Шепот в тишине. Мистические истории - Макей Марика - Страница 12

Наш покосившийся домик на отшибе деревни каждый обходил стороной, а если я или бабушка Ануйка появлялась где-то на людях, наступала гробовая тишина. Некоторые даже начинали креститься. Бабушка Ануйка часто грустила из-за этого, вздыхала тяжело-тяжело и говорила, что она портит мне жизнь, но я так не считала. Я любила ее. И ненавидела деревенских, они все выдумывали. Бабушка Ануйка не колдовала, а собирала травы – и те только лечебные, чтобы этим горемычным деревенским помогать. Пусть они этого и не заслуживали…

– Маруся! – окликнул меня кто-то, отчего я даже вздрогнула.

Я сидела на корточках в огороде и выкапывала из земли репу для похлебки. Это лето оказалось дождливым, из-за чего клубни выросли очень большими. Мы с бабушкой Ануйкой не серчали на непогоду и слякоть, наоборот, каждый раз радовались дождю, зная, какой богатый урожай у нас будет благодаря ему.

– Маруся, бабушка дома?!

Я нахмурилась еще даже до того, как встала и повернулась к голосившей. Заплаканными глазами на меня смотрела Ждана, жена плотника. Она была отличной швеей и портнихой, бабушка Ануйка однажды обменяла у нее несколько пар шерстяных носков и варежек на новую школьную форму для меня: коричневое платье с белым воротником и манжетами. Но я не любила ходить в школу, в ней было слишком людно, поэтому и Ждане не обрадовалась. Хотя я никому не радовалась, кроме бабушки Ануйки.

– Мне нужна твоя бабушка, Петру совсем худо!

«Худо не худо, будто мне дело какое есть», – хмыкнула я про себя и скривилась. Кажется, Ждана поняла все по моему лицу и поэтому спешно добавила:

– Твоя бабушка не откажет мне в помощи, ну позови же ты ее!

– В лесу она еще, – сухо бросила я и снова принялась выкапывать репу.

Я почувствовала, как Ждана прожигает мне спину взглядом, но никак не отреагировала, давно привыкла к дурным глазам. Все они смотрели со страхом и отвращением до поры, пока не случалась беда. Тогда они и про слухи о колдовстве бабушки Ануйки забывали, и про общение с мертвецами, бежали к нам сломя голову и выпрашивали помощи. В такие моменты я злилась даже больше, чем когда они просто думали гадости.

– Анна Митрофановна! – снова воскликнула Ждана минут через десять после нашего скудного разговора.

Я уж было и забыла, что она осталась топтаться рядом с огородом.

– Анна Митрофановна, беда! Петра все утро рвало, он черными пятнами пошел, не говорит совсем, а дышит еле-еле… Если не поможете, до утра не дотянет!

Я громко хмыкнула, а в голове проскользнула мысль: «Одним меньше!» Узнала бы бабушка Ануйка, о чем я думала, отругала бы, хоть и не ругалась вовсе никогда. Поэтому я постаралась совладать с собой и снова сделалась безразличной. Я никого из деревенских не жалела, кроме нас с бабушкой Ануйкой.

– Сплюнь, Ждана, пока правда беду не накликала.

Бабушка Ануйка подошла ближе к нам и положила на завалинку пучок травы, а рядом поставила маленькую банку ягод. Бабушка Ануйка была маленькой, худой и совсем сухонькой, но в ней до сих пор оставалось много энергии, которой она не жалела ни для кого. Она разменяла восьмой десяток, от седины ее волосы стали совсем белехонькими, а морщинки засели глубоко в кожу. Я старалась сберечь бабушку Ануйку, а деревенские только пользовались ее добротой, когда вздумается. Поэтому я не обрадовалась даже землянике, понимая, о чем сейчас станет просить Ждана.

Бабушка Ануйка похлопала Ждану по плечу, потому что та всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Немного подождав, бабушка Ануйка позвала Ждану в дом, а мне наказала заняться делом. Но я и так собрала целую корзину овощей для похлебки, поэтому это повеление меня огорчило, и я снова бросила злой взгляд на незваную гостью, хотя бабушке Ануйке перечить не стала.

Целый час они о чем-то разговаривали в доме, я не решалась туда сунуться. Бабушку Ануйку я не боялась, но уважала настолько, что слушалась беспрекословно. За это время успела сходить по воду и набрать хвороста, все же без дела сидеть я не могла, не так меня бабушка Ануйка воспитывала. Но когда бабушка Ануйка провожала Ждану, я навострила уши, сидя на завалинке.

