Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн - Страница 45

– Да? – хриплым голосом спросила его я.

– Да, Наследница.

Я коснулась его губ своими. Он ответил на мой поцелуй – сперва с нежностью, а потом от нее не осталось и следа. Может, во всем стоит винить потрясение шока, но пока я гладила его по голове, нырнув пальцами в волосы, пока он, взявшись за хвост у меня на затылке, запрокинул мне голову, перед глазами у меня пронеслась, наверное, тысяча его обличий. Вот он балансирует на перилах балкона. А вот он стоит, обнаженный по пояс, в лучах солнца в солярии. Улыбается. Усмехается. Наши пальцы переплетаются на мосту. Он защищает меня от пуль, накрыв своим телом в лесу. Ведет мочалкой по моей шее…

Его поцелуи обжигали, точно пламя. Он уже не был бережен и ласков, как в минуты, когда смывал с меня кровь и грязь. Но мне и ни к чему была нежность. Я ровно этого и хотела.

Может, и я могу ему дать то, чего ему не хватает. Может, не такая уж это и плохая идея. Может, все сложности стоят того.

Он прервал поцелуй и отстранился – но только слегка, на какой-то дюйм.

– А я ведь сразу понял, что ты особенная.

Я чувствовала на лице его дыхание. Пропускала через себя каждое его слово. Сама я никогда себя особенной не считала. Шутка ли: столько лет быть для всех невидимкой. Пустым местом. Даже когда я стала мировой сенсацией, меня все равно не оставляло чувство, что на саму меня – на меня настоящую – никто внимания не обращает.

– Мы уже совсем близко, – тихо проговорил Джеймсон. – Я это чувствую. – В его голосе пульсировала энергия – ослепительная, как яркий неоновый свет. – Кто-то явно очень не хотел, чтобы мы рассматривали то дерево.

Что?

Он потянулся ко мне, чтобы поцеловать, и я со сжавшимся сердцем отвела голову в сторону. А я уж себе напридумывала… Сама не знаю что. Например, что когда он мне говорил, будто я – особенная, то имел в виду вовсе не деньги – и не загадку.

– Думаешь, в нас стреляли из-за дерева? – спросила я. Слова встали в горле комом. – А вовсе не, скажем, из-за несметных богатств, которые я унаследовала и которые охотно прибрали бы к рукам твои родственники? Или еще по какой-нибудь из миллиарда причин для ненависти, живущей в сердцах людей по фамилии Хоторн.

– Не думай об этом, – прошептал Джеймсон, обхватив ладонями мое лицо. – Лучше подумай об имени Тоби, вырезанном на дереве. О знаке бесконечность, оставленном на мосту. – Он придвинулся так близко, что я снова чувствовала его дыхание. – Что, если это все – указания на то, что мой дядя на самом деле жив?

Неужели только об этом он и думал, когда в нас стреляли? Или на кухне, когда Орен латал иглой мою рану? Или когда касался губами моих? Ведь единственное, что его вообще заботит, – это разгадка тайны…

Ты – никакой не игрок, девочка моя. Ты – стеклянная балерина – или нож.

– Ты себя вообще слышишь? – спросила я. Грудь сдавило – пожалуй, даже сильнее, чем тогда, в лесу, в самой гуще тревожных событий. Реакция Джеймсона не должна была меня удивить, так почему же мне теперь так больно?

Почему я ему позволяю причинять мне боль?

– Орен только что достал кусочек дерева у меня из-под кожи, – сказала я, понизив голос. – Если бы обстоятельства сложились чуточку иначе, на месте щепки могла бы оказаться пуля. – Я выдержала короткую паузу, давая Джеймсону возможность ответить. Он промолчал. – Что будет с деньгами, если я умру до того, как завещание будет одобрено судом? – тихо спросила я. Алиса мне рассказывала, что Хоторнам такой расклад выгоды не принесет, но сами-то они об этом знают? – Что будет, если стрелок, кем бы он ни был, спугнет меня, и я съеду из поместья, не прожив тут положенный год? – Знают ли Хоторны, что в этом случае все деньги пойдут на благотворительность? – Не все в этой жизни игра, Джеймсон.

В его глазах замерцало какое-то чувство. Он зажмурился – но только на секунду – а потом подался вперед. Наши губы вновь оказались до опасного близко.

– В том-то все и дело, Наследница. Если Эмили чему меня и научила, так это тому, что все в этой жизни игра. Даже это. Особенно это.

