Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ) - Воронцов Михаил - Страница 31

А что, если…

Чем я хуже создателя этого пистолета, в конце концов⁈ Понятно, что серебро, инициалы и прочее сейчас неактуальны, но сама конструкция?

Я снова повертел пистолет в руках. Да, сделать такой непросто. Но не невозможно, хотя работа очень тонкая. Макар, скорее всего, с этим не справится. Но я сумею. Я знаю, как работают механизмы, как делают крупные и мелкие изделия из железа… много чего знаю. Могу ли я повторить это? Да, черт побери!

Почему нет? Мы уже сделали самострелы! У нас даже пушки из дерева стреляют! Что мешает шагнуть дальше? Если удастся наладить производство колесцовых пистолетов, мы получим огромное преимущество. Один такой стрелок заменит двоих с фитильными ружьями. Особенно если пойдет дождь или придется стрелять в движении. Хотя детали тонкие, будут ломаться, а менять их — невообразимая головная боль.

Однако есть очень большая проблема.

Да, конструкция сложная, но не невозможная. Только вот одно дело — железо, пружины, колеса. Их мы со временем сделаем. А вот искра… тут всё упирается в кремень. Или пирит.

Очень важен материал, трущийся о колесо. Он должен быть твёрдым, давать устойчивую искру. Лучшие пистоли работали на пирите — железном колчедане. Но здесь, в окрестностях, пирита я пока не видел. Кремень — был, да. Но рыхлый, пористый. При ударе крошится, часто вместо искры — пыль. Такой на огниво с трудом годится, не то что на оружие.

Выходит, надо искать. Иначе вся работа — зря. Пистолет без огня просто дубинка. Причем плохонькая.

Ладно, это будет потом.

Я снова опустился над телом татарина и аккуратно перевернул его на спину. Рядом с поясом — добротная кожаная сумка, потемневшая от времени, но крепкая. Богатый владелец, видно, знал цену вещам.

Открыв ее, я нашел всё, что нужно настоящему стрелку: рожок с порохом, кисет со свинцовыми пулями, аккуратные пыжи из войлока. Отдельно лежали инструменты — латунный шомпол, щетка из конского волоса, масло в маленьком пузырьке, медные иглы для чистки, маленькая отвертка, ключ для колеса, ершик для очистки нагара, запасной пиритовый камень. Всё выглядит просто потрясающе.

Отлично.

Я встал и огляделся.

На поле боя стояла странная тишина. Когда-то давным-давно она поражала меня еще в Афганистане. Звуки какие-то странные, будто отдаленные, ненастоящие. Лишь пахло гарью, порохом, кровью и мокрой травой. Затем я увидел, что к руднику приближаются люди.

— Наши идут! — сказал кто-то из казаков, указав рукой.

По дороге, ведущей от переправы к руднику, шел Ермак, с ним Матвей, Лиходеев, Макар, Дементий Лапоть, главный артиллерист Семен и почти все сотники. То есть практически все руководство отряда. А с ними казаки — человек пятьдесят.

По глазам Ермака было видно, что он очень доволен. Уже известно, что бой закончен, и в нашу пользу.

— Живой? — крикнул он мне.

— Пока да, — ответил я и пошел навстречу подходящим людям.

Ермак посмотрел на сгоревший край баррикады, на вмятины от картечи, на тела. Покачал головой:

— Сильно. Очень сильно. Пушки сработали?

— Как часы, — сказал я. — Один залп положил всю толпу…

— Все наши остались живы, — добавил Черкас. — Даже раненых нет. Просто чудеса. Не ожидал такого. Никак не ожидал.

Затем мы прошли внутрь нашей баррикады.

Семен хмуро разглядывал закопченные стволы.

— Держит дерево, — сказал он. — Но тут, смотри, пошли трещины. Ещё один выстрел — и всё, конец.

— Потому и одноразовая, — развел руками я. — Но сейчас большего и не было нужно. Но, если дерево высушить, а потом хорошенько усилить обручами, то, скорее всего, и второй выстрел сделает. Надо разобраться, необходимо ли нам это.

Тут Ермак заметил мой пистолет.

— А это что у тебя?

Я дал его Ермаку.

— Трофей. Татарин, которого мы уже решили мертвым, поднялся и выстрелил. Едва не достал. Но это — не простой пистолет. Колесцовый замок это называется. Таких в мире всего ничего. Как он тут оказался, не знаю.

