Охотники за душами (СИ) - Брэдфорд Крис - Страница 7

– Две мерки за фунт! – призывно выкликает уличный торговец, когда я прохожу мимо его лотка с фруктами.

– Брендовые джинсы за десятку! – вторит ему другой. – Всего десятка – и эти прекрасные новенькие джинсы ваши!

Пробираясь между стойками и лотками, я стараюсь петлять и затеряться среди людей – и когда наконец осмеливаюсь бросить взгляд через плечо, замечаю движущийся в моем направлении знакомый силуэт и синюю кепку с большим козырьком.

Значит, я права. За мной действительно следят. Рот мой стремительно пересох, сердце колотится еще сильнее, в груди поднимается острая волна паники.

Метнувшись в узкую нишу между двумя рыночными шатрами, я замираю, сжимаюсь, стараюсь сделаться невидимой. Из-под прикрытия сине-белых полосатых маркиз я вижу текущую мимо толпу и выжидаю.

Через несколько секунд появляется и влекомый этой живой рекой парень в синей бейсболке. Он нервно оглядывается, явно ища меня, но проходит мимо, спеша вниз по улице. Вскоре его синяя кепка теряется в толпе. Испустив вздох облегчения, я решаю наконец покинуть свое укрытие и через пару минут выползаю наружу, чтобы пойти наконец домой… совсем другой дорогой.

Я все еще медлю в тени полосатой маркизы – и тут кто-то трогает меня за локоть, и я подпрыгиваю на месте, едва не выскочив из собственной кожи. Резко обернувшись, я вижу перед собой грязного бородатого бродягу в засаленной дутой куртке и неряшливой шляпе. Изо рта у него несет дешевыми сигаретами, свободной рукой он скребет заросшую шею и хрипло спрашивает с жутким южнолондонским акцентом:

– Мелочишки ненужной не найдется, милочка?

Я так перепугалась, что не сразу могу ответить – только смотрю на него в немой панике, и он решает пояснить, чтоб было понятнее:

– На чашечку чайку, милочка, чес-слово.

Попрошайка сопровождает свою просьбу самой, должно быть, очаровательной из имеющихся у него в арсенале улыбок – зубы гнилые, десны воспаленные, вонь табака.

Рывком высвободив свою руку, я запускаю руку в карман куртки в поисках мелочи – хочу как можно скорее от него избавиться, пока он не привлек ко мне ненужного внимания. К счастью, пара монеток тут как тут, и я бросаю их в раскрытую ладонь нищего, а он, к сожалению, благодарно хватает меня за руку и игриво подмигивает:

– Вот спасибо, дорогуша, благослови тебя Бо…

Но тут лицо его каменеет, глаза словно бы становятся пустыми. Руки начинают отчаянно дрожать – и я успеваю испугаться, что сейчас его хватит сердечный приступ. Но тут его взгляд снова фокусируется и становится жестким и осмысленным, глаза темнеют, а пальцы сжимаются вокруг моего запястья, как железные когти.

– C’est elle! C’est elle! – выкрикивает он не своим голосом, высоким и резким. Он вздергивает мою руку высоко вверх, привлекая ко мне всеобщее внимание. – Elle doit être tuée, au nom de la Révolution! Liberté, égalité, fraternité! Vive la Nation! Vive la République! À la guillotine! À la guillotinе!

Он беснуется так громко, что люди со всех сторон оглядываются на нас, силясь понять, что происходит. А попрошайка, не отпуская моего запястья, все продолжает выкрикивать отрывочные фразы на чистом французском. На нас глядят уже десятки глаз – если этот кошмар продлится еще немного, мой преследователь снова выйдет на след!

Я умудряюсь не без усилий вырвать у него свою руку и бросаюсь бежать по рынку, расталкивая людей. В спешке я налетаю на ящик с яблоками, и румяные фрукты раскатываются по мостовой, я запинаюсь об один из них, теряю равновесие – но все же не падаю и продолжаю бег, хотя продавец яблок и сердито выкрикивает мне вслед какие-то ругательства.

За мной со всех ног, хоть и спотыкаясь, гонится бродяга-попрошайка, воздев в воздух грязные кулаки. С его обметанных губ сыплются обрывочные фразы на французском:

– À la guillotine! À la guillotinе!

5

– У тебя все в порядке в школе? – спрашивает мама, когда я дрожащими руками накладываю себе ужин в тарелку.