Глава 55

Джеймсон ушел, а я не стала его догонять.

Тея права, – прошептал Грэйсон где-то на самых задворках моего разума. – Наша семья уничтожает все, к чему прикасается. Я проглотила подступившие к горлу слезы. Да, пускай в меня стреляли, пускай я ранена, пускай меня целовали – но я не уничтожена.

– Я сильнее этого, – сказала я своему отражению в зеркале. Если когда-нибудь придется выбирать между страхом, болью и злостью, я уже твердо знаю, что предпочту.

Я попробовала еще раз дозвониться до Макс, а потом написала: «Меня пытались убить, а еще я поцеловалась с Джеймсоном Хоторном».

Если она и на это не отреагирует, то и не знаю, что делать.

Я вернулась в спальню. Хотя я уже успела слегка успокоиться, я по-прежнему высматривала потенциальные угрозы и вскоре заметила одну: она стояла на пороге и звали ее Ребекка Лафлин. Лицо у нее было бледнее обычного, волосы – красные, будто кровь. Взгляд потрясенный.

Неужели она подслушала наш с Джеймсоном разговор? Или, может, бабушка с дедушкой рассказали ей о стрелке? Я терялась в догадках. На ней были крепкие походные ботинки и камуфляжные штаны – и то и другое основательно забрызгано грязью. Глядя на нее, я думала лишь об одном: если Эмили была хоть вполовину так же красива, как ее сестра, то вовсе не удивительно, что Джеймсон, глядя на меня, продолжал думать исключительно о дедушкиной головоломке.

Все в этой жизни игра. Даже это. Особенно это.

– Бабушка попросила меня тебя проведать, – тихим, нерешительным голосом сообщила Ребекка.

– Я в порядке, – ответила я, искренне желая, чтобы это и впрямь было так. Надо прийти в себя.

– Ба сказала, что тебя застрелили, – уточнила Ребекка, так и оставшись на пороге, будто ей страшно было ко мне приближаться.

– Подстрелили, – поправила ее я.

– Очень рада, – сказала Ребекка, а потом, видимо, ужаснувшись своим словам, поспешно уточнила: – Рада, что тебя всего лишь подстрелили. Лучше же быть подстреленной, чем застреленной, правда? – Ее взгляд нервно заметался между кроватями, укрытыми сиреневыми одеялами. – Эмили на это сказала бы, что нечего тут усложнять – можно всем говорить, что тебя застрелили, – продолжила Ребекка куда более уверенным тоном – своими собственными мыслями она делилась с большей робостью. – В конце концов, пуля – была. Рана – есть. Эмили бы заявила, что ты имеешь полное право устроить из этого драму.

А заодно и смотреть на каждого с подозрением. Стать строже в суждениях под действием адреналина. А может, даже сделаться решительнее в расспросах.

– Так вы с Эмили жили в этой комнате? – спросила я. Хотя ответ был очевиден, стоило только взглянуть на кровати. Когда Ребекка и Эмили приходили к дедушке с бабушкой в гости, они ночевали в этой комнате.

– А кто из вас любил фиолетовый в детстве – ты или сестра?

– Сестра, – ответила Ребекка и едва заметно пожала плечами. – Но она и мне вечно твердила, что это и мой любимый цвет тоже.

А на той фотографии, которую я украдкой увидела, Эмили стояла в самом центре и смотрела в объектив, тогда как Ребекка оставалась на заднем плане и глядела в сторону.

– Я должна тебя кое о чем предупредить, – сказала Ребекка и, не глядя на меня, направилась к одной из кроватей.

– О чем же? – спросила я, мельком подумав о грязи на ее ботинках и о том, что в момент выстрела она была на территории поместья, но не в доме бабушки с дедушкой.

То, что она не внушает чувства опасности, вовсе не значит, что с ней безопасно.

Но когда Ребекка снова заговорила, речь пошла вовсе не о стрельбе.

– Пожалуй, стоит рассказать тебе, каким чудесным человеком была моя сестра, – произнесла она с таким видом, будто вовсе не меняла темы, а обещанное предупреждение было связано именно с Эмили. – Она и впрямь была милой, но только когда сама этого хотела. Ее улыбка была заразительной. Про смех вообще молчу, а когда она называла какую-нибудь затею прекрасной, люди ей верили. Почти всегда она была добра ко мне. – Ребекка встретила мой взгляд. – Но вот мальчишкам с ней не очень повезло.