Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ) - Воронцов Михаил - Страница 10

Я вернулся к первой мишени и попробовал с большего расстояния. Болт глубоко вонзился, однако уже не пробил доску насквозь. Что ж, логично! Тяжёлый наконечник теряет силу на дистанции, но всё равно впечатляюще.

За полчаса я выпустил около десятка болтов. Из них сломался только один, остальные целы. Еще один слегка треснул вдоль, но его можно отремонтировать.

Я присел на корягу, вытер лоб, посмотрел на самострел и почувствовал удовлетворение. Всё работало! Металл держал, механика не клинила, спуск лёгкий, болты стабильно летят. Отлично!

Наступал вечер. Я возвращался в город неспешно, не торопясь. Самострел лежал в мешке за плечами, болты — в другом мешке на поясе. Колчан сделаю потом, попозже. Испытания прошли удачно. Всё работает. Оружие не подводит. Я чувствовал себя гораздо спокойнее, чем вчера. Даже лес казался спокойным и дружелюбным.

Я перелез поваленный кедр, когда вдруг справа, метрах в ста от меня, раздался грохот. Пищаль! Выстрел одиночный. Затем сразу послышался крик, потом звяканье железа. Без сомнений, там шел бой.

Я сбросил мешок, выхватил самострел, наложил болт, натянул тетиву, и, пригибаясь, побежал через кусты. Звук схватки становился всё ближе. Вскоре я увидел просвет между стволами. Там, на поляне, молодой казак с саблей в руках отбивался от двух татар. Третий лежал на земле — наверное, его скосил выстрел.

Казак двигался уверенно, но было заметно, что он долго не сможет противостоять двум подготовленным бойцам (я когда-то занимался историческим фехтованием, и знаю, насколько это тяжело, если ты не сказочный рыцарь). Один татарин бросился в атаку, а второй начал обходить казака сбоку. Я поднял самострел. Прицел, спуск.

Болт вонзился точно между лопаток того, кто заходил за спину казаку. Он словно подломился, сделал шаг и упал вперёд, не издав ни звука. Второй отпрыгнул, обернулся, но не понял, откуда прилетела стрела.

Испугавшись, он рванул прочь, в чащу. Второй раз стрелять уже некогда, поэтому я выхватил нож и бросился наперерез.

Татарин пытался ударить меня саблей, но в зарослях ей было не развернуться. Лезвие зацепилось за ветку, и я ткнул его остриём в горло. Он захрипел и повалился, схватившись руками за шею. Ливанула кровь. Через секунду ко мне прибежал на помощь казак с саблей в руке.

— Живой? — спросил он.

— Вроде, — развел руками я.

— А кучумовский, похоже, нет…

— Да, правильно…

Казак аж покачал головой от восхищения.

— Ну ты смелый, с ножом на саблю… И везучий, раз победил! Спасибо тебе, спас! Ты всегда был хорошим человеком! И раньше, и после того, как тебе память отшибло! Помнишь меня?

— Нет, — честно ответил я.

Он сунул саблю и ножны и сказал:

— Я Никита Грамотей! Мне двадцать один год! Меня так прозвали, потому что я умею читать и писать. Но вообще-то я разведчик у Прохора Лиходеева. Не должен был сейчас с татарами драться, да получилось!

— Максим, — сказал я.

Дальше говорить не стал. Решил послушать, что скажет Никита.

— Знаю! Я слышал о том, что случилось, — усмехнулся тот. — Тебе тут не доверяют… но после того, что ты сейчас сделал, ты должен снова нашим!

Мы дошли до оставленного мной самострела.

— Это что у тебя? Стрела пролетела, как пуля. Я такого ещё не видал! — удивленно спросил Никита.

— Самострел. Сегодня сделал. Другой конструкции, не такой, как в отряде. Более мощный. И бьет дальше.

Через пару минут с северной стороны зашуршали кусты. Из тени вышли двадцать казаков с пищалями и саблями. Впереди — казак со шрамом через всю щеку, с ружьем за спиной. Рядом с ним — человек с прищуренными, будто змеиными глазами. Видно, что они здесь главные.

— Иван Алексеев, «Шрам», сотник, и с ним Прохор Лиходеев, командир разведки, мой начальник, — прошептал Никита.

— Живы? — хрипло спросил Шрам.

— Живы, живы. А кучумовские — нет! — гордо ответил Никита.

— Это ты стрелял из самострела? — поинтересовался Шрам.

Я кивнул и дал ему самострел. Шрам провёл пальцем по дуге, попробовал спуск.

