Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec" - Страница 7

Я замер, почувствовав, как холодок пробежал по спине. Пальцы непроизвольно сжали камеру.

— Она… живая? — спросил я шёпотом, боясь спугнуть видение.

— Пока да, — ответила Ольга так, будто это было временным состоянием, не более.

Мы подошли ближе. Песок хрустел под ногами слишком громко. Девочка спрыгнула с горки — движения её были чересчур чёткими, быстрыми, лишёнными детской неуклюжести. Она приземлилась бесшумно.

— Вы долго шли, — сказала она. Голос был тихим, но отчётливым, словно эхо отдавался в пустоте вокруг.

— Кто ты? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

— Аня. Отвезёшь меня домой? — Она смотрела на меня с безнадёжной надеждой.

— Где ты живёшь? — спросил я, оглядываясь. Только старые деревья, кривые и молчаливые.

— В посёлке. Его больше нет. — Она кивнула в сторону, где виднелись лишь очертания разрушенных домов на холме.

— Но мы можем сделать вид. Как будто он есть.

Я посмотрел на Ольгу, ища поддержки, объяснения. Та кивнула, её глаза были тёмными, как бездонные колодцы.

— Она не из сейчас, — тихо пояснила Ольга, глядя не на девочку, а сквозь неё. — Но и не из тогда. Она из между. Из зазеркалья между реальностями.

Красный зонт. Он всплыл в памяти, как пузырёк в мутной, стоячей воде. Толпа на вокзале. Шум, гудки, запах мокрых пальто. Я — маленький, лет пяти, крепко держу мамину руку. Потом рука выскользнула. Я потерял её из виду в мелькающих ногах. Паника. И вдруг я увидел её — уходит с зонтом. Красным. Я побежал, крича: «Мама! Мама!». Лёгкие горели. Я догнал, дёрнул за рукав плаща… И обомлел. Это была не она. Лицо незнакомое, испуганное. Женщина отшатнулась. Я стоял один посреди зала, а красный зонт удалялся, превращаясь в маленькую точку.

Аня тем временем качалась на качелях. Раскачивалась всё выше и выше, почти до горизонтального положения, и пела. Мелодия была странно знакомой, но я не мог вспомнить, откуда. И вдруг до меня дошло: эта песня! Она вышла лишь в середине нулевых! Я слышал её по радио, когда уже был подростком.

— Ты ведь сказала, что из семидесятых? — спросил я, подходя ближе. Качели скрипели в такт её пению.

— Да, — ответила Аня, не переставая качаться. Её лицо было спокойным.

— Но эта песня вышла через тридцать лет! После твоего времени! — почти выкрикнул я.

Она покачала головой, волосы развевались, хотя ветра не было.

— Здесь всё выходит раньше. Или позже. Смотря кто смотрит. И с какой стороны.

Внезапно она остановила качели резко, как по команде. Сдёрнула с шеи простой медальон на тонкой цепочке. Открыла его. Внутри было пожелтевшее фото молодой женщины. Я присмотрелся… и узнал лицо. Не черты, а именно выражение глаз. Глаза. Те самые глаза, что смотрели на меня сейчас из лица Ольги. Глубокие, печальные, знающие что-то, что мне не дано.

Реальность вокруг начала казаться хрупкой, как тонкое стекло. Я решил проверить её, достал навигатор — экран был чёрным. Ни одной полоски сигнала. Достал телефон — на экране горели ледяные нули: 00:00. Дата была сброшена до 01.01.1980. Как будто время здесь просто перестало считать, утратило смысл.

Аня подошла совсем близко. В её глазах не было ничего детского — только древняя усталость.

— Не бойся, — прошептала она. Её дыхание было холодным, как затхлый воздух заброшенного подвала. — Это только сон. Очень длинный сон.

— Я не сплю! — отрезал я, но в голосе слышалась дрожь.

— Тогда тебе будет больнее, — констатировала она безжалостно, как врач, ставящий диагноз.

Я поймал себя на том, что каждая клетка моего существа кричала: «Убегай! Прочь отсюда!». Но ноги не двигались. Они вросли в этот серый, мёртвый песок. Красный зонт лежал неподвижно, но мне казалось, что он пульсирует. Медленно. Как огромное, спящее сердце.

— Что ты здесь делаешь, Аня? — спросил я, заставляя себя говорить.

— Жду, — ответила она просто, глядя куда-то сквозь меня, на разрушенный посёлок на холме. — Я всегда жду. На своей станции.

