Неприкаянный 2 (СИ) - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 52

— О чём же ты задумался матрос? Уж не о небесных ли кренделях?

— Никак нет, ваше благородие. Наград и звания меня лишили, но не мозгов, а в голове у меня много ещё чего есть.

— Матрос, тебя не учили, куда нужно смотреть начальству? — зло бросил старший штурман.

Угу. Не нравится, когда тебе смотрят в глаза без тени страха, а главное уважения. Просто как на пустое место. А как мне ещё на него смотреть? То же мне, решил самоутвердиться за мой счёт.

— Ваше благородие, несмотря на все перипетии, я всё ещё дворянин, и хотя будучи нижним чином не могу бросить вам вызов, вас это не красит.

— Боцман! — резко выкрикнул он.

— Я ваше благородие, — тут же нарисовался оный.

— Матросу Кошелеву за пререкание с офицером три наряда вне очереди.

— Есть, три наряда вне очереди, — разом гаркнули мы.

— Ты, Олег Николаевич вёл бы себя потише. Оно и тебе полегче будет, и мне попроще,— проводив взглядом лейтенанта, тихо произнёс старый служака.

Вот уж кому не позавидуешь, иметь в подчинении такого ухаря как я. Тут ведь всё время как по тонкому льду ступать приходится. Сегодня я разжалован в матросы, завтра же, глядишь, вновь предстану в золотых погонах, да при всех орденах. А тогда уж могу и припомнить и отыграться.

— Прости, Матвеич, не привык я ещё. Но я непременно постараюсь больше не попадать впросак.

— Уж постарайся. Но отработать придётся.

— Это уж как водится. Только очень прошу, не в гальюн.

— Ну, дураком я вроде никогда не был. Только учти, что легко не будет. Чтобы вдругорядь, мне жизнь не портил. Ладно, пока свободен.

— Есть.

На батарейной палубе, она же жилая, меня ожидал очередной сюрприз. Господи, как же меня всё же народ ненавидит-то. Я и подумать прежде такого не мог. Сразу с десяток обступили, пока я укладывал свой чемодан в рундук, где хранились личные вещи матросов.

— Ну что, благородие, как тебе в матросской шкуре? — подошёл ко мне наводчик носовой башни главного калибра.

Молодой. Да тут считай все молодые и горячие, из зрелых мужиков только кондукторы, да боцманы, остальные срочники, которым в среднем по двадцать пять лет. Балбесы, одним словом. Да ещё и прошедшие суровую школу жизни. Это только кажется, что пехоте труднее, потому как пока в окопе, по ним долбят со страшной силой. В железе даже пострашнее будет. Потому как землица матушка не выдаст, а в море человек лишь гость, причём нежеланный, и всяко стихия его прибрать хочет.

— А ты с какой целью интересуешься, Горелов? — спросил я, прикрыв крышку рундука. — Если хочешь морду набить, тогда дурак, ибо можешь под судом оказаться. Умные люди устраивают тёмную, чтобы не узнали. Если решил поглумиться, опять дурак, мне без разницы, что ты там обо мне думаешь. Всегда было наплевать, и сейчас ничего не изменилось.

— Слышь ты, благородие… — подступился было он ко мне.

— Ты готов пойти до конца, Горелов? — склонив голову на бок, перебил его я.

— А если да?

— Тогда вперёд, действуй. Не гоношись попусту. Просто делай, что задумал.

— Да я т-тя…

Чего он там меня, я так и не понял. Не стал слушать. Тупо сунул ему кулак в душу, и когда он поперхнулся словами, перехватил его кисть, и заломив поставил на колени.

— Я как видишь готов пойти дальше слов. Вот теперь думаю, сломать тебе руку, или всё же не надо.

— Слышь ты благородие… — выдвинулся из этой группы здоровяк.

— Замри, или я ему руку сломаю, а тебе яйца оторву, — оборвал его я.

— А ведь он оторвёт, — послышался из-за их спин голос Харьковского. — У Олега Николаевича слово с делом не расходится.

— За барчука своего решили заступиться? — хмыкнул третий из борзых.

— Это Андрей Степанович вас дурней спасает, — со смешком ответил вместо боцмана Ложкин. — Ты дурашка не смотри, что Олег Николаевич молод. Он ить не только под обстрелом в минную атаку ходил, да на абордаж миноносец брал. Он ещё и Хуинсан в первых рядах штурмовал, и пограничники до сих пор то дело вспоминают, а самураи ничего вспомнить не могут, потому как мёртвые.

