух экипажах; на конюш н е до сих пор стоят четыре чужие лошади.

Тех двоих, что у флагштока, зовут теперь настойчивее, и капитан отвечает с досадой: «Иду, иду!» – но не трогается с места. Он то снимет соринку с плеча Элисабет, то оглянется по сторонам и возьмет ее за локоток, а сам что-то ей втолковывает.

Батрак говорит:

– Эти двое всегда найдут о чем поговорить. Она как приедет, оба сразу отправляются гулять куда-ни будь подальше.

– И фру Фалькенберг не возражает?

– Не слыхал, чтоб возражала.

– А у Элисабет тоже нет детей?

– Отчего же, у нее много детей.

– Как же тогда она может так часто оставлять без призора детей и хозяйство?

– Покуда жива мать Эрика, это дело нетрудное, уезжай, сколько хочешь.

Батрак выходит, и я остаюсь один в людской. Здесь я сидел когда-то и мастерил механическую пилу. До чего ж я был увлечен своим делом! За стеной лежал больной Петтер. Разгорячась от усердия, я бегал в амбар всякий раз, когда мне надо было приколотить что-нибудь. Теперь я и пилу эту вспоминаю, как книжную выдумку. Так разделываются с нами годы.

Возвращается батрак.

– Если гости к завтрему не разъедутся, я возьму двух гостевых лошадей и буду на них пахать, – гово рит он, занятый исключительно хозяйственными забо тами.

Я выглядываю в окно. Наконец-то двое у флагшто ка отправились вслед за остальными.

Чем ближе к вечеру, тем шумней веселье в зарослях сирени. Горничные снуют с подносами взад и вперед, – на подносах не только вино, но и закуски, господа за теяли обедать под сенью ветвей. То и дело раздается: «Братец! Братец!», но всех громче кричит и хохочет сам Братец. Один стул уже рухнул под его непомерной тяжестью. Братец посылает в людскую, чтоб ему прислали добротный деревянный стул, который его выдержит. Да, в зарослях сирени не скучно. Капитан Фалькенберг время от времени показывается во дворе, чтобы все видели, что он твердо держится на ногах и не упускает из виду хозяйственные дела.