Внезапно она замерла, её взгляд устремился на вершину горки. Там, на самом краю, сидел кто-то ещё. Мужская фигура в тёмном пальто, силуэт, обращённый спиной. Он не двигался. Просто сидел, как статуя, глядя в никуда.

— Он снова пришёл, — прошептала Аня, и в её голосе впервые прозвучал настоящий, почти детский страх. — Он всегда приходит, когда я пытаюсь уйти.

Мы молча повернули и пошли к машине, оставленной у въезда на площадку. Аня шла за нами, её шаги были бесшумными. Её маленькая фигура казалась одновременно и хрупкой, и неестественно прочной. У самой кромки площадки, где начиналась заросшая травой тропинка, она вдруг остановилась, как наткнувшись на невидимую стену.

— Я дальше не пойду, — сказала она. Её голос звучал издалека. — Здесь заканчивается моя линия. Мой отрезок пути.

— Что ты имеешь в виду? Аня? — спросил я, оборачиваясь.

Она посмотрела на меня. В её глазах плескалась бездна.

— Ты же знаешь, Марк, — тихо сказала она, и в её словах звучала горькая истина. — Мы все уже умерли. Просто некоторые ещё не проснулись.

В этот момент поднялся ветер. Сильный, холодный, он подхватил красный зонт. Но зонт не упал. Не улетел. Он медленно поднялся в воздух, как флаг на мачте, и повис горизонтально, паря над землёй. Потом так же медленно опустился обратно, точно на то же место, где и лежал, вонзившись в асфальт. Как будто его кто-то аккуратно поставил на место.

Я обернулся к Ольге, чтобы спросить, что это значит. Ани уже не было. На том месте, где она стояла, лежали только цветные мелки. И на асфальте были нарисованы круги. Множество концентрических кругов, как мишени. Точно такие, как она рисовала, пока мы подходили.

Я посмотрел на Ольгу. Лицо её было бледным, как мел.

— Это была… — начал я, не в силах договорить.

— Отражённая, — закончила она. Её голос был сухим, как песок. — Отражение того, что могло бы быть. Или того, что было в другом варианте реальности. Тень на стене пещеры Платона, которая обрела сознание.

Мы сели в машину. Я завёл двигатель. Он чихнул, закашлялся, но завёлся. Я включил передачу. В салонное зеркало заднего вида бросил взгляд на пустую площадку. И в этот миг в зеркале, на заднем сиденье, промелькнуло лицо Ани. Грустное. Понимающее. И исчезло.

И вдруг, как удар током, голос в радиоприёмнике. Не музыка. Не помехи. Чёткий, знакомый до боли, шёпот, звучавший прямо у самого уха:

— Марк… ты же помнишь? Красный зонт? На вокзале?

Я резко нажал на тормоз. Машина дёрнулась. Холодный пот прошиб меня. Я закрыл глаза, пытаясь прогнать этот голос, это воспоминание. И тут меня осенило. Зонт! Красный зонт! Он остался в багажнике! Хотя мы его не брали. Мы его не трогали. Он просто… появился там.

Я открыл багажник. Там, на сером коврике, лежал красный зонт. Тот самый. Старый, с потрёпанными краями, с деревянной ручкой, холодный на ощупь. Капли воды стекали по его куполу… против гравитации. Вверх. Он ждал. Ждал меня.

Глава 6. Странник и часы

Дорога, вилась вдоль стены сплошного, мрачного леса, внезапно оборвалась. Не плавно сошла на обочину, не превратилась в тропу — она просто закончилась, как кинолента, которую забыли домонтировать. Перед нами зияла пустота, а за ней — странная, почти театральная сцена. Машина, послушно тарахтяшая последние километры, замерла, словно наткнувшись на невидимую стену. За бортом повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь остывающим стрекотом мотора и шелестом ветра в кронах старых елей.

Посреди этого обрыва стояла тележка. Синяя, облезлая, на крошечных, кривых колёсиках, которые скрипели бы даже на идеальной поверхности. Она казалась нелепой и одинокой, как брошенная игрушка гиганта. Рядом с ней, словно статуя, высеченная из тумана и времени, стоял человек. Он был высоким, неестественно худым, в тёмном, до колен пальто и шляпе с широкими полями, отбрасывающей тень на лицо. Не карикатурный Странник из дешёвых ужастиков, нет. Скорее… неправильный. Его пропорции едва заметно смещались, если смотреть слишком долго, а фигура казалась то твёрдой, то размытой на краях зрения, как мираж на раскалённом шоссе.