— Ух ты, — сказал Ермак, взвешивая пистолет на руке. — Никогда такого не видел. И что ж, такие лучше наших?

— Намного, — ответил я. — Без фитиля. Заводится ключом, как часы. Потом колесо даёт искру. Можно стрелять даже в дождь. Только вот беда — для него нужен либо пирит, либо кремень хороший. А у нас… кремень — крошится, рыхлый. Пирита и вовсе не встречал.

Ермак повертел оружие, поднёс к глазам, осторожно постучал по механизму.

— А сможешь такой сделать?

— Сложно, но смогу, Ермак Тимофеевич. Однако без хорошего кремня или пирита он стрелять начнет через два раза, а то и реже. Надежности не будет никакой.

— Значит, искать надо, — сказал он. — Пусть разведка шныряет повсюду и находит кремень такой, чтоб, как ты сказал, не крошился. Или этот, как его, пирит. Объяснишь Прохору, как он выглядит.

— Прохор! — позвал Ермак.

Лиходеев быстро подошел к нам.

— Надо найти кремень. Хороший, крепкий. Не из тех, что на каждом шагу. Такой слабый и для оружия не подойдет. Или другой камень — пирит. Нужно оружие делать новое. Вот такое.

Прохор подошёл, взглянул на пистолет, присвистнул.

— Вижу. Заморская работа. Тонкая!

— Пирит немного на золото похож, почти так же блестит. Если ножом по нему — начнет крошиться. И на язык горьковат. Но для нашего дела он важнее золота. Встретить его можно возле железных руд, среди скал, в глинистых отложениях. Особенно часто там, где раньше было болото или рядом с залежами угля, — рассказал я.

— Понял, — кивнул Прохор.

Затем Ермак высоко поднял руку и крикнул:

— Братцы! Повернитесь!

Казаки мигом повернулись и замерли. Снова наступила тишина. Только ветер гулял по верхушкам сосен шумел, да воронья стая кружила над полем боя.

Ермак выждал секунду и заговорил.

— Послушайте, что скажу. Дело вы сегодня сделали доброе. Победили окаянного супостата, не осрамились ни перед Богом, ни перед людьми. Руки ваши крепки, головы соображают быстро. Тот, кто хотел нашей крови, пролил свою.

Затем он снова выдержал небольшую паузу.

— Так вот вам моё слово: вечер сей — вольный. Можете посидеть, да выпить малость. Только чтоб без глупостей! А кто переберёт — сам перед товарищами стыдиться будет. Так что все, как принято у нас: с песней да с памятью о тех, кто не с нами.

Он махнул рукой и добавил уже почти с усмешкой:

— Отдохните сегодня, соколы.

Казаки заулыбались, кто-то хлопнул соседа по плечу.

… К вечеру дождь закончился, тучи на небе разбежались. Сумерки опустились на Сибир, залив городок серым светом. После победы в битве около рудника дышалось свободнее.

Возле острога разожгли костры и поставили столы, сооруженные из досок. Принесли лавки и бревна. На столы поставили рыбу, вяленое мясо, репу, хлеб, капусту. А еще крынки с кумысом и привозной брагой. Из погребов достали медовуху, вяленые ягоды. Кто-то притащил даже гору лепешек.

Казаки собирались группами — кто поближе к огню, кто с краю. Тянули брагу, закусывали. Шум стоял негромкий, ровный, как и все разговоры у костра. Люди казались уставшими, но довольными. Затем начали петь — негромко, вполголоса. Главным запевалой оказался сотник Иван Алексеев по прозвищу «Шрам». Он начал первым, незнакомую мне песню про Дон и ночную дорогу. Ее подхватили все.

Потом пошли разговоры. Рассказывали и о схватке на руднике, и о прошлых боях.

Кто-то объяснял, как снаряжали пушки, как стреляли. Кто-то — как татарин выскочил с саблей, а он его, значит, из пищали…

Я сел на бревно рядом с Лаптем и Макаром, то есть вроде как в команде «мастеровых». Хотя, черт побери, за последние дни я несколько раз участвовал в схватках, да еще в каких рискованных! Не каждому казаку такое выдается! И ножом победил татарина с саблей, и от пули уклонился… Ну да ладно. Бои выигрываются не только силой, но и умом. Без моих пушек неизвестно, как бы все произошло на руднике.