Ворон, который меня пленил (СИ) - Началова Екатерина - Страница 8

— Ну ты даешь! Вот надо ж было тебе так решиться, Кас! Хочешь жить отдельно, так живи, кто мешает? Родители тебя довольствия не лишают, любят, содержать готовы. Зачем такие жертвы?

— Потому что я хочу что-то делать. А не сидеть, — сказала я чистую правду, жадно поглощая жареный сыр, предложенный мне в качестве закуски. Пообедать на работе я забыла. Не до того было.

Мари понимающе проследила, как я цепляюсь за миску. Мы уединились в ее комнате.

— Кто тебе мешает? — повторно вопросила Мари. — Делай что-то. Готовь, рисуй, шей, вышивай, читай, небом любуйся, цветы выращивай. Стихи пиши! А ты в позу встала. Все сама! Надо же, работать! Работа не для таких, как мы. Не для красивых!

Мари звонко хохотнула, прикрыв рукой хорошенький алый рот. Говорила она, конечно, о себе. Я красивой не считалась. Какое там в мои годы…

— Работа — это привилегия, — возразила я. — Я за этот день столько узнала, сколько за год не набралось.

— Не работать — это привилегия, — мгновенно парировала подруга, которая отличалась острым языком. — А то, что ты узнала за этот день и вовсе узнавать не следует, потому что так и морщины появляются. У тебя уже есть одна, вижу.

Она показала пальцем куда-то в район моего лба.

— Где?! — я кинулась к зеркалу, принявшись придирчиво рассматривать кожу.

— Глубже смотри. Подо лбом, — хихикнула Мари.

Сыр я доела. С облегчением рухнув на кровать, бросила в подругу подушкой. Та увернулась, заняв место у зеркала.

— Зачем тебе было знать должностную инструкция приемщицы? А? А?

Мари крутилась, любуясь собой.

— Не в инструкции дело… — я отвечала, глядя в потолок, а перед глазами плыли буквы, цифры, посылки, лица вестников. Накопившееся за день напряжение постепенно отпускало. — Ты не понимаешь… Не только в принципе дело. А в том, чтобы свою жизнь контролировать, понимать что-то, уметь хоть что-то, не ждать, что кто-то придет и… В общем, не ждать. Работать сложно, но ведь интересно… И важно!

— Что там важного?

Сразу ответа я не нашла.

— Ну-у… Письма, посылки, — вздохнув, я вспомнила Китея и селян, простирающих к нему руки. — Их ведь ждут получатели! Там не просто бумажки сидишь выдаешь. Там настоящая дипломатия. Переговоры! Решения! Математика. Считать надо! Я сегодня знаешь сколько мозгами ворочала?

— Мне кажется, это старит.

Мари скептически посмотрела на меня через зеркало, вплетая в атласно-черные волосы красную ленту. Я не сдалась.

— Бюро — оно как… королевство! А я в нем — королева! Управляю, повелеваю!

Про «потею» упоминать не стала.

Патетичные слова подругу не впечатлили.

— Откажись от этой короны пока не поздно, — прагматично посоветовала она. — Аний вредный, сам кроме работы не знает ничего и другим не дает. Ты в этом бюро как та ведающая Лада состаришься.

— О, она ведала? — спросила я, просто чтобы что-то сказать. Эмоции куда-то делись. На меня накатил блаженный покой.

Эх, еще в город на ночевку лететь… Я снимала там комнату.

Мари все болтала.

— …насколько я знаю. Она вдова же была, детей нет, вот и пошла в бюро сидеть. Ты-то зачем там себя хоронишь? Или там есть неженатые, симпатичные, высокородные?

Я равнодушно вспомнила имеющихся вестников. Урут в принципе… Динар. И этот, двенадцатый… Рейтор.

— Неженатые есть, — согласилась. — И симпатичные. А чтобы все одновременно — вряд ли. Да и… Не собираюсь я искать никого, наискалась. Пусть будет как будет… Если не судьба, что теперь, до старости плакать? Нет уж. Я переночую у тебя, можно?

Фыркнув, подруга бросила мне красную ленту.

— Можно. Вплетай.

— Да ты что? — возмутилась я, слабо отмахнувшись. — Не полечу я на посиделки. Что мне там делать? Тем более отдохнуть надо. Я же с работы, мысли не о том. Нет, я на сегодня растаяла в небе. Появлюсь завтра.

— Там тебя работать заставляют что ли? Посиделки — это когда сидишь и отдыхаешь, соображаешь? Собирайся.

В глазах расплывалось, на тело резко накатила усталость. Я отрицательно мотнула головой.

