Гений автопрома (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 7

Его горячий спич смыл с души неприятный осадок после аксакальего коллективного гнева, заодно растворил желание немедленно идти к Пугину.

— Данила! Если ты тут не один такой, всё понимаешь, то вместе — изменим завод. У меня три месяца на разработку техдокументации для перехода к выпуску обновлённой «волги». Слово «руслан» тебе что-нибудь говорит?

— Как у Пушкина?

— Да. «Людмила» уже есть, на АЗЛК готовим… готовится новая версия. Увы, теперь без моего решающего участия, только конструкторская поддержка. «Руслан» доводится до ума, но до сих пор нет решения, где его поставить на производство. Это советская улучшенная версия германского «Опель-Сенатор», чуть больше «волги», но куда совершеннее «чайки».

У Зимина аж рот приоткрылся. Небольшой мужчинка, около метра семидесяти, шустрый, подвижный. К сожалению — не без красноватых прожилок на лице. А как тут не закладывать за воротник, если десятилетиями одно и то же: сохранение выпуска музейных экспонатов.

— Если пробьёшь этот проект для ГАЗа, тебе памятник поставим!

— Не я пробью, а весь заводской коллектив. Я — лишь главный конструктор проекта в Центральном конструкторском бюро при министерстве. Скромно так.

— Сер-рёга! А пошли к нашим.

«Наши» — это сборное понятие, означающее коллектив, где все меня помнят, а я никого, отчего крайне неловкие ситуации неизбежны. К счастью, Даник решил тащить меня не к испытателям, а в царство кульманов. Там практически не было знакомых.

И я сказал как Петруха Верещагину из «Белого солнца пустыни», только более трезвым голосом:

— Пошли!

Что любопытно, высшее конструкторское начальство до нашего появления не успело осчастливить рядовых бойцов интеллектуального фронта новостью «всё пропало — гипс снимают, клиент уезжает». Не исключаю, оно всё ещё тешилось переживаниями само, достав из сейфа заветную коньячную чекушку, как раз на такой случай. Краткий данькин рассказ о переменах, в результате которых люди будут заниматься настоящими современными машинными, а не «волгами», инженеры встретили со смешанными чувствами. Видел, о подстреленной на взлёте 3102 жалели, это нормально, столько сил вложено. Удивлялись извивам высочайшей московской воли, вроде же министерство утвердило результаты госиспытаний, одобрило это чудище в качестве промышленного образца. И вот…

— Сергей Борисович! — подошёл высокий тщедушный парень с длинными волосами, собранными на затылке. — Если вы инициатор переделки старой «двадцатьчетвёрки»… Да, так я и думал. Позвольте угадать: передний привод, поперечное расположение двигателя, упругая балка вместо заднего моста, впереди «качающаяся свеча» с одной нижней шаровой опорой, никаких точек смазки каждую неделю?

— Реечный рулевой механизм забыл.

— Да, конечно… Рейка! Но забраковать 3102 могли, в первую очередь, за форкамерный мотор. Возвращаем ЗМЗ-24д?

Это тот самый старинный двигатель с верёвочками вместо сальника и нижним расположением распредвала. Из-за высокой массы деталей ГРМ были недостижимыми высокие обороты и не получить приличную мощность, снимаемую с объёма 2.4 литра. Технический уровень около 1950 года, к 1960-му — уже динозавр, пора на свалку. Такие имеют право на жизнь разве что на грузовиках и внедорожниках, и то недолго. А на дворе 1981 год!

— Меняем его на более современный — по мере налаживания выпуска. Во-первых, двухлитровый турбодизель на 90 лошадиных сил, выпускаемый в Подольске. Это для такси и председателей колхозов. Люксовый вариант, для уровня первого секретаря райкома партии, получит шестицилиндровик с распределённым впрыском, отработанный для «березины». Заранее знаю ваши возражения: на Заволжском заводе ситуация с новациями ещё более плачевная. Дизель у них не пошёл в дело, если вообще пытались. Зато шедевр под индексом 4022 окончательно сгубил вашу «ноль вторую». Если на заводе припасены кузова для 3102, на оставшиеся придётся ставить печальные ЗМЗ-24д. Те хотя бы заводятся.