— Не видал такого. Похоже, бьет сильно и далеко. Где ты такое взял?

— Сам сделал.

Казаки окружили меня, разглядывая самострел, как чудо.

— А ну… пальни, — попросил меня Прохор.

Я кивнул, зарядил самострел и поставил в качестве мишени свою доску — ее я забрал с собой, решив использовать для сравнения пробиваемости.

Выстрелил примерно с такого же расстояния, как и на первой пробе. Стрела вошла так же. Возгласы удивленного восхищения начались еще до того, как я принес доску с засевшим в ней болтом. И стали еще громче, когда казаки ее увидели.

— Да уж… — сказал Шрам.

Прохор склонил голову, ухмыльнулся:

— А если таких пара десятков будет?.. Надо Ермаку показать.

— Надо, — ответил Шрам.

— Я так и хотел, — сказал я. — Сделать, попробовать, а потом, если понравятся, еще таких.

— Посмотрим, — коротко сказал Шрам. — А сейчас возвращаемся в город. Тела — забрать и похоронить на мусульманском кладбище. Так велел Ермак. Местным нравится уважительное отношение к мертвым, даже если те были врагами. Ссориться на пустом месте мы с ними не будем.

Несколько казаков пошли поднимать тела. Подождав, пока они уложат их на импровизированные носилки, мы отправились в город.

Весть о столкновении и моем самостреле разнеслась еще до нашего прихода. За воротами меня встречал не кто иной, как Ермак, с ним Матвей Мещеряк и еще несколько человек — как я понял, сотников и других руководителей отряда. Как это случилось, ума не приложу. Наверное, кто-то из пришедшего к нам на поляну отряда вернулся в город до нас и все рассказал.

Уже совсем стемнело.

— Ну-ка, покажи, что ты сделал… — попросил Ермак.

Я протянул ему самострел.

Он подержал его в руках, хмыкнул.

— Сильная штука… хочется посмотреть, как бьет, однако ночь для этого не то время. Утром будем разбираться.

Затем спросил у Никиты:

— Правда, что он тебя спас? Одного убил из самострела, а второго зарезал ножом, не побоялся с ним на саблю идти?

— Чистая правда, Ермак Тимофеевич, — склонив голову, ответил Никита. — Если б не он, я бы сейчас тут не стоял и не разговаривал. Бог мне его послал, не иначе.

Ермак рассмеялся.

— Бог, значит.

Затем насмешливо спросил у Мещеряка:

— А говорили — дьявол…

Мещеряк улыбнулся и развел руками.

— Значит, ошибались…

— Завтра будем решать, что делать дальше. А сейчас всем, у кого нет ночной работы, спать!

Люди разошлись. Я собрался тоже идти к себе, но меня остановил Никита.

— Приходи к костру у восточной стены. Я тебе расскажу, что тут и как. А то ж ты, наверное, все позабыл! Половину людей вспомнить не сможешь!

— Больше, чем половину, — согласился я. — Если расскажешь — буду очень благодарен!

— Я твой должник, сказал Никита. — Я теперь всегда тебе помогу.

… Ночь выдалась тихая, почти безветренная. Мы с Никитой сели у костра, недалеко от моей избы. Ветки потрескивали, огонь плясал на щеках, отбрасывая красноватые отблески на землю. Самострел лежал рядом. Я его захватил с собой. Первое оружие — это как первая любовь. Расставаться не хочется.

Никита сидел, скрестив ноги, с кружкой отвара в руках. Я впервые обратил внимание, насколько он молод. Двадцать один год, говорил он мне. А глаза выглядят куда старше. Многое они повидали.

— Хочешь знать, что тут? — начал он. — Ну слушай. Сейчас, стало быть, 7094 год от Сотворения мира. А в поход мы пошли в 7090. Четыре года назад.

Я прикинул в уме. Значит, по-нашему — в 1581 году. Всё верно.

Никита продолжил рассказ, часто останавливаясь, чтобы собраться с мыслями и сделать глоток отвара.

— Собрали нас Строгановы. Есть такие богатеи, на всю Русь гремят. Им царь Иван Васильевич сам добро дал: мол, идите, покоряйте земли за Камнем, ясак собирайте, да сторожите рубежи. А Ермака нам в атаманы поставили. Он раньше с Волжскими татарами воевал, славу себе добыл. Я с первого дня пошёл. Молодой, дурной… интересно же! Казалось, вот она, жизнь! Хотя и страшно было, честно скажу. В первых боях руки у меня дрожали. А потом… А потом привыкаешь. Или не живёшь.