Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри - Страница 37

За Аврелием, словно зверь на поводке, следовала Псека в короткой облегающей тунике из леопардовой шкуры, которая подчёркивала её варварский, дикий вид. При её появлении шёпот в зале затих и наступила глубокая тишина.

— Приветствую вас, друзья! Благодарю, что пришли ко мне в гости!

Неторопливым шагом Аврелий прошёл к своему месту на главном триклинии, а рабыня с кошачьей повадкой уселась у его ног. Сервилий и его жена озабоченно переглянулись.

— Как вы знаете, я пригласил вас сюда, чтобы сказать вам последнее «Прощайте!». А поскольку я хочу расстаться с жизнью так же весело, как прожил её, сгоните печаль с ваших лиц, друзья мои, и давайте пировать! Но сначала, как хозяин дома, я должен по традиции совершить возлияние в честь бессмертных богов, которые вскоре примут меня в своё царство теней. Приветствую тебя, бог Тартара и новопреставленных, тебе посвящаю я свой званый ужин! — произнёс Аврелий и пролил на пол несколько капель фалернского вина, которое ему подал виночерпий. — А теперь примемся за еду, друзья, чтобы потом не говорили, будто Аврелий Стаций пришёл к лодке Харона голодным! — заключил он и с улыбкой обратился к первому блюду. — А серьёзные проблемы оставим на потом.

Один за другим гости неохотно последовали его примеру.

На полу скопилось уже немало объедков, когда беседу, которая поддерживалась только живостью хозяина дома, неожиданно прервал Энний, до этого момента хмуро молчавший.

— Ты в самом деле собираешься вскрыть себе вены, когда закончится ужин? — спросил он, с пылкой непосредственностью затронув деликатную тему, которой никто не решался коснуться.

— Конечно, — спокойно ответил Аврелий.

— Не делай этого, заклинаю тебя. Не прерывай свою жизнь с таким лёгким сердцем после этой… — Энний замолчал, подыскивая слово, и никак не мог найти его, — …после этой шутки, — завершил он наконец, внимательно глядя на патриция. — Подожди суда, и если обвинение окажется неизбежным, то приготовься к смерти в одиночестве и размышлениях. Смерть — это серьёзно.

— Нет, Энний. В ней нет ничего ни серьёзного, ни страшного. Я не увижу смерть в лицо: никто не может увидеть её. Пока я жив, смерти нет. А когда она появится здесь, меня уже не станет. Так говорил один мудрый грек много лет тому назад.

— Вижу, благородный Аврелий, что Эпикур очень хорошо научил тебя общаться со смертью и несколько меньше, наверное, с женщинами, — скрывая за улыбкой обиду, заметила Лоллия. — Тебе так важно умереть с честью, умереть римлянином?

— Да, благородная Лоллия. Смерть неизбежна, а сегодня — последний день, который даровали мне бессмертные боги. А поскольку я должен умереть невиновным и теперь уже никто не в силах изменить мою участь, я хочу, чтобы хотя бы вы, мои друзья, знали правду.

Наступила полная тишина. Все взгляды устремились на него.

— Да, потому что я знаю правду об этих преступлениях. Знаю, кто убил твоего мужа, Марция, и твою сестру, юная Клелия, — уверенно, с лёгкой иронией произнёс он.

— Но как… — взволнованно воскликнул Сервилий.

— К сожалению, знать правду — это одно, а доказать её — совсем другое. И в подтверждение тому, что я расскажу вам, у меня есть только одно шаткое доказательство, которое не примет ни один суд, — свидетельство этой маленькой рабыни, которая видела человека, убившего распутницу Коринну двадцать дней тому назад на Авентинском холме.

Клелия глухо вскрикнула, а Марция задрожала и попыталась взять себя в руки. Псека, оказавшись внезапно в центре внимания, вытаращила свои огромные глаза и хотела было что-то сказать, но господин жестом велел ей молчать.

— Ты знаешь, кто убил Цецилию? — отважился спросить плотник, в котором любовь к прекрасной куртизанке превысила благоговение перед почтенным собранием.

