Шум дождя (СИ) - Ру Тори - Страница 41

Извинившись, Анна отвлекается на телефонный звонок, и я подаюсь вперед и быстро шепчу:

— Пап, а могла ли я… Чисто гипотетически… Знать, чем сейчас занимается мама и где ее искать?

— Я не интересовался ее участью, но бабушка точно не теряла ее из поля зрения. Возможно, она посвящала в подробности и тебя.

— А я рассказывала что-нибудь о том мальчике?

— Поначалу — постоянно. Сыпала какими-то небылицами. Бабушка даже записывала их, поскольку могла разобрать твой лепет.

Делаю огромный глоток чая, споласкиваю пиалу и, натыкаясь на углы, плетусь к себе.

Я помню того светлого мальчишку, помню наши веселые игры… Помню звонкий смех и доброту в сияющих глазах. И свою истерику за завтраком, когда папа протянул ему половинку разломанного печенья. И серьезных, сосредоточенных людей в форме. И заливающуюся крокодильими слезами мать, вернувшуюся из притона…

Губы кривятся, а руки дрожат — может, если бы я тогда его не прогнала и он остался у нас на виду, мне не пришлось бы выдумывать для себя друга и ежеминутно тонуть в тоске и раскаянии!

В прихожей дребезжит звонок, Лиза с грохотом избавляется от тяжеленных ботинок, врывается в комнате и, распластавшись на кровати, громко радуется наступившей свободе:

— Лето. Полноценные каникулы! Есть возможность смотаться на лесное озеро с ночевкой. Ты как? Там будут только мои одногруппники — нормальная, адекватная компания… Им мама доверяет и против не будет. Кстати, а Сашенька-то здорово погрустнел. После твоей победы среди девочек с первых курсов разнесся слух, что авторитет наших золотых мальчиков дутый и они не посодействуют их карьере. Вот уж не думала, что буду так рада падению их рейтингов!

Благодарю сестру за приглашение, помогаю сложить необходимые вещи в рюкзак, но ехать отказываюсь, и папа вызывается подвезти ее до вокзала. Как только в прихожей смолкают голоса, я выбираюсь к Анне — обсудить актуальные веяния моды, оценить идею ее новой картины, посмотреть обзор на краски с китайского маркетплейса… Чтобы категорически не забивать голову ненужными, несуществующими параллелями, пустыми надеждами и ложными выводами.

— Необычно. Давай закажем? У них и аэрозольные есть… — Анна заговорщицки подмигивает, добавляет краски в корзину и, спохватившись, достает из-за дивана заклеенную скотчем коробку:

— Архив твоей бабушки… Может, пригодится? И еще: Варюш, звонила Карина. Хозяйка арт-салона, та, что числилась в спонсорах конкурса и презентовала роскошную брошь. Она предлагает тебе расписать стены в их открывающемся филиале. Заплатит хорошие деньги. Ты как?

Настроение на нуле — мне не до творчества, но Спирит сказал бы, что это хорошая возможность попрактиковаться, прокачать навыки и в сентябре не ударить лицом в грязь, и я с готовностью киваю:

— Отлично. Когда приступать?

38

Поздний вечер залил город синими чернилами, голоса родителей за стеной стихли, но я не могу сладить с дурным волнением и хотя бы попытаться уснуть — разговор с папой сломал все логические конструкции, построенные мною с таким трудом. То, что я видела на странной картине в музее — не порождение моего заблудившегося разума, не материализовавшаяся легенда и даже не сон, а самая настоящая реальность! Но я в тупике, и понятия не имею, что делать с этим знанием и куда двигаться дальше.

Впервые за долгое время ожил наш с Лизой чат, и она, совсем как закадычная подруга, заваливает меня «кружками» и фотографиями с посиделок — костер, небольшое озеро в глухом лесу, веселый, незнакомый мне паренек рядом с ней в каждом кадре. Фантом и Шарк все же заявились на праздник жизни, но сидят поодаль в гордом одиночестве, и ребята явно не испытывают восторга от их молчаливого присутствия.

На поляне нет только Найденова, впрочем, это как раз и не удивляет. В одной из первых голосовух Лиза не без радости сообщила, что в последние дни тот не появлялся ни в «Суриковке», ни на выездах, ни на уборке территории.