— Давай не сегодня, — однозначно сказала вслух. — Давай просто… В карты, а?

— Так, миса Касия, — официально обратилась Мари, — напомнить, что ты мне обещала в последний раз? Помнишь, какое ты мне слово дала?

Изображая меня, Мари подняла вверх руку и торжественно произнесла, почему-то басом.

— Обещаю, что в следующий день полечу с тобой на посиделки, дорогая подруга, клянусь своим счастьем и всеми перьями! Исполняй. Когда в следующий раз сложится?

Собственное обещание крыть было нечем. Кляня себя за необдуманное слово, я со вздохом поднялась.

— У меня не такой голос, — буркнула, нехотя подхватывая ленту.

Глава 8. Посиделки

Однажды, созревшая девица вплетает красную ленту в черные волосы и прилетает в общий дом на посиделки. Уже на входе её, мертвой хваткой вцепившуюся в локоть подруги, встречают веселые дудки, колотушки, которыми кто-то ловко бьет по коленям; она нерешительно вдыхает душный, пахнущий медом воздух и нерешительно входит. Красавицей быть желательно, но не обязательно, к счастью, парни смотрят не только на лицо. У девицы может быть длинноват нос, тонковаты губы, не такие большие глаза, неидеальная кожа или короткие ноги. Какая бы ни была, кто-то не обратит внимание на недостатки, а заинтересуется достоинствами и обязательно улыбнется именно ей. Причина не так важна. Главное, что будет улыбка, будет и рука, танцы, а потом, как знать, горячий шепот в ухо, смех…

Все это я знала уже десятки раз — без особого успеха.

На самом деле на посиделках мне уже года два было делать нечего, а Мари то ли не задумывалась, то ли просто не сдавалась в попытках пристроить подругу. Говорила, что все в порядке.

Я же ясно видела, что все уже совсем не в порядке. На посиделки слетаются молодые — двадцать пять весен максимум, а основная масса восемнадцать — двадцать два. В пожилые двадцать четыре мне еще два года назад некого было там ловить. Большая часть Воронов гораздо младше. Изредка заглянут парни постарше, но те опытные, глаза цепкие: они или целятся на новеньких или рассчитывают на отношения длинною в ночь, не дольше. Или хотят чистокровных черных.

После двадцати пяти пару можно было найти в клубах, организованных Советом специально для тех, кто постарше. Там молодой считалась уже я, спрос был, но… Я была в клубе только раз, от отчаяния, и ощутила такое небывалое унижение, какого никогда не испытывала раньше. Вдовцы, странные, слишком старые для меня, пустоглазые, с глубокими морщинами, страшные. И я под их взглядами, переминаюсь с ноги на ногу среди нарядных женщин возраста тридцать-шестьдесят. Такая же нарочито нарядная, как они. Еще и красную ленточку вплела в волосы, дура. Как будто безнадежная, как будто ущербная для своих, не выбранная, припершаяся хотя бы здесь попытать удачу, но на самом деле — абсолютная неудачница. В клубах нет меда, нет веселых колотушек, и шепот не горячий — он с холодком. Даже свет там не тот. В клубах кто-то сделал свет безжалостным. Там кто-то мерно и равнодушно говорит, другие едят и все друг друга прямо разглядывают. Не расспрашивают — а допрашивают, а то и обоюдно жалуются на судьбу. Меня тут же облюбовал взрослый настойчивый вдовец, который начал вдруг рассказывать о требованиях к жене. Что и когда она обязана говорить, носить, делать… Я так испугалась, что сбежала, как только улучила момент. Стремглав домой полетела, боялась, что преследовать будет. Даже Мари не рассказала о том опыте, постеснялась.

А ведь есть еще и другое, внутреннее…

Когда привыкаешь к разочарованиям, прелесть посиделок теряется. Ты не понимаешь, что делать, как-то разом перестаешь понимать. Ты вдруг резко взрослеешь в свои двадцать два, двадцать три или двадцать пять. Только на вид молодая, а внутри все, уже старуха, седина просто не наросла, но злорадно выжидает где-то под кожей. У тебя другой взгляд, другие вопросы, теряется гибкость и задор, ты танцуешь теперь принужденно, расчетливо и смотришь так же. Парни не слепые, они видят, чувствуют и не подходят, а ты знаешь и все равно ничего не можешь поделать. Тебе не под силу вернуть тот взгляд, который был. Ты не можешь вернуть себя год назад или два, или три… Остается только привыкать к имеющемуся, надеяться, что появится тот, кого не пугает твой трезвый взгляд, рациональные вопросы, взрослость, намерения. Ну или хотя бы пусть попробует не испугаться. Хотя бы сделает вид.