Град разбитых надежд. Белый Дракон - Токарева Мария - Страница 1

Мария Юрьевна Токарева

Град разбитых надежд. Белый Дракон

© Токарева Мария, текст и иллюстрация на форзаце, 2025

© Дурасова Алена, внутренняя иллюстрация, 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

Часть III

Глава 24

Скитания

Сначала он падал, летел бесконечно долго в колодец непрожитых дней. После – как после всего – сквозь мутные воды, из зазеркалья видений донесся чеканящим метрономом голос:

– Рана смертельная. Ты понимаешь? Такой разрыв селезенки у вас пока не умеют лечить.

Под ребрами черным зноем теснилась болезнь, сжигала душу, уводя в плетение снов. Он несся сквозь толщу воды, застенное море давило чужой темнотой. И тихо на дно уходило растерзанное тело. Он не умер, но чувствовал, что умирает. Голоса с другой стороны извивались криками, но он уже не различал имен и лиц. Ничто – единственный закон небытия.

– Понимаю.

Сосредоточенная покорность ответа, примерзшего к неразомкнутым губам. Общение умов не требует звуков. И они говорили, два бестелесных, два отринутых от мира живых, два духа в мире линий. Один предстал в броне древней птицы, другой, некогда звавшийся охотником, парил в окровавленном черном плаще.

– Ну что, Каменный Ворон, это и был конец моего пути? Больше никаких видений? Только тишина?

– Нет. Еще не конец. Далеко не конец.

Он увязал в бессмысленном вращении сквозь немую синеву, иссякали сны, образы и мысли. Он застывал, как горький монолит. Казалось, что уже воздвигли памятник. Но ледяной камень не протыкают иглами, и не бежит чужое тепло по скрученным канатам вен. И камню никогда не больно. А здесь, в колодце, боль служила ориентиром, последним безнадежным маяком. Он слышал вне времени зов из глубин и запретных пространств. И шел на него, и уносился прочь, как дикий зверь, как человек, не прирученный к смыслу начала за концом.

– Я пережил еще не все грани ужаса и отвращения? Чего вы все добиваетесь?

Собственная привычная злость иссякала очевидностью ответов, которые еще не нашли надежных слов. Каменный Ворон скорбно склонил массивную птичью голову:

– Чего добиваюсь я. Не мы. Здесь я один, остальных Барьер Хаоса не пропустил. Впрочем, я и так последний. Последний из тринадцати, лишний из дюжины. Против Змея и его Вестника. А ты помог мне с этой тварью. Но чтобы победить его, ты должен узнать, кто главный в этом улье.

– Значит, не до конца… – Досада жгла, как ядовитый перец, все в разодранной груди. – А ты не знаешь?

– Нет. В мире Змея я почти ничего не знаю. Он установил здесь свои правила. Здесь даже время течет иначе. Оно какое-то… ненадежное и мягкое, можно менять как вздумается.

– И кто же ты?

– Тринадцатый Проклятый, неудавшийся Страж Вселенной. Совсем не тот Спаситель, которого ждал святитель Гарф, но все же выступаю против Змея.

– Почему?

– Потому что однажды асуры захватили мой мир Бенаам. Их жадность, рожденная из пороков людей, велит порабощать все новые и новые миры. Но оба великих асура заперты. Один в мире Бенаам, другой здесь, в Хаосе. Сам себе соткал ловушку. И с тех пор как пал мой мир, мы ищем способ уничтожить их. Пока добрались до Змея.

– И не знаете, как его победить…

– Пока не знаем. Но узнаем, если ты поможешь.

Ответы Стража Вселенной не приносили облегчения. Толща воды давила все сильней. Страшно застыть в бессмысленном нигде. Каленым хрусталем расколотой люстры впивались иглы, резали ножи.

Он видел, как танцует с Джолин в алом платье посреди сожженного бального зала, но лица гостей скрывали бессчетные маски театра но. Приглашенные на пиршество вонзали друг в друга острые клыки.

Он давился словами в попытках дозваться хоть кого-то, хоть одного. Но уносились все, растворялись, и Джолин вместе с ними. Оставалась потухшая люстра, сорвавшаяся с потолка. И ложный свет скользил по псевдолицам, не различая дня и ночи. Запах разложения полз из углов, кропленных не водой, а протухающей кровью вне отражений, света и огня. Жуткий пламень селился в легких в странствии сквозь бред.

В часах его иссяк песок, осталась зола, горчащая во рту. Скорее б завершенье… И лишь бы прекратился этот бег сквозь падение в толщу вод застенного моря.