Движки с факельно-форкамерным зажиганием — достаточно остроумное решение, они были предложены впервые в истории именно здесь, на Горьковском автозаводе. Я-то знаю, что на практике и в СССР, и за рубежом от них отказались, недостатки перевесили преимущества. Но послезнанием ничего и никому невозможно аргументировать. Пока в гаражах Совмина механики не опустили руки, не в состоянии обеспечить их нормальное функционирование, не нашлось смельчака, готового сказать: король — голый, а форкамерное чудо годится только для музея технических диковин.

Больше всего местных удивили крайне сжатые сроки: через три месяца родить полный комплект инженерно-технической документации на обновлённую «волгу», с индексом я не стал мудрить, пусть будет ГАЗ-24–10. Рассказал им любимую притчу про скорость создания нацистского реактивного самолёта, потом потащил вниз: осматривать машину, на которой приехал в Горький. Конечно, самодельщики не заменили родное рулевое на реечное, такой рейки просто нет, разве что у перспективных «русланов», но те собраны в единичных экземплярах — в качестве прототипов. Передние дверцы остались с форточками, ручки нелепо торчали наружу. Но по компоновке народные умельцы угадали всё верно. В том числе с подвеской, в оригинальной версии шкворень элементарно не позволил бы пройти валу от коробки передач к колесу.

— Вот это два слесаря сделали в гараже за полгода. Мы чуть-чуть довели до ума на АЗЛК, уточнили настройку подвески. Знаю, что товарищ Просвирин выделил бы вам на чёрканье чертежей год, потом добавил бы ещё один. Парни, без обид. Живём по-новому, то есть быстро. Медлительных попрошу на выход.

Дал ключи, позволил им погонять по двору. Парни обалдели от динамики, сообщаемой машине мотором V6. Пока резвились, сообщил Даньке:

— Используем лучшее, что вы напридумывали для 3102. Удобные сиденья с подголовниками, человеческая приборная панель, передние дверцы без форточек.

— У «чаек» с форточками, — хихикнул он.

— «Чайка» — членовоз, для членов ЦК КПСС и иже с ними. Их устраивает, тогда и мне до лампочки. Нам дано строить машины массовые. Часть всё равно попадёт к гражданам. Таким как мы с тобой, ну, чуть богаче. Делаем как можно лучше.

Оставив им игрушку, снова пошёл к Пугину. Тот начал вилять:

— Не торопите нас, Сергей Борисович. Народ понятливый, разумный, к вечеру поостынет. Завтра всем миром решим, как выполнять задачу, поставленную партией.

— Партией? Больше всех орал придурок с орденскими планками и праведным гневом в очах. Председатель парткома?

— Он. Щекочихин. Дальний родственник Киселёва, — поморщился генеральный. — Из тех, кому кажется, что до сих пор живут в лучах славы от признания ГАЗ-21 лучшей машиной года Европы. Не хотят вспоминать, какого именно мохнатого года. Сергей Борисович, вы в гостинице разместились?

— Нет ещё. Машину на заводской территории оставлю. ВОХР присмотрит?

— Лично предупрежу.

— Это переднеприводная «волга» с движком V6 от «березины». Первый набросок будущей ГАЗ-24–10.

— Вот это да! — восхитился он, похоже, вполне натурально. — Думал, только дизель и задний привод… Это же сколько бумаг надо согласовать… Годы…

— Три месяца. Если КБ завода не возьмётся разработать документацию, это сделает Центральное конструкторское бюро. То, что спроектировало «людмилу» и новый ЕрАЗ, на подходе большой седан по типу «Опель-Сенатор», вы, наверно, в курсе. Мы можем нарисовать ГАЗ-24–10, но зачем тогда КБ вашего завода? Сокращаем всех, кто занимался легковыми, снизу и до главного конструктора, остаётся только та часть, что проектировала грузовики и БТР.

Вряд ли Пугин ожидал, что первый его рабочий день на должности Генерального окажется столь богат на драматические обороты. Это вы ещё в ракете не видели!

— Просвирин уже попросился в командировку в Москву — трясти старую автомобильную гвардию, — признался Пугин. — На вечерний поезд взял билеты.

— Ему сколько лет?

Генеральный посмотрел какие-то записи.

— 67. Как раз на прошлой неделе поздравляли.