По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 41

— Куда он ранен? — спросил Максим.

— Проникающее пулевое в грудь, — сказал Михеев. — Это самое тяжёлое. Ещё в голову и левую руку. Предплечье.

— Пулю достали?

— Нет, — покачал головой Михеев. — Некому было.

— Плохо.

— Очень. Его к докторам надо и как можно скорее. Иначе, боюсь, помрёт.

— Я посмотрю? — спросил Максим.

— Понимаешь в ранениях, лейтенант?

— Кое-что понимаю. Но я не настоящий врач. Так, первая помощь. Посмотрю его, потом вашу ногу.

— Ладно, — согласился Михеев. — Хуже все равно не будет.

— Только пусть кто-нибудь кабаном займётся, — сказал Максим и повернулся к бойцам. — Товарищи красноармейцы, кто знает, как приготовить кабанятину на углях?

— Можно пожарить, — предложил Савченко. — Как шашлык.

— Шампуров нет, — сказал Максим. — Разве что на свежесрезанных ветках…

— А штыки на что? — спросил Савченко. Было ему на вид далеко за сорок, в усах и недельной щетине блестела густая седина. — Мы в германскую на штыках свинину жарили, отлично получалось. Хорошо бы соли, конечно. Но можно и без неё.

— Соли немного есть, — сказал Максим. — И даже три луковицы.

— Так это вообще прекрасно, — оживился Савченко. — Давайте, я всё сделаю.

— Отлично, Савченко. На штыках куски мяса сейчас нам всем поесть, а остальное можно запечь в глине. Глину на берегу взять. Сумеете?

— Обижаете, товарищ лейтенант.

Максим достал соль в спичечном коробке, три луковицы, передал бойцу:

— Держите. Остальные помогите Савченко, кто чем может, — он посмотрел на комиссара госбезопасности, который сел возле с костра на плащ-палатку, вытянув раненную ногу. — Ничего, что я раскомандовался, товарищ комиссар?

— Всё нормально, — ответил тот и достал из кармана коробку папирос «Казбек». — Последняя коробка, — сообщил. — Берёг, берёг, пришла пора открыть, — открыл, протянул Максиму. — Закуривай, лейтенант.

Максим хотел ответить, что не курит, но передумал. Почему-то захотелось взять папиросу у этого, несомненно, облечённого большой властью человека.

— Спасибо, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, — ответил он. — С удовольствием. Но сначала дело. Раны.

— Тоже верно, — кивнул Михеев. — Займись, потом закурим. И брось ты уже этого товарища комиссара госбезопасности третьего ранга. Просто «товарищ комиссар» достаточно. А когда вдвоём, то и вовсе можно Толей звать, — он подмигнул. — Ты какого года, Коля?

— Двадцатого.

— Вот, а я одиннадцатого. Третьего июня тридцатник стукнул, а через девятнадцать дней война началась, — Михеев вздохнул, вспоминая.

— Понял, товарищ комиссар, — сказал Максим и добавил тихо, оглянувшись на красноармейцев, которые возились с кабаньей тушей. — Толя.

Михеев усмехнулся, поощрительно закрыл и открыл глаза, чем нимало не обманул Максима, — тот видел, что товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга собран и внимательно за ним следит. Что ж, пусть следит.

Максим сбил воспалительный процесс у генерала Потапова. Влил ему немного жизненных сил. Кардинально это проблему не решало, но несколько дополнительных дней генерал получал. Он даже пришёл в себя, открыл глаза и попытался встать.

— Тихо-тихо, — остановил его Максим. — Вам лежать надо, товарищ генерал. Ранение тяжёлое.

— Вы кто? — спросил Потапов, нахмурившись.

Максим представился.

— Всё в порядке, товарищ генерал, — сообщил комиссар, усаживаясь рядом с носилками. — Мы на левом берегу реки Псёл. Пытаемся выйти к нашим. Держитесь, недолго осталось.

— Михеев?

— Я.

— Кто ещё выжил?

— Вы, я и с нами четверо бойцов. Может быть, ещё кто-то прорвался, не знаю.

— Командующий фронтом?

— Погиб. Что вы помните?

Потапов нахмурился, вспоминая.

— Нас зажали в роще, возле хутора. Как его…

— Дрюковщина, — подсказал Михеев. — Хутор Дрюковщина.

