Маршрут: Ноль (СИ) - "Mrs. Mracopisec" - Страница 3

— Вы что, из тех самых? — сквозь зубы процедил я, чувствуя, как холодок пробегает по спине, несмотря на душный салон. — Вампиры, пришельцы или, может, из налоговой? Последнее страшнее всего. Она рассмеялась — коротко, сухо, как треск перегоревшей лампы накаливания. Звук был резким, неприятным, неестественным в этом замкнутом пространстве. — Я из девяносто третьего года.

Дождь усилился, забарабанил по крыше уже не просто очередью, а пулеметной очередью, заглушая даже гул мотора. Капли слились в сплошную водяную завесу. — Это как понимать? — голос осел в пересохшем горле, стал хриплым, как у курильщика с тридцатилетним стажем. Ольга повернулась. Свет встречных фар на миг высветил ее лицо, сделав его почти прозрачным, но глаза… глаза оставались черными. Абсолютно черными. Бездонными. В них не отражалось ни лобовое стекло, ни мои испуганные глаза, ни огни встречных машин. Только пустота. — Буквально. Ты уже начал догадываться, как устроен мир. После «Привала». После того, что ты там увидел. После того, что увидело тебя.

Я сглотнул ком в горле, который казался размером с кулак. Билет в кармане, зажатый в кулаке, вдруг стал обжигать кожу сквозь ткань джинсов, словно кусок радиоактивного материала. — А где твоя тень? — выдавил я, почти не слыша себя. Она улыбнулась — медленно, как будто улыбка требовала усилий. Улыбка была холодной, как ее глаза. Как будто играла в игру, где все карты уже давно лежат на столе открытыми. — Там же, где и твой отец, Марк.

Машину качнуло из стороны в сторону, словно нас протаранил невидимый, многотонный грузовик. Я вцепился в руль, глядя на абсолютно пустую, залитую дождем дорогу. — Откуда ты— Через два километра будет заправка, — перебила она ровным, бесстрастным голосом, не оставляя места для возражений. — Там старая, полуразрушенная телефонная будка. Даже не смотри в её сторону. Ни при каких обстоятельствах.

Я уставился на ее профиль, освещенный мигающими огнями приборной панели. Она снова отвернулась к окну. А в зеркале заднего вида… в зеркале ее отражение моргнуло. Медленно, неестественно. Хотя ее веки, на которые я смотрел сбоку, даже не дрогнули.

Шины шуршали по мокрому асфальту, как змеи. Я едва не пропустил поворот — рванул руль, машину бросило в сторону, на обочину, с визгом покрышек. Ольга инстинктивно вцепилась в подлокотник. Ее пальцы — точные, резкие, с коротко остриженными ногтями — впились в кожзам. Только… на подлокотнике не осталось ни единой вмятины. Ни следа. Будто ее пальцы были голограммой, призраком, не имеющим substance. — Из… чего? — выдавил я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Из года, — монотонно ответила она, глядя прямо перед собой. — Дата отправки: двадцать третье сентября девяносто третьего.

Я фыркнул, решив, что это просто очень мрачный, очень странный черный юмор. Пока она не достала из рюкзака, лежавшего у ее ног, старую фотографию. Пожелтевшую, с надорванными, потрепанными краями, как будто ее много раз доставали и рассматривали дрожащими руками. На снимке — мой отец. Не тот, которого я помнил — усталого, замкнутого. Он был молодым, в белом лабораторном халате, стоял рядом с гигантской металлической аркой, опутанной толстыми кабелями, похожей на портал в другое измерение. Его рука лежала на плече Ольги. Они оба улыбались. Отец — с гордостью, с огнем в глазах. Ольга — с хитринкой, с вызовом. На обороте, едва различимые чернила, дрожащим почерком: «Коллега. Погиб при испытаниях. 23.09.93»

— Где вы это взяли?! — голос сорвался, сорвался на визг. Холодный пот, как ледяные змеи, заструился по спине под мокрой футболкой. Погиб? Но он же просто ушел ночью… Ушел, не сказав ни слова… Или не ушел? — Оно было у меня всегда, — спокойно сказала она, как будто говорила о погоде. Она повернула снимок к тусклому свету салонной лампы. В углу фотографии, почти невидимый, стоял штамп: «Допуск № 3. Сектор 12».

Я резко, с визгом тормозов, свернул на обочину. Машина дёрнулась, заскрежетала, и двигатель заглох, оставив нас в тишине, нарушаемой только барабанящим дождем — монотонным, как метроном, отсчитывающим секунды до неизвестного. — Объясните. Сейчас же. — Трясущимися руками я достал билет из кармана, размахивая им перед ее лицом. «Москва-Ленинград. 23.09.1993». — Этот день?! Этот самый день?!