— А ещё, все вы живы, потому что Олег Николаевич сегодня матрос. Так что, шли бы вы братцы, подобру поздорову, — вклинился угрюмый Казарцев.

— Ну и чего вы влезли? — стараясь не показывать, насколько мне это приятно, спросил я.

— Так ить, сказали же всё, Олег Николаевич, дурней жалко. Вы ить их побили бы, а не побили бы, так зубами порвали, — пожал плечами Ложкин.

— А вот я сейчас и знать не знаю, как обратно в село возвращаться. Денег куры не клюют, а ума им дать не смогу. Как есть, что смогу пропью, а что не смогу, так то раздам, и опять останусь с сохой. Хотя нет. Парочку коней добрых и плуг непременно куплю. Ну гостинцев там. А остальное точно сквозь пальцы как песок убежит. А с вами при деле буду, — вздохнув закончил Вруков.

Вот такой у меня второй кочегар из себя весь неожиданный. То помалкивает, то как выдаст, только руками разводить и остаётся. Вообще-то, по натуре он балагур, но он всегда старается держать фасон, чтобы не выглядеть серьёзным и сдержанным. И надо сказать, маску носит довольно умело, хотя порой и прорывает.

— Спасибо братцы. Не ждал, что станете покрывать на следствии, — произнёс я, обведя команду взглядом.

— То дело было грязное, Олег Николаевич, но как оно ни тошно, нужное и правильное. Побили бы нас япошки, кабы в проливе зажали. Как есть побили бы. И вот этих дурней, в том числе, — с недовольной миной, признал Харьковский.

— Мы тут про меж себя поговорили, Олег Николаевич и решили, что с вами останемся. На службе, оно конечно, как получится. Но как демобилизация выйдет, непременно с вами останемся, — решительно выдал Ложкин.

— А ну как я в тайгу, в тундру, к оленям и белым медведям? — хмыкнул я.

— Значит, так оно и надо. Значит в тайгу, в тундру, к оленям и белым медведям, — решительно рубанул Казарцев.

— Но лучше не надо, — под общий смех, зябко повёл плечами Вруков.

— Олег Николаевич, я ить тебя просил, — подошёл к нам боцман Матвеич.

— Так и я со всем пониманием.

— А чего тогда Горелов грудь мнёт и руку баюкает?

— Так, упал поди, Серафим Матвеевич.

— Ну может оно и так. А вы чего тут собрались? Заняться нечем?

— Ты, Матвеич не шуми. Мы многое прошли под рукой Олега Николаевича, и не встретить его не могли. Понимание иметь надо, — степенно возразил Харьковский.

— Ну, встретили, и будя. Делами займитесь. А тебя, Олег Николаевич его высокоблагородие господин капитан первого ранга к себе требует.

— Есть, прибыть к командиру корабля.

Каюта Эссена, с последнего моего посещения полтора месяца назад не претерпела изменений. Всё было на прежних местах, как и её хозяин. Вот только сам я уже не в офицерском мундире, а в матросской робе. Стою навытяжку в дверях и ем начальство глазами, имея вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать лицо начальствующее.

— Отлично, Олег Николаевич. Образцовый матрос служака. А теперь вольно и присаживайтесь, — встав протянул он мне руку.

— Здравствуйте, Николай Оттович, — ответил я на рукопожатие.

— Надеюсь, мне не стоит напоминать, что подобное общение возможно только наедине.

— Можете не сомневаться.

— Я тут посмотрел переданные вами чертежи.

А что такого. Нужно было чем-то себя занять в камере гауптвахты. Благо с комендантом найти общий язык не составило труда. Золотой телец крепостные ворота открывает, что уж говорить о передаче за решётку канцелярских принадлежностей, и нормальной еды, вместо баланды.

— Скорее наброски концепции нового корабля и предварительные выкладки на основе среднепотолочных данных, — пожал я в ответ плечами.

— Но броненосец будущего вы видите именно таким? — с нажимом уточнил Эссен.

— Броненосец это прошлое, ближайшее будущее за линкорами.

— Ближайшее?

— Лет двадцать, вряд ли больше. Далее появятся новые вооружения. Но для начала не мешало бы выстоять этот переходный период. Впрочем, безудержная гонка вооружений идёт уже последние полвека, и процесс этот уже не остановить, сколько бы конвенций о разоружении ни подписывали, все будут только вооружаться.