— Точно, — Потапов закрыл и открыл глаза. — Танки и пехота. Мы отошли в рощу. Там ещё был овраг, по его краю заняли оборону и приняли бой. Немцы навалились с трёх сторон. Я поднял бойцов в контратаку… Потом удар в грудь и голову, дальше не помню. Ну, почти. Помню, несли меня куда-то, небо над головой… Говоришь, Кирпонос погиб?

— На моих глазах, — ответил Михеев. — Героически. Мы его похоронили там же, в роще.

— Героически, — повторил Потапов. — А ты, комиссар, на него докладную писал. Ведь писал, а? Признайся.

— Это моя работа, — пожал плечами Михеев. — И вы, товарищ генерал, отлично об этом знаете. Товарищ Кирпонос погиб героем, и я, если останусь жив, доложу об этом, куда следует. Но то, что он общался с троцкистом Крапивянским [1], а его жена польская националистка — установленный факт.

— Ну да, ну да, — слабо усмехнулся Потапов. — Как там говаривал Феликс Эдмундович? То, что вы на свободе, не ваша заслуга, а наша недоработка?

— И он был прав, — сжал губы Михеев. — В определённой мере, конечно.

— Конечно, — сказал Потапов. — Ладно, ерунда это, извини, комиссар. Но встать мне всё равно надо. Пусть бойцы помогут. Кто там, позовите.

— Вам нельзя… — начал было Михеев.

— Ничего, — сказал Максим, догадавшись, что нужно генералу. — Я помогу дойти до кустиков.

— Очень меня обяжешь, лейтенант, — Потапов с благодарностью посмотрел на Максима.

Когда они вернулись, и Максим уложил генерала на носилки, первая порция шашлыка была готова.

Максим разломил оставшийся хлеб, и все поели. Жареной кабанятине, возможно, не хватало соли и специй, но пошла она «на ура» — аж за ушами у всех трещало.

— Ух, — сообщил Михеев, проглотив третий кусок. — Кажется, что ничего вкуснее в жизни не едал.

— Как бывший беспризорник, подтверждаю, — сказал Максим, уплетая очередной кусок кабанятины. — Поздравляю вас, товарищ Савченко, — обратился он к бойцу. — Вам удалось невероятное — приготовить отличный шашлык, не имея для этого практически ничего.

— Тут, главное, не пережарить, — улыбнулся в усы старый солдат, явно довольный похвалой.

— Ты бывший беспризорник? — спросил Михеев.

— Ну да. Позже воспитанник коммуны имени товарища Дзержинского. Слыхали о такой?

— А как же, — кивнул комиссар. Товарищ Макаренко?

— Он самый. Антон Семёнович. Потом Чугуевское военное авиационное училище лётчиков, выпуск, война, фронт. Сбили в Житомирской области, партизанил, попал в плен, угнал немецкий самолёт, снова летал, снова сбили. Попал в сорок вторую дивизию двадцать первой армии, с ними из окружения выходил. Был ранен, оставили меня у одной крестьянки в селе Петросёловка. Она меня на ноги поставила. Теперь, вот, вас встретил. Это если вкратце. На самом деле история гораздо длиннее.

— Расскажешь, — сказал Михеев.

— Обязательно, — ответил Максим.

Запили еду водой. Генерал Потапов уснул на своих носилках. Солдаты почистили штыки и занимались приготовлением остального мяса.

Михеев снова достал «Казбек». Закурили. Молчали.

Максим курил не в затяжку, просто набирал дым в рот и выпускал его. Но даже этого хватило, чтобы голова немного закружилась. Чёрт его знает, что люди находят в курении.

— КИР, — позвал он мысленно.

— Здесь.

— Как никотин влияет на мозг?

— Никотин — это наркотик, — ответил всезнающий КИР. — Как только он попадает в мозг, то подменяет собой ацетилхолин — естественный нейромедиатор, который отвечает за передачу нервных сигналов. Никотин похож на него, поэтому стимулирует принимающие рецепторы ацетилхолина. Как следствие — концентрация внимания и память после курения ненадолго улучшается. Кроме этого никотин стимулирует выработку дофамина и серотонина. Дофамин — нейромедиатор, который отвечает за чувство удовлетворения и удовольствия. А серотонин помогает снизить уровень стресса и тревоги, расслабляет.

— Понял, дальше можешь не рассказывать. Мозг начинает снижать естественную выработку всех этих нейромедиаторов, увеличивает количество принимающих рецепторов, и человек попадает в замкнутый круг наркозависимости.