По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 6

Немцы синхронно побледнели.

— Спокойно, убивать не стану. Лицом на пол, глаза закрыть!

Немцы послушно легли, уткнув лица в ладони.

Всё-таки приятно иметь дело с дисциплинированными людьми, усмехнулся про себя Максим.

Он сжёг рапорт вместе с конвертом на металлическом полу самолёта. Вскрыл свёрток, достал рубашку-бронежилет.

— Ах, ты моя родная, — сказал негромко по-русски.

Снял нижнюю рубашку, освободился от бинтов, надел бронежилет и нижнюю рубашку. Другое дело. Так, теперь куртка.

— Лежать тихо! — приказал немцам и прошёл в кабину.

Судя по компасу и солнцу, самолёт летел на восток. Штурман продолжал сидеть на месте. Его кожаная куртка висела на специальном крючке для одежды.

— Поднимайтесь на три тысячи метров, низко летим! — приказал Максим.

Командир послушно потянул ручку высоты на себя. Самолёт приподнял нос и принялся карабкаться ввысь.

Максим снял с крючка куртку штурмана, натянул на себя, застегнулся.

Чуть тесновата в плечах, но сойдёт.

— Сколько до линии фронта?

— Около ста сорока километров. Полчаса.

— А до ближайшего аэродрома русских?

— Надо карту смотреть, так не скажу.

— Так смотри.

Штурман достал карту, развернул на откидном штурманском столике.

Максим снова прошёл в салон. Там ничего не изменилось: скованные оберст и майор смирно лежали на полу, ефрейтор без памяти валялся там же.

Он набил карманы пистолетными обоймами, чтобы у немцев не возникло и тени соблазна воспользоваться «вальтерами», вернулся в кабину.

— Здесь, — показал штурман на карте. — У города Переяслав. По данным нашей разведки ещё два дня назад здесь располагался полевой военный аэродром русских. Истребители И-16.

— Сколько до него?

— Сто семьдесят два километра.

— Вот туда и летим. Проложи маршрут.

— Но нас собьют на подлёте! — воскликнул штурман. — Там же русские истребители!

— Бог не выдаст — свинья не съест, — сказал Максим. — Что означает — не ссы, прорвёмся.

Пока летели, Максим на всякий случай крепко связал ефрейтора (были у него подозрения, что этот парень может оказаться не столь сговорчивым, как его соотечественники) и выяснил у КИРа насчёт места назначения.

— Переяслав, он же Переяславль, он же Переяслав-Хмельницкий и Переяславль-Русский. Город, где в в 1654 году состоялась Переяславская рада, на которой при гетмане Богдане Хмельницком было принято решение о присоединении Войска Запорожского к Русскому царству.

— Ага. Знаменитый городок. Не довелось побывать. Большой?

— Куда там. В наше время около сорока тысяч. Сейчас даже не скажу, сколько. Тысяч двадцать, вероятно. Кстати, хочешь узнать моё мнение?

— О котором тебя не спрашивают?

— Оно самое.

— Чёрт с тобой, валяй.

— Нехорошо посылать к чёрту своего товарища. Да, я не человек и не верю ни в чертей, ни в ангелов. Наверное. Но всё равно нехорошо.

— Мне нравится твоё «наверное». Но этот мировоззренческий разговор, пожалуй, передвинем на более удобное время. Хорошо, я постараюсь впредь не посылать тебя к чёрту. Так что за мнение?

— Зря мы летим в Переяслав.

— Почему?

— Потому что уже через одиннадцать дней, четырнадцатого сентября, в районе Лоховиц танки Гудериана и Клейста замкнут киевский котёл. В окружении окажутся части пятой, двадцать шестой, двадцать первой и тридцать седьмой армий. А Переяслав немцы возьмут семнадцатого сентября.

— Что ты предлагаешь? Лететь вглубь советской территории?

— Да, и подальше. Пока хватит топлива. Вполне можем долететь до Харькова, Воронежа, Луганска или Донецка. Да хоть до Москвы!

— Нет, — ответил Максим. — Это плохая идея.

— Почему?

— Потому что сесть сразу за линией фронта на советский аэродром у немецкого самолёта есть шанс, а вот чем дальше — тем их меньше. При всём бардаке, который сейчас творится, нас быстро собьют.

