Неприкаянный 2 (СИ) - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 26

А там, глядишь получится свести потери к минимуму. А ведь могли и запретить. Ничего смешного. Плевать, что всё это произведено на мои средства. Изъяли бы для обороны крепости, заплатив или выписав расписку о выплате компенсации после войны. А уже использовали бы так, как это видится им. То есть, никак…

Наблюдая султаны земли вздымающиеся на склоне и вершине горы, я покрепче сжал дробовик прикидывая насколько серьёзным окажется причинённый ущерб. По идее должен быть неслабым, потому что по сегодняшним нормам плотность стрелков в траншеях высокая. Да и я в полевой бинокль наблюдал порой вздыбливавшиеся обломанные брёвна, разлетающиеся обломки досок и щепу.

Отчего при мен дробовик? Ну, так намечается ведь бой накоротке, потому и вооружился я соответствующим образом. А на случай стрельбы на среднюю дистанцию имеются у меня стреловидные пули. Их изготовление наладил Горский в своей мастерской. Не сказать, что такие пули по точности сравнятся с нарезным оружием, но на четыреста шагов я уверено попадаю в грудную мишень. А там уж, ранение или наповал, не имеет значения, в любом случае рана получится серьёзная и человека свалит от болевого шока.

В рядах пограничников так же имеется пара дюжин помповых дробовиков. Успели распробовать когда гонялись за хунхузами и портили кровь самураям, пока им не запретили подлые методы ведения войны. Плюсом к этому успели обзавестись трофейными кавалерийскими карабинами и раздобыли мосинские. Так что, теперь чуть не две трети зелёных фуражек вооружены не пехотными оглоблями, а более оборотистым оружием. Впрочем, меня это не радует, потому что про микроскоп я уже говорил.

— Ну и что скажете, Олег Николаевич? — спросил меня подполковник Бутусов.

Поначалу-то он воспринимал меня как и остальные. Молодой, много о себе думающий выскочка, поучающий взрослых дядек много повидавших на своём веку. Но со временем его отношение сильно изменилось. Уж больно много проистекало от меня необычного, невероятно полезного и неизменно эффективного.

О Кондратенко я уже говорил, но даже Эссен, выказывая мне поддержку, своего недоверия не растерял. А вот главный пограничник вполне себе проникся и теперь не считает для себя зазорным посоветоваться. Жаль только не смог отстоять свою независимость. Как только крепость отрезали, так Стессель сразу всех под себя и подмял не считаясь с принадлежностью к министерству финансов или внутренних дел.

— Полагаю, пора выдвигаться, — высказал своё мнение я.

— Вот и я так думаю. Еропкин, как связь? — спросил он связиста, с катушкой телефонного кабеля на боку, и полевым телефоном в руках.

— Связь, есть, ваше высоко благородие, — ответил рядовой.

Использовать связь в атакующих цепях тоже моё предложение. И видит бог, мне было ох как непросто добиться, чтобы под это дело выделили как сами аппараты, которых было до крайности мало, буквально единицы, и полевой провод для них.

Ещё рвались мины у вершины Хуинсана, когда цепи пограничников поднялись и пошли в атаку. Тихо, без криков, и без надрыва, не бегом, а скорым шагом. Я каких-либо сложностей с подъёмом в гору не испытывал, так как за прошедшее время успел привести это тело в хорошую физическую форму. При случае и взбежать по склону могу. Правда без последствий это не обойдётся, и если дойдёт до рукопашной, то боец из меня выйдет аховый. Потому и наступаем мы без надрыва.

До траншей оставалось шагов двести, когда до нас стали долетать комья земли и небольшие камни. Видя это Бутусов отдал по цепи приказ остановиться. Но именно в этот момент один из камней с глухим звоном тюкнул меня по темечку. Спасибо каске. Их пока изготовили всего лишь дюжину, на команду «ноль второго», и командование не спешило проникнуться необходимостью защиты голов солдат.

— Вы как, Олег Николаевич? — обеспокоенно спросил шедший рядом Бутусов.

— Не было бы этого котелка, пришлось бы туго, а так, в полном порядке, — жизнерадостно сообщил я постучав по каске, и добавил. — Пора бы переносить огонь миномётов на противоположный склон.

