Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 11

— Не мои воспоминания. — Чьи? — Было бы неплохо, — подтвердил Шелтон, игнорируя намек. Перед уходом из организации, но Аштайн хорошо затер все следы. Осталось только несколько личных фотографий плохого качества и словесные описания. Но если внешность изменить достаточно просто, то голос практически невозможно.

По крайней мере, быстро. «Ну, ладно. Только учти, я потом часов шесть-восемь буду никакой», честно предупредил Марцель. Трещины в камне дергались, как паучьи лапки. Жутковатая оптическая иллюзия из-за неровного освещения. «Мне и так сейчас паршиво. А уж после второй перекачки за день… Но потом я и забыть могу, ты прав. Чужие воспоминания долго в голове у меня не задерживаются.

— Поэтому я и прошу передать сейчас, — повторил Шелтон и протянул руку. — Давай. И, к слову, Шванг… Голос его смягчился, стал обволакивающим, провоцирующим на доверие, словно Марцель был одной из жертв обаяния, а не напарником. — Я понимаю, что тебе трудно. Потерпи немного, а во второй половине дня будешь свободен. Если хочешь, можем вместе прогуляться по окрестностям, ведь, так или иначе, нам надо осмотреться.

Но сейчас еще поработай. У нас были уже до этого масштабные дела, но не на триста миллионов. Думаю, тебе не надо объяснять, что начнется, если мы с тобой провалимся. Марцель вспомнил формулировку в конце листа с заданием «Доставить живым, передать экзекуторам организации» и поежился.

Шелдорфская группа была средней только в масштабах европейского конгломерата, Но у нее хватило власти, чтобы перекрыть беглецу-предателю выезда из саксонской зоны, влияния, чтобы даже осторожный Курт Шелтон счел за благо согласиться с выгодным предложением о поимке одного человека, и денег, чтобы гонорар за эту сделку сгладил неприятные воспоминания о прежних столкновениях с шельдерфцами. «Мне уже жалко этого Штайна», — вздохнул Марцель, цепляясь за ладонь Шелтона и настраиваясь на передачу.

— Мне тоже. — Прозвучало это искренне. — Да? — удивился Телепат. — А почему? — Считай это цеховой солидарностью. — Я почти уверен в том, что Штайн — стратег. — Ну, в досье ничего такого не было. — Досье вообще составлено в крайне лаконичной манере, — хмыкнул Шелтон.

Но кем еще мог быть молодой, якобы выпускник математического факультета, состоявший при группе консультантом? «Любовником любовницы босса?» «Очень смешно! Давай, Шванг, время!» Шелтон слегка сжал пальцы. Марцель длинно выдохнул, сконцентрировался на нужных воспоминаниях и рывком установил канал. Удерживать его долго не получилось, усталость сказалась, но основные сведения передать удалось.

«Всё!» Марцель сморгнул, ресницы слиплись от слез. Вообще лицо было мокрым, словно он километров шесть без остановки. Уши, как ватой, заложило, и опять мерещился запах крови. Те же ощущения, что и утром, плюс паршивое настроение после прослушивания священника. «Я выжат. Что хочешь со мной делай. Больше сегодня ничего не смогу. Ну, может, вечером, если поем нормально и посплю часок».

«Хорошо», — ободряюще улыбнулся Шелтон. Руку Марцеля, мелко подрагивающую и мокрую, что он отпускать не спешил. — Ты молодец. Если хочешь, можешь послушать меня немного. Тебя же это успокаивает. Марцель уставился на него снизу вверх. Шелтон был… обычным таким Шелтоном. Умные серые глаза, ни грана тепла, полуулыбка, волосы в легком беспорядке.

— Не, не надо. Спасибо, конечно, но я сейчас как глухой. С ожилением отказался Марцель, размышляя на не слишком весёлые темы. Как всегда, заманчивые предложения тогда появлялись, когда принять их ну никак невозможно. Или Шелтон специально подгадал и заботу проявил вроде как, и себя обезопасил, потому что напарник всё равно откажется. И вообще, мне хочется побыть одному, совсем одному, понимаешь? Сестра Ангелика говорила, что в монастыре есть смотровая площадка, очень красивый вид на город и окрестности.

Улыбка обозначилась явственнее. Могу проводить тебя, а потом спущусь один и закончу дела здесь. Я сам дойду. Ты объясни только как. Что там Шелтон говорил об удобствах? В конце коридора? Ох-о-о! Вернешься на ту же лестницу, по которой мы добрались сюда.

