Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ) - Воронцов Михаил - Страница 29

— Нет, — ответил я. — Подсчитывал. Все получится. У артиллеристов ружья будут?

— Конечно.

— Значит, все будет хорошо для нас. Я верю в свои пушки.

— Завтра узнаешь, как прошел бой, — кивнул Ермак.

Мне эти слова не очень понравились.

— То есть… узнаю? Я буду на руднике, когда нападут татары!

— Нет, — ответил Ермак. — Ты слишком нужен нам, чтобы рисковать твоей головой. Ты знаешь много того, о чем мы и не догадывались. Ты придумал сильные самострелы, деревянные пушки, не боящиеся огня фитили…

— Я так не могу, Ермак Тимофеевич, — воскликнул я. — Встретить татар пушками — целиком моя идея. И если ничего не получится, весь наш отряд погибнет. Как мне потом жить? Я должен быть там! Победить или умереть вместе со всеми!

Ермак тяжело посмотрел на меня. Задумался.

— Ладно, будь по-твоему. Я бы на твоем месте захотел бы точно так же. По-нашему, по-казачьи… Смерть остерегается смелых. Но сейчас — спать. Завтра до рассвета отправишься на рудник.

Говорить о том, что хотел бы еще и ночью вместе с плотниками покрутить бурав, я не стал. Чересчур получится. Не надо ссориться с атаманом. Тем более что в отряде ты в новом качестве всего ничего.

И я отправился в свою избу. Перед тем, как лечь, проверил оружие — пищаль и саблю. Порох, пули, все на месте. Порох не отсырел, фитили тоже — они у меня пропитаны жиром и воском. Все будет хорошо, сказал себе я и закрыл глаза.

…Утром — если время суток до рассвета можно назвать утром — я проснулся и заставил себя идти на речку. Сражений будет еще много, и надо воспринимать их спокойно. Будто ничего не происходит. В принципе, я особо и не переживал. Единственное, погода была мерзкой — накрапывал небольшой дождь. Но хорошо хоть не ливень.

Ворота были открыты, но люди спали. На свой пляж я не пошел (не хватало еще переломать ноги по темноте), окунулся в холодный недружелюбный Иртыш около дремлющих на воде стругов. Женщин поблизости нет, да и темно, так что не страшно. Пока плавал, вспомнил о Даше — увижу ли ее еще раз? Если нет, то грустно.

Я вернулся в свою избу, и через несколько минут меня пришел будить один из артиллеристов Семена. Сказал, что сейчас выдвигаемся на рудник. Он же принес мне одежду, в которой мне придется изображать рабочего — землекопа. Этим же будут заниматься и артиллеристы, чтоб татары ничего не заподозрили. А настоящие рабочие будут находиться в городе.

Шестнадцать артиллеристов поедет к руднику — почти вся команда Семена. И если она там поляжет, стрелять из пушек будет некому. Поэтому Семен останется здесь.

…Струг медленно заскользил по темной реке. Пушкари сидели молча, сжимая в руках пищали. У парочки из них были с собой еще и луки — молодцы, что умеют с ними обращаться.

Я, помимо пищали, захватил еще и самострел. К нему я уже привык. Надо его еще как-то назвать, подумал я. Но это завтра. Сейчас надо думать о другом.

Злые и слегка промокшие воины Черкаса, как и он сам, провели ночь в яме под парусиной. Можно было их отправить и утром, как артиллеристов, но для конспирации Ермак приказал ночевать на месте. В принципе, правильно.

Но хуже всех пришлось Дементию Лаптю и его помощникам. Вот уж кто провел последнее время, как в аду. Всю ночь в полутьме сверлили дула для пушек! Устали вусмерть, но сделали. Все шестнадцать орудий готовы, осталось только зарядить. На каждое было надето по два железных обруча — больше кузнецы не успели. В идеале, конечно бы, десяток, но хоть это. Кроме этого, пушки еще и обвязали кожаными ремнями. Должно сработать!

Теперь плотники, еле держащиеся на ногах от усталости, отправились в Сибир отдыхать и отсыпаться. Не знаю, есть ли у Ермака медали и ордена, но плотники за эти дни их заслужили точно.

Из ямы осторожно вылез Черкас и мы с ним провели эдакое совещание. В окрестном лесу притаились разведчики и наблюдают за подходом татар. Те пока не появлялись, даже шпионов не было. Когда заметят, прокричат птицей. Один раз — если одинокий татарин пришел посмотреть, больше — если идет отряд на штурм.