— Уже связался. Сейчас долетят последние, и дальше в дело вступят пушки, — согласно кивнув, ответил Бутусов.

Ещё несколько увесистых разрывов, и всё стихло. Правда ненадолго, практически сразу послышался отдалённый грохот полевых пушек, а затем вой подлетающих гранат. С блиндажами им не управиться, не то могущество заряда, зато получится прижать пехоту, чтобы самураи не высовывали своего носа.

— Пошли! — поднявшись в полный рост выкрикнул подполковник, и сам двинулся в первых рядах.

Храбрый, умный, честный и дурной. Со мной всё понятно, у меня кровушка застоялась и хочется встряхнуться, море всё же не моё. Там всё больше на дистанции, да и думать больше приходится о своих людях. А вот здесь, когда предоставлен самому себе, совсем другое дело. Но Пётр Дмитриевич… не дело командиру в первых рядах в атаку бегать.

Первую линию мы взяли практически без боя. Обнаружившихся немногочисленных японцев перебили едва ли не походя. Я так и не успел ни разу выстрелить. Спрыгнул в траншею, и в сердцах от души матернулся.

— Что случилось, Олег Николаевич? — спросил меня Бутусов.

— Да обидно просто, Пётр Дмитриевич. Учиться нам у самураев ещё и учиться. Вы посмотрите на эти окопы, что они успели выкопать всего лишь за десять дней. У нас и через месяц ничего подобного не наблюдается.

— Это да, японцы народ трудолюбивый.

— Да не в трудолюбии дело. Просто драть солдата нужно не за грязную гимнастёрку и плохие строевые приёмы, а за нерадение в службе. И в первую голову, спрашивать с офицеров, за их наплевательство в обучении солдат военному делу, и отсутствие требовательности. И пуще иного, за жалость к нижним чинам, которые потом за свою лень и такое сердоболие платят кровью.

Бутусов согласился со мной, но разводить полемику мы не стали. Оно и не время, и не место, да и начали прибывать посыльные от командиров с докладами. Каждому нашлось чем заняться. Подполковнику командовать, мне двигаться дальше. Я же сюда за дозой адреналина пришёл, а не вот это вот всё.

Пограничник вновь вооружился телефоном, связываясь с генералом Белым. Получив новые ориентиры, тот перенёс огонь в глубину, а штурмовики начали продвигаться вслед за огненным валом. И похоже японцам пришлась не по вкусу их же тактика массированного артобстрела. Впрочем, выдвижение атакующих непосредственно за отодвигающимися разрывами, сквозь ещё не осевшую пыль, и не рассеявшиеся газы сгоревшей взрывчатки, для них пока в новинку.

Я кивнул подполковнику, мол счастливо оставаться, и побежал по ходу сообщения, вверх по склону. Сейчас я простой стрелок, а не офицер, даже одет в специально пошитую свободную форму цвета хаки, кожаные наколенники и налокотники, на торс надет шёлковый броник, со стальными вставками толщиной в два миллиметра. От винтовочной пули не убережёт, от штыкового удара и большинства осколков, вполне.

В небе висит плотная взвесь пыли, повязанный на лицо платок не больно-то и спасает, хотя без него и вовсе было бы кисло. Я буквально кожей чувствую влажные борозды оставляемые стекающими струйками пота по грязному телу. Но пока так и не встретил ни одного живого самурая. А вот мёртвых хватало. Попадались среди них, и сражённые осколками, и с оторванными конечностями, и заколотые штыком, и поймавшие пулю. И вообще, крови вокруг хватало.

Время от времени доносятся винтовочные выстрелы, русский мат, японское банзай. В какофонию разрывов артиллерийских снарядов время от времени врезается глухой хлопок ручной гранаты. Я уж расстарался, обеспечив парочкой каждого пограничника, отчего их командиры и не подумали отказываться.

— Банза-а-ай!

Рванувший на меня из-за поворота траншеи низкорослый японец с винтовкой наперевес был полон решимости насадить меня на примкнутый тесак. Слишком неожиданно, и стремительно всё это произошло, и я тупо не успевал навести на него дробовик. Расслабился следуя вслед за пограничниками, йолки!