Она сидит за столом напротив меня, прихлебывая минералку из стакана, и сверлит меня взглядом своих светло-голубых глаз. Светлые нордические волосы стянуты в пучок на затылке.

– Да… Все нормально, – бормочу я, погруженная в свои тревожные мысли.

Тот странный бомж на рынке напугал меня даже больше, чем парень в синей бейсболке. Он тоже… обернулся. Как оборотень. Не только поведением – у него и голос изменился, он просто всем собой превратился в кого-то совсем другого. И французский у него прорезался такой беглый, чистый, как родной… Конечно, нельзя судить о людях по внешности, может, он родом из Франции или когда-то раньше там жил… Но, ей-богу, сперва он говорил с таким густым южнолондонским акцентом! Какова бы ни была его жизненная ситуация, у бедолаги, очевидно, большие проблемы с психикой, если он способен так быстро переключаться между субличностями… Ну, если исключить вариант, что он гениальный актер!

– После вечеринки у Мэи в субботу ты что-то невероятно тихая, совсем в себя ушла, – мама настойчиво продолжает развивать тему. Наконец она снимает очки и подходит, чтобы ласково положить мне руку на голову. – Вы с ней, случаем, не рассорились?

– Нет, у нас все хорошо, – ровным голосом выговариваю я, однако же стараюсь не встречаться с ней глазами.

Не хочу, чтобы мама догадалась, насколько же я подавлена и потрясена. Я люблю родителей, у нас отличные отношения… Но все равно я не готова рассказать им правду о случившемся. Они придут в ужас, замучают меня вопросами, на которые у меня нет ответа… И для себя-то нет, не только для них. Я знаю только одно: мне страшно, и я в таком сильном смятении, что сомневаюсь даже в собственной оценке произошедшего. Например, мне могло показаться, что парень в бейсболке за мной следил. Что же до бродяги… А вдруг мне все примерещилось из-за панической атаки? Вдруг это был посттравматический приступ после нападения подростковой банды? Хотя поведения сумасшедшего с нефритовым ножом все равно ничего не объясняет… Я всерьез начинаю беспокоиться, уж не схожу ли я с ума.

– Может быть, у тебя проблемы в классе? – вступает в разговор папа, который, как всегда, пытается взять быка за рога. – Тебя, случаем, не пытаются травить?

На лбу его собрались тревожные морщинки, ноздри раздуваются: он правда сильно обеспокоен. На вилку его уже наколот кусочек курицы, но папа не торопится отправлять его в рот, дожидаясь моего ответа.

Я только качаю головой, гоняя по тарелке очередную горошинку.

– Тогда что случилось? Проблемы с парнем?

– Нет, пап! – вскрикиваю я, от неожиданности роняя вилку. Запоздало доходит, что он имеет в виду любовные отношения, но слишком уж метко он умудрился попасть своей фразой. Аппетита и так не было, а теперь он совсем улетучивается, и я отодвигаю тарелку. – Можно, я пойду к себе?

Мама в ужасе:

– Доченька, но ведь ты почти ничего и не съела! – Она прикасается ладонью мне ко лбу. – У тебя, случаем, нет температуры?

Я отодвигаю стул, ножки его скрежещут по полу. Поднимаюсь на ноги.

– Нет, я точно не заболела. Просто очень много учебы сейчас, вот и все. Контрольная по истории на носу.

– Понимаю, – кивает папа, жестами советуя маме оставить меня в покое. – Эти старшие классы – всегда огромный стресс. Иди к себе, конечно, если хочешь, а понадобится что-нибудь – зови нас.

Я с трудом изображаю веселую улыбку в адрес мамы, целую папу в щеку и наконец убираюсь из столовой. Прикрывая за собой дверь, из вестибюля я слышу приглушенные голоса родителей.

– С Дженной происходит что-то однозначно скверное, – это партия мамы. – Она последнюю пару дней на себя не похожа.

– Может, просто подростковые гормональные скачки? – со вздохом предполагает отец. – Вспомни себя в ее возрасте…

– Стив, это не шутки – на ней лица нет! И в глазах сосудики полопались! И ты хочешь, чтобы я не волновалась…

– Совершенно нормально, что ты волнуешься, что мы волнуемся оба. Мы же ее родители. Но давай дадим ей время отдохнуть, как следует выспаться, и посмотрим, как дела будут обстоять наутро. Может, она просто подцепила вирус и за пару суток выздоровеет. А если проблема посерьезнее, мы найдем способ ее решить. Все вместе.