Так что ждем и изображаем добычу руды. Возим потихоньку на телеге к Иртышу, где ее перекладывают в лодку. Когда начинается бой, стреляем в подбегающую толпу, затем добиваем ее из ружей.

В городе наготове отряд для выдвижения к нам на помощь, но скорее всего, он не успеет — схватка будет скоротечной.

…И началось томительное ожидание. Накрапывал дождь, я и пушкари лениво «добывали руду», поглядывая по сторонам и ожидая внезапного птичьего крика. Один раз даже отправили телегу к лодке, которая переправляла руду в кузню.

Общем, конспирацию старались соблюсти на уровне. А куда деваться, татары тоже не лыком шиты. Хотя представить, что их тут встретят из пушек, они не могли точно.

Я уныло долбал киркой рыхлую землю, и вдруг из-за елей раздалось:

— «Киииик!»

Резко. Один раз. Очень точно. Я мгновенно замер. Позвоночник холодом пробило, но потом снова продолжил изображать из себя прилежного работника.

Кричала не птица, а разведчик Прохора Лиходеева. Один крик ястреба — шпионы. Один или парочка. Но не отряд. Татарская разведка пришла взглянуть на место предстоящей схватки.

Затем, не поднимая головы, я сделал вид, что поправляю рукавицу, и пробормотал:

— Одиночка в лесу. Работаем как раньше. Без суеты.

Один из артиллеристов, изображающий такого же горемыку, как я, спросил:

— Значит, началось?

— Пока только смотрит, — ответил я и всучил ему пустой мешок. — Основной отряд еще не подошел. Как закричит птица много раз подряд — вот тогда действительно все начнется. Сразу готовимся выстрелить так, чтоб застать подбегающую толпу.

Вопрос этот очень важный. Если бабахнем раньше, картечь попадет не по всем. Если позже… то кошмар еще больше. Запоздалый залп будет означать, что враг уже на баррикадах.

Из ямы высунулась голова Черкаса.

— Слышал крик? — спросил он.

— Да. Пришел разведчик.

— Сейчас походит, и начнется веселье. У меня все готовы. Уже заждались. Надоело сидеть земляными кротами.

— Хорошо, — сказал я. — Ну а мы пока продолжаем мирный труд.

Артиллеристы — молодцы. Ребята спокойные, выдержанные. Им сказали, что надо притворяться, будто долбаем землю — они так и будут делать.

Только неспешные движения. Мешки. Кирки. Будто и правда трудимся. В стороне, у казённой ямы, где собирали несуществующую породу, один пушкарь бросил кирку, потянулся. Затем встал спиной к лесу и присел на корточки — утомился, дескать.

Я сел на бревно, тоже притворяясь усталым. Сделал вид, что прикидываю, где рыть дальше. На самом деле я во все глаза рассматривал лес. Но никого не видел, хоть тресни. Опытный. Умеет прятаться. Однако наши разведчики его все-таки заметили. Как бы им не попасться татарам, когда отряд пойдет. У них пушек нет.

Тянуло дымом от костра — мы специально держали его, чтобы якобы разогревать пищу. Но заодно он прикрывал запах от жаровен, в которых тлел уголь, чтобы поджечь фитили.

Прошло минут десять. Может, пятнадцать. Время текло вязко, словно мед. Я наконец-то увидел, как с западной стороны балки за молодым кустарником что-то мелькнуло. Может, конечно, какое-то животное, но вероятнее всего — татарский разведчик.

Я не обернулся. Только тихо сказал:

— Он на западе. У балки. Смотрит, как мы «работаем».

Прямо театр. Два десятка человек играют на сцене, чтобы зритель воскликнул «Верю!» и привел за собой своих друзей.

Прошел час. Не происходило ровным счетом ничего. Больше никаких шорохов. Дождь продолжает накрапывать.

И вдруг…

— Киииик! Киииик! Киииик!

Ястреб кричал, как сумасшедший. Вот теперь действительно началось.

Согнувшись в три погибели, чтобы не быть замеченными, из ямы полезли казаки Черкаса во главе с ним самим.

— Поджигаем фитили и ждем, — скомандовал я.

Вот теперь движение в лесу было заметно. Много людей. Очень много. Они старались не шуметь, но это получалось лишь отчасти. Хотя уставшие работяги и промокшие стрельцы из охраны вполне могут и не заметить.