Он немо просил и ждал конца всех меркнущих начал. Но Каменный Ворон смотрел угрюмо, с нескрываемой печалью, а потом крылья обернулись руками. Птичий образ сменился человечьим, и несколько черных перьев упали на рваные раны.

– Змей – это Хаос. А его Вестник – смерть. Ты сразился со смертью, как я сражался с Хаосом. Ты помог мне возле Айгрежи. Теперь я помогу тебе. Это мне под силу.

Каменный Ворон коснулся его. Его, охотника по имени Джоэл. Вернул бестелесному духу имя, примотал жесткой бечевкой к истерзанному телу, починил что-то внутри. Разваленные оболочки сцепились новыми клетками, выстроив мосты рубцов. Но боль не иссякла, и раны бугрились свежими швами.

Джоэл видел себя с высоты, из колодца грядущих свершений, что обрушивался с потолка больничной палаты, растекаясь рядами заполненных коек. В ночь нападения Вестника Змея досталось не только ему, но его предсмертное ложе отгородили глухими ширмами. У дверей госпиталя Цитадели толпился народ, слетаясь, как мухи на мед у разоренного улья. Он иссяк, но тяжко ужалил, так тяжко, что дух не желал возвращаться, скитаясь сквозняком коридоров. И все же… где-то слышался плач. Где-то голос знакомый.

– Джо, родной, не умирай! Не умирай! – заклинал, конечно, Ли, глухо, тяжко и исступленно. А плач… Неужели Джолин? Или все только видения? Говорили, что мозг в секунды перед смертью прокручивает разом вместе память и фантазии, и это принимается меркнущим сознанием за потусторонний сладкий мир. Но если так, то с кем он говорил? И с кем сражался среди линий? И как ходил вне тела?

Снова окружали линии, перекрывая светом мерцанье лампочек. От каждого слова дорогих друзей зажигалось по новой серебряной нити, которые тянулись в палату к распростертому телу.

«Надо вернуться. Я должен! – кричал он себе, беззвучно ступая по стенам. – Ждите меня, я иду! Уже иду… Я иду».

Он приближался к своему телу и откатывался назад, как на волнах, как плохой ныряльщик, который не научился плавать. А за ширмой сначала толпились врачи, потом подходили люди. Первым Джоэл узнал сухопарую фигуру высокого старика, реликта Цитадели, который покинул заповедный арсенал.

– Если ты умрешь, мне придется забрать свой меч. Но я уже разбил витрину. Так что не умирай, – говорил старец, хмуря седые брови.

Усталый долговязый дед, легендарный Нейл Даст, ископаемый охотник, обреченный жить так долго, чтобы увидеть смерти всех, с кем сражался плечом к плечу, кого знал, кого любил. Джоэл же хотел вернуться к тем, кто его ждал.

Он кинулся вперед, борясь с волнами воздуха, которые отгоняли его обратно в вечный сквозняк коридоров. Белые линии обещаний и надежд помогали найти ориентиры. И он возвращался, неохотно вплавляясь в искалеченную плоть. Иногда принять боль – единственный способ вернуться к жизни. И с усилием, как для самого мощного удара, Джоэл приоткрыл спекшиеся веки. Но ничего не увидел от застилающих горящие глаза слез и черно-белой рябящей мути. Зато, пока неуверенно моргал, отчетливо услышал ликующий голос:

– Он очнулся! Очнулся!

– Это хороший признак.

– Джо! Джо!

– Он еще не может говорить. Все, господин Ли, время посещения закончено.

– Я здесь всего пять минут! Но как же…

– Закончено…

Эхо чуждого запрета. И снова темнота. Не на час, не на десять часов, а на дни или, может, года, Джоэл уже и не знал. К лицу привязали-прилепили какую-то маску, слышалось шипение кислородных баллонов – новейшее изобретение для тех, кому не хватало воздуха, кто не мог самостоятельно дышать.

Казалось, что удастся вдохнуть полной грудью, только если сорвать проклятущую маску, но руки и ноги почти не двигались, трепыхались, как у рыбы на суше. Сам не верил, что только недавно с легкостью горной кошки носился по крышам, а потом рубил легендарного сомна. Теперь пребывание в сознании хотя бы на пару часов превратилось в чудо из чудес. Но зато канул лес черно-белых линий, он больше не видел его, не слышал голосов со всех концов мира. Странное сожаление ледяным осколком застряло под сердцем.