Поднимешься вверх до упора, попадешь в колокольню. Мимо не пройдешь. Колокольная башня старше всех остальных монастырских построек и сделано совсем в другом стиле. Серый такой камень, грубый. Как увидишь, сразу поймешь. — Ну и чудненько, спасибо, — криво улыбнулся Марцель. — Оставляю здесь все на тебя. Заглянешь за мной, когда надумаешь отчалить. Он развернулся и поплелся к выходу из комнаты.

Дверь показалась отлитой из свинца. Шванг. — А! На что-то более осмысленное мозгов уже не хватило. — Ты ничего не забыл? — Не-а, — буркнул он и протиснулся в коридор. За спиной послышались торопливые шаги, а потом Марцеля придержали за плечо и сунули что-то в задний карман джинсов. — Твои очки и сигареты упали, когда ты свалился с кресла Петера. Даже прожженный параноик не смог бы различить в голосе стратега и тени иронии.

— Давай, иди. Марцеля разобрал смех. «Профессор Шелтон, вы мне заменили отца!» Трагичности определенно не хватало, но Марцель списал упадок актерских способностей на усталость. «Ну что ты, Шванг, мог бы не благодарить!» И закрыл дверь. «Сволочь!» Марцель потоптался немного на месте и потащился по коридору дальше, искренне надеясь, что никому из монашек не придет сейчас в голову прогуляться.

Но в меняемого он сейчас наверняка был похож меньше всего. И потащился по коридору дальше, искренне надеясь, что никому из монашек не придет сейчас в голову прогуляться. Но в меняемого он сейчас наверняка был похож меньше всего. Удобства оказались весьма условными. Средневековое такое понятие комфорте, суровое.

Никаких разделительных мужских-женских кабинок, одна тесная комнатушка с неустойчивым толчком за деревянной дверцей и с массивной раковиной под узким высоким окошком, где включался свет Марцель так и не нашел, поэтому умываться пришлось в загадочном полумраке. Вода, кажется, была ржавой, по крайней мере, железом она воняла ужасно. — Пить или не пить, вот в чем вопрос, — задумчиво процитировал Марцель нечто смутно-классическое.

Подозрительная вода бодро журчала в раковине. — Не, потерплю лучше. Если Шелтону придется меня от отравления лечить, он не вылечит, а лучше убьет. В темноте рожа, отражённая в зеркале, была потусторонне бледной. Марцель тщательно пригладил волосы, поскрёб подбородок, как там не пробивается уже щетина, и напялил очки. Отражение обрело более-менее приличный вид. Риск напугать встречных монашек до седых волос немного снизился.

Ну и славно промурлыкал Марцель себе под нос. Просто замечательно. До смотровой площадки он добрался без приключений. Так, поплутал немного по лестницам, но колокольню все же нашел, благо добросердечные монахини развесили везде указатели. Видимо, потому что местечко было одной из ключевых точек туристического интереса, наряду с хиленьким здешним музеем. Поднимался по ступенькам Марцель без особого энтузиазма, наоборот, даже обругал бездушного гада Шелтона, пославшего его на такую верхотуру с головной болью.

Но когда вышел на саму площадку, обомлел. Колокольная башня парила над Хаффельбергом. Готика, стремление ввысь, да, теперь я понимаю. Взгляд терялся в пространстве. Город, распахнутый в небо, горизонт в зыбкой августовской дымке, воздуха так много, что он комом в легких застревает.

Мурашки по коже, блики на черепице, сине-зеленое, кирпичное, зеленое, прозрачно-голубое. Марцель перегнулся через Балюстраду, высунулся далеко, цепляясь ступнями за столбики и рискуя сорваться, и жадно пил впечатление.

Вся панорама, целиком, не распадающаяся на неважные детали, только невесомая тишина, только ощущение прохлады, высоты, неярких солнечных бликов и вянущей зелени далеко внизу, а удеальные и тактильные впечатления, впервые за много-много дней, чистые, не искаженные призмой чужого восприятия, свои собственные. Лишь когда запястье начало сводить от напряжения, инстинкт самосохранения взял свое. Марцель отклонился назад, осторожно высвободил онемевшие ступни из промежутков между столбиками балюстрады, ноги ощущались как что-то искусственное вроде протеза, и распластался на каменном полу.