— Да, знаю, Энний. И всё равно мне придётся умереть из-за преступления, которого я не совершал. Не за убийство твоей возлюбленной, которое уже никого не интересует, а за убийство римского гражданина, зятя сенатора Руфо, в чём меня обвиняют. И всё же оба преступления тесно связаны между собой, и убийца в обоих случаях один и тот же. Более того, второе убийство — это следствие первого, как если бы, приведя в действие какой-то адский механизм, убийца не смог остановить его. Власти потратили совсем немного времени на расследование смерти заурядной распутницы, но именно с неё нужно начинать, чтобы понять, почему убили Квинтилия. Первое убийство, по сути, устроило всех…

— Как ты можешь так говорить? — возмущённо вскричала Клелия.

Другие сотрапезники молчали, ожидая, что ещё скажет Аврелий. Но он медлил, с олимпийским спокойствием изучая лица гостей.

Энний был явно испуган.

В глазах Клелии отражались презрение и обида. Марция и Гай затаили дыхание, подавляя гнев. Руфо, этот старый лев, словно надел каменную маску, но глаза его, подобно ядовитым иглам, сверлили оратора.

Во взгляде Лоллии, твёрдом и притворно равнодушном, Аврелий угадывал некую озабоченность. Беспокоилась ли она о нём хоть немного? Или её больше тревожила судьба Руфо, любовника?

Помпония, Сервилий и Кастор ловили каждое его слово, словно в ожидании чуда фокусника. Аврелий хлопнул в ладоши, музыканты тотчас умолкли и, покинув свою нишу, исчезли в глубине дома.

И наконец Аврелий продолжил:

— Да, смерть Коринны, можно сказать, спасла положение, потому что была выгодна каждому из вас по различным причинам…

— Но не мне! — в гневе вскричал Энний, которого не смогли остановить ни уважение к собранию, ни простая осторожность.

— Тебе тоже, Энний. Тебе — добродетельному христианину, отличному работнику и честному человеку, по-настоящему любившему её. Но именно потому, что ты любил эту женщину слишком крепко, тебе выгодна эта смерть!

И тотчас стремительно поднялась со скамьи Клелия, загородив собою плотника, который уже готов был наброситься на циничного патриция.

— Да, и тебе тоже, — спокойно продолжал Аврелий, — ты видел, как скромная дочь прачечника, на которой ты надеялся жениться, стала куртизанкой и продавалась богатым старикам за шелка и драгоценности; ты видел, как низко она падает и в то же время поднимается слишком высоко, чтобы ты мог достичь её. Твоя любовь, твоя преданность не в силах были удержать её. Она изменяла тебе, и, несмотря на это, ты не мог отказаться от неё. Вместо того чтобы презирать, ты только ещё больше жаждал её. Ради неё ты нарушил заповеди твоего бога, из-за неё чувствовал себя ничтожеством и продавал душу дьяволу. И спрашивал себя, почему должен терзать своё сердце, отдавая его в хищные руки проститутки.

— Это неправда! — яростно вскричал Энний, крупные слёзы катились по его щекам.

— Правда, Энний. И кто бы стал упрекать тебя, если бы в порыве гнева или отчаяния ты убил её, когда она сказала, что всё кончено, что твоему страстному обожанию предпочитает звонкие монеты старика, отвратительного мужа Лоллии?

Патрицианка гордо вскинула голову и съязвила:

— А теперь, благородный Аврелий, ты скажешь, будто Коринну убила я, приревновав к Страбону!

— Я никогда не позволил бы себе, прекраснейшая Лоллия, приписать тебе такую нелепую причину. Мы все знаем, что бедная Коринна была дорога тебе, потому что облегчала — за плату, конечно — выполнение неприятного супружеского долга, освобождая тебя для других интересных дел… — ответил Аврелий, выразительно взглянув на невозмутимого Руфо. — Однако внимание! Не исключено, что у тебя были и другие причины освободиться от неё. Например, чтобы выгородить одного важного человека…

— Если намекаешь на меня, Аврелий, то знай, что я не встречаюсь с Лоллией по меньшей мере уже два года! — с раздражением произнёс Руфо.

— И всё равно нашей знатной матроне было бы нетрудно убить распутницу! Она знала её, может даже, наняла специально, чтобы та развлекала её мужа. Конечно, предположение не слишком убедительное, но горничные Коринны уверяют, что она навещала её…

— Рабы и плебеи! — с презрением фыркнула Лоллия. — Их слова ничего не стоят! Особенно этой девчонки, даже если ты утверждаешь, будто она видела убийцу…