— Если правильно проложить маршрут…

— Нет, я сказал. Есть и другие резоны. Как тебе, например, такой. Я хочу бить врага, а не доказывать НКВД, что я не немецкий шпион. Чем дальше от линии фронта, тем это будет доказать труднее. Так мне кажется. И вообще, давай договоримся. Решения принимаю я, а твой голос всего лишь совещательный. Ясно-понятно?

— Можно подумать, об этом нужно договариваться, — буркнул КИР. — Яснее некуда.

— Вот и славно. А теперь помолчи, мне нужно подумать, что говорить нашим, если мы, паче чаяния, долетим.

Они долетели.

Последние тридцать километров по настоянию Максима Ю-52 пролетел на минимальной высоте, едва не задевая брюхом верхушки деревьев, и вышел к аэродрому незамеченным.

То есть его заметили только тогда, когда самолёт пошёл на посадку. Покачав предварительно крыльями, дабы сбить с толку расчеты зенитных пулемётов.

Удалось. Видимо, кто-то из командного состава понял, что случай особый и отдал приказ не стрелять.

«Юнкерс» сел без приключений, доехал до конца взлётной полосы, остановился и заглушил моторы.

Максим поглядел в иллюминатор — к самолёту пылила полуторка ГАЗ-ММ с десятком красноармейцев в кузове.

К тому времени, когда она доехала, и из кузова посыпались вооружённые красноармейцы, Максим под дулом автомата уже вывел из самолёта оберста с майором, пилота и штурмана, заставив их лечь на землю лицом вниз.

Вслед за красноармейцами из кабины полуторки вылез плотный круглолицый темноволосый майор. На груди майора красовалась Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина и три ордена Красного Знамени.

Ого, подумал Максим. Геройский майор. Когда это он успел такой иконостас заработать? Не иначе Испания и Халхин-Гол.

— Здравия желаю, товарищ майор! — принял стойку «смирно» Максим. — Разрешите доложить?

Майор махнул красноармейцам. Те опустили винтовки, но продолжали держать их наизготовку.

— Докладывайте.

— Младший лейтенант Николай Свят. Двести пятьдесят четвёртый истребительный полк в составе тридцать шестой истребительной авиадивизии ПВО. Был сбит в воздушном бою тринадцатого августа у села Лугины Житомирской области. Уцелел. Вступил в партизанский отряд. Воевал, попал в плен. Во время транспортировки в глубокий немецкий тыл захватил самолёт Ю-52 и пятерых немцев. Вот они лежат. Оберст, майор, пилот и штурман.

— Я вижу только четверых, — сказал круглолицый майор.

— Пятый, ефрейтор, в самолёте. Связанный. Там же три трупа. Один солдат, один майор и второй пилот. В портфелях немцев какие-то документы. Возможно, важные.

— Вольно, — сказал майор. — Двести пятьдесят четвёртый истребительный, говоришь?

— Так точно!

— Кто командир?

— Был майор Валуйцев Иван Александрович, но его ранили на четвёртый день войны и обязанности командира исполнял его заместитель майор Петров Пётр Михайлович. Герой Советского Союза, как и вы.

Максим не зря провёл свободные полчаса в самолёте, вспоминая, что рассказывал настоящий Николай Свят и выпытывая все имеющиеся сведения у КИРа.

— Знаю Петрова, — кивнул майор. — Встречались. Хороший лётчик, Героя за финскую получил. Значит, говоришь, захватил самолёт?

— Так точно, захватил.

Майор задумчиво смотрел на Максима, потирая ладонью щёку. Затем принял решение и кивнул:

— Пошли, посмотрим, чего ты там наворотил. Оружие только оставь, ни к чему оно тебе сейчас.Савельев! — обратился он к высокому красноармейцу с двумя малиновыми треугольниками в синих петлицах (сержант, отметил про себя Максим, командир отделения, видимо). — Прими у товарища младшего лейтенанта оружие, возьми трёх бойцов и за мной. Остальным охранять пленных.

В самолёте майор быстро огляделся, прошёл в кабину, осмотрелся там.

— Хорошо стреляешь, младший лейтенант, — похвалил Максима. — Три трупа и ноль пробоин в обшивке.

— Старался, — позволил себе чуть улыбнуться Максим. — Зачем нам дырявый трофейный самолёт? Чини его потом.

Майор засмеялся.

— А летаешь ты так же хорошо? — спросил неожиданно. — Сбитые есть?