– Пои Петра настойкой каждый час да не забывайся, а мазью обработай пятна. Завтра утром я сама к вам приду и проведаю его. – Ждана что-то забормотала, но бабушка Ануйка ее прервала: – Дождется он меня и после на ноги встанет, рано Петру еще Богу душу отдавать. Но делай все, как я наказала, цельную ночь с ним сиди и не отходи от кровати. Тогда с Петром ничего не случится.

Ждана еще раз всхлипнула и, поблагодарив бабушку Ануйку, ушла восвояси. Я какое-то время смотрела, как она шла по кривой тропинке, слегка покачиваясь от горя. Сколько бы я ни пыталась походить на бабушку Ануйку, у меня не получалось. Не могла я быть доброй к тем, кто меня обижал и пускал слухи, не умела прощать, часто таила злобу. Ждана была не самой скверной женщиной. Она казалась тихой и даже нелюдимой, чем немного напоминала меня, никаких скандалов за ней не водилось. Петр, ее муж, слыл человеком занятым, рубил лес и часто работал в соседнем селе на стройке. Их пятилетний сынишка толком не появлялся на улице, а если и выходил, все время держался за мамкину юбку. Не самая плохая деревенская семья, но для меня все были чужаками.

– Если завтра пойдешь к Петру, опять заболеешь, – буркнула я, помешивая на печи похлебку в чугунном горшке. – Не ходи.

– Как же я могу не пойти, Марусь? Без моей помощи Петр вряд ли выкарабкается, уж очень сильная хворь его свалила.

– Ну и пусть идет к прародителям! Сами они на себя беду накликали.

– Ну нельзя же так, Маруся… – Бабушка Ануйка тяжело вздохнула, и я пожалела о своих словах, потому что от таких разговоров она всегда расстраивалась. – Ежели рядом никого не останется, ты совсем одичаешь, когда меня не станет. Так дело не пойдет.

– А я того и боюсь! Ты им помогаешь и своим здоровьем платишь. Они после благодарить не станут, когда беда уйдет, попросту забудут.

– Зато я помнить буду, – улыбнулась бабушка Ануйка, и глаза ее блеснули добротой. – И ты тоже. Мамушка моя говорила, что жить нужно так, чтобы потом перед Господом Богом не стыдно было. Мне стыдиться нечего, вот я и тебя учу.

Я насупилась, понимая, что нравоучений для меня недостаточно, за мои помыслы на Божьем суде меня точно отчитают. Но если совладать с собой я еще как-то умудрялась, то мысли часто несли меня в дремучие, неизведанные дебри, были мрачными и даже пугающими. Мне для счастья достаточно было одной бабушки Ануйки.

– Я переживаю за тебя, вдруг в этот раз все хуже будет и отвары не помогут. С каждым разом все сложнее прогонять хворь от тебя.

– Значит, так тому и быть, Маруся.

Я почувствовала жжение в глазах и снова отвернулась к горшку с похлебкой. Давно уже наступил вечер, но дверь в дом и окна мы все еще держали открытыми, чтобы лишний жар от печи выходил на улицу. Бабушка Ануйка подпалила несколько лучин и воткнула их в светцы, от теплого света в доме стало уютнее.

– Не переживай, Маруся, я еще не скоро уйду на тот свет. Ты успеешь повзрослеть и завести семью.

– Ты моя семья, другой мне не надо, – оборвала я. – Дурные мужья и постоянно плачущие дети меня не интересуют… Да и к тому же кому приглянется такая худющая каланча, как я.

– А ты ешь больше, так и весу наберешь. А то, что высокая, так и вовсе хорошо. Волосы у тебя пушистые, красивые и веснушки вон какие. Кому-то точно мила будешь.

– И неинтересно мне это вовсе. Зачем мне муж? Чтобы, как бабы деревенские, потом бегать за ним да приглядывать? Нет уж, лучше с тобой всегда жить буду.

Бабушка Ануйка снова улыбнулась, но как-то по-особенному, с хитрым прищуром. Я покачала головой, догадываясь, о чем она думает. Мне же было не до смеха. Утром бабушка Ануйка собиралась к Петру, и сердце мое так и изнывало от тревоги. Я всегда чувствовала дурное, а после сегодняшнего появления Жданы что-то внутри меня аж клокотало от страха. А на следующий день оказалось, что ощущения не подвели. В наш дом пришла беда…