Ольга вздохнула. Ее рука, лежавшая на колене, на миг стала прозрачной, как дым, и прошла сквозь рычаг коробки передач, как сквозь воздух. — Ты был в «Привале-93», — начала она ровным, бесстрастным голосом. — Видел, как вещи меняются. Видел, как время течет вспять или вообще останавливается. — Она достала из бардачка мой блокнот. Тот самый, в который я записывал свои догадки, который я туда не клал. — Твой отец работал над проектом «Зеркало». Я была его оператором. Его глазами. До того, как всё пошло не так. До того, как арка… сломалась. И он… исчез.

Я метнулся к зеркалу заднего вида, почти ударившись головой о стойку. Её тени всё ещё не было. А на стёклах, несмотря на работающий обогрев, уже выступил тонкий, колючий иней. Внутри салона. Холод обжигал лицо. — Только не говорите, что вы моя мать, — выдавил я, чувствуя, как реальность трещит по швам. Она усмехнулась. Поправила прядь рыжих волос. На секунду они стали седыми. Прозрачными. Как будто ее тело теряло форму. — Пока не скажу. Это сложнее. Гораздо сложнее.

Радио, молчавшее весь день, включилось само. Резкий щелчок. Сквозь треск помех и шипение эфира прорвался голос диктора, искаженный, как из подземелья: —…повторяем экстренное сообщение. Зона радиусом пять километров от 93-го километра трассы М-10… Не выходить… Не… Заклацало, как будто кто-то крутил ручку настройки. Ольга впилась мне в руку. Ее пальцы — ледяные, пронизывающие сквозь кожу до кости, как иглы изо льда. — Заводи. Сейчас же. Быстро.

Раздался хруст. Резкий, громкий, как выстрел. Заднее стекло покрылось паутиной трещин, будто по нему ударили кувалдой снаружи. Я обернулся. Никого. Только дождь и темнота.

Заброшенная заправка торчала у трассы, как призрак советской эпохи: разбитые колонки, похожие на скелеты гигантских насекомых, застывшие цифры на ценниках, ржавая вывеска «Добро пожаловать!», покосившаяся телефонная будка с выбитыми стёклами, похожая на открытую могилу. Всё казалось выцветшим, выжженным солнцем и временем, но не исчезнувшим — будто сама реальность держала это место на грани стирания, не давая ему окончательно раствориться в небытии.

Я вышел размять онемевшие ноги. Воздух пах нефтью, сырой землей и чем-то сладковато-трупным — как будто под асфальтом разлагалось не топливо, а само время, гнило само прошлое. Ольга осталась в машине, ее силуэт был неподвижен, как статуя. Когда я вернулся, открывая дверь, на заднем сиденье лежала бутылка «Боржоми». Стеклянная. Рельефная. Этикетка — старая, до реформы. Та самая, из детства. Та, которую мама покупала по большим праздникам. Бутылка стояла неестественно ровно, будто ее кто-то аккуратно выставил по уровню, как экспонат в музее. — Это что? — спросил я, садясь за руль, чувствуя, как по спине снова бегут мурашки. — Вода, — сказала Ольга, не поворачиваясь. — Ты же знаешь, её здесь нет. Настоящей воды. Только иллюзии.

Я взял бутылку. Она была слишком легкой. Пустой — но не так, как обычно. Внутри не было ни капли влаги, ни следов конденсата. Будто она никогда не была наполнена. Я встряхнул ее — и услышал, как внутри звенит пустота. Не стекло. Не жидкость. Просто… ничто. Звук вакуума.

Этикетка дрогнула. Сначала — показалось. Игра света. Потом буквы начали медленно ползти. Слово «Боржоми» растянулось, как жвачка, сложилось в «БЕГИТЕ», и мгновенно вернулось обратно, как будто ничего не было. — Ты это видела? — тихо спросил я, глядя на бутылку, как на змею. Ольга обернулась. В её глазах отражалось лицо — но не моё. Старое, помятое, с синяками под глазами, изможденное. — Видела, — спокойно ответила она. — Это только начало. Они всегда просачиваются через мелочи. Как ржавчина. Как тень, которой нет.

За окном щёлкнуло. Резко, как выстрел. Я вздрогнул, обернулся. Все разбитые фонари заправки вспыхнули разом. Ледяной синий свет, мертвенный и безжизненный, залил территорию, выхватывая из темноты ржавые конструкции и колючую проволоку. И я заметил: На земле не было ни одной тени. Ни от машины. Ни от столбов. Ни от нас. Будто свет падал со всех сторон сразу, как в вакууме. Будто мы были вырваны из мира, где есть свет и тень.