Внезапно мой перегруженный, сбоящий мозг подбрасывает странную догадку, от которой темнеет в глазах и перехватывает дыхание. На один короткий миг воображение проводит параллели между Найденовым и мальчиком из детства, и я громко ахаю. Он сирота, жил в детдоме, найден на улице и ничего не помнил о себе… Но я тут же одергиваю себя — я уже отключала критическое мышление и слишком безоглядно предавалась мечтам, и это едва не привело меня к сумасшествию.

Мой друг мог бы вырасти совсем на него не похожим… К тому же, моя драма происходила в другом городе, в трех сотнях километров отсюда. И, в отличие от моей безответственной, но взрослой матери, беспризорный ребенок вряд ли мог бы здесь очутиться.

Двигаю настольную лампу Лизы ближе к кровати и, расположившись в позе лотоса поверх одеяла, водружаю на колени бабушкину коробку. Поддеваю ногтем помутневший от времени скотч, и тот легко отрывается. В лицо ударяет запах пыли, прежнего дома и старой бумаги, а внутри обнаруживается еще одна стопка цветных и черно-белых фотографий и несколько тонких школьных тетрадей.

Каких-то двадцать лет назад Варвара Степановна была заядлой тусовщицей и объездила наш и соседние города, не пропуская ни одной громкой театральной премьеры, симфонического концерта или выставки. В этой стопке собраны моменты из ее молодости — совместные кадры с известными художниками, писателями и артистами. С невыносимой грустью перебираю фотографии и судорожно вздыхаю — бабушка наполняла мою жизнь так необходимым мне волшебством, а когда ее не стало, я… вот так топорно и неумело попыталась восполнить потерю.

На страничках тетрадей, исписанных родным ровным почерком, зафиксированы современные сказки, услышанные бабушкой от разных людей. Есть и мои воспоминания — про злую маму, прогнавшую бедного голубя, про загадочного мальчика, являвшегося на мой зов, про пугающие, непонятные и враждебные ливни и грозы.

Пальцы дрожат от предвкушения встречи с чем-то новым или хорошо забытым старым, но вскоре воодушевление сменяется горьким разочарованием.

Однажды маленькая беззащитная девочка так сильно испугалась, что придумала для себя защитника и друга и призвала его… Все та же легенда, которая гуляет по окрестностям, и которую, дополненную научными гипотезами чудаковатого профессора, я миллион раз слышала за семейными ужинами.

В этой жизни не бывает чудес. Мы рождаемся, живем — боремся, преодолеваем и страдаем, — и всегда слишком рано и неожиданно умираем. Рамки и вектор движения заданы, и за их пределами попросту ничего нет.

Только однообразная, скучная, немилосердная реальность.

И ощущение пустоты огромным, неподъемным валуном прибивает к земле.

***

Салон Карины работает с девяти ноль-ноль, но я быстро разделываюсь с завтраком и, задолго до назначенного времени, подхожу к остановке.

Стрижи с пронзительным скрипом носятся над крышами, солнце сияет во всю мощь, но налетевший прохладный ветерок тут же разгоняет жару. День словно еще определяется с тем, каким ему быть — душным и назойливым, или добрым и приветливым.

Машины, ползущие по шоссе, слепят друг друга бликами зеркал и оглушают шумом моторов. Сонная толпа вносит меня в салон комфортабельного автобуса, и я, повиснув на поручне средней площадки, внимательно всматриваюсь в окно, выискивая нужные ориентиры.

Спустя полчаса я оказываюсь на месте и сверяю номер дома и улицу, указанную на табличке с адресом из золотой визитки. Старый кирпичный особняк снаружи сохранил аутентичный дореволюционный облик, но, судя по окнам из стали и пластика, внутри него сделан современный ремонт.

В нерешительности топчусь на крыльце, тянусь к латунной ручке и слишком поздно замечаю шикарную спортивную тачку, припаркованную у клумбы.

Как по наитию, отступаю от двери, и она распахивается прямо перед моим носом. Надо мной нависает удивленный Шарк и с немым вопросом пялится в упор.