По прозвищу Святой. Книга вторая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 11

А вот и немцы, здасьте-пожалуйста.

Уцелевший после атаки на колонну полугусеничный бронетранспортёр «Ганомаг», уже хорошо знакомый Максиму, съехал с обочины и теперь направляется по бездорожью к сбитому «ишачку».

Понятно, с какой целью.

А у него, Максима, и боекомплект уже на нуле. Какая досада, как говаривала домоправительница фрекен Бок из древнего советского мультика про Карлсона. Ну, господи помоги. Сам погибай, а товарища выручай.

Максим перекрестился и пошёл на посадку.

Он посадил самолёт метрах в десяти от «ишачка» капитана. Не таким уж неровным оказался луг. Просто капитану Тимакову не повезло. А Максиму везло. Пока.

Однако надо торопиться. Немцы на своём бронетранспортёре уже близко и бить их нечем. Не из штатного ТТ же стрелять по «Ганомагу». И сил на сверхрежим тоже уже не осталось…

Максим прикрыл дроссельную заслонку, оставляя двигатель работать на холостом ходу, освободился от ремней, выбрался из кабины на крыло, спрыгнул на землю и побежал к самолёту командира.

Вскочил на крыло.

— Товарищ капитан, живы?

— Брось ты… просто Серёга, Серый, — негромко произнёс командир. По бледному лицу из-под лётного шлема скатывались на лоб капли пота.

— Тогда я — Коля, — сказал Максим. — Или Святой. Так меня звали в партизанском отряде.

— Ишь ты… Я ранен, Святой. Не могу выбраться. На, вот. Возьми и улетай, — он протянул партбилет и удостоверение. — Сохрани. Для жены. Она в Ростове у меня. Который на Дону.

— Сам передашь. Куда ранен?

— Ноги…

Максим отстегнул привязные ремни, перерезал ножом лямки парашюта.

— Потерпи, Серёга, сейчас будет больно.

— Брось меня… немцы… оба погибнем…

— Заткнись на хрен.

Капитан Сергей Тимаков был невысок, худощавого телосложения. Максим легко вытащил его из кабины, на руках отнёс к своему самолёту, положил на крыло. Залез сам, огляделся из-под руки.

Вон они, немцы. Около километра. Чуть больше. Но и скорость у «Ганомага» небольшая — по русскому бездорожью особо не разгонишься.

Он быстро осмотрел ноги командира. Обе правые голени перебиты. Крови много, но терпимо. Главное, важные артерии не задеты. Это хорошо. Потому что возиться с ранами времени нет — немцы уже близко. Если они подберутся ещё ближе и откроют огонь из пулемёта…

Максим поднял лётчика.

Капитан скрипнул зубами, сквозь губы вырвался стон.

— Терпи, казак, атаманом станешь, — сказал Максим. — Вот так — ноги за бронеспинку, а голову на колени мне положишь. Всё понял? Смотри только зажигание мне случайно не выключи.

— Не учи учёного, салага…

— Салаги — это у моряков. Но, если тебе так легче, пусть будет салага.

Максим запрыгнул в самолёт.

Тимаков положил голову ему на колени, ухватился правой рукой за спинку кресла.

— Готов⁈ — громко спросил Максим. — Держись.

Заговорил немецкий пулемёт с бронетранспортёра.

Врёшь, не достанешь.

Максим открыл дроссельную заслонку и дал газ.

Двигатель взревел.

Погнали!

Разгон был долгим. Луг — это не взлётная полоса, пусть и грунтовая. Луг — это трава, кочки и неровности.

Хорошо, что сентябрь, подумал Максим. Где-нибудь в мае, когда трава буйно в рост идёт, и вовсе бы дохлый номер. А тут за лето, пока война в эти края не добралась, коровы и лошади траву подъели на выпасе. А может, и косили траву, кто знает. Теперь, главное, чтобы яма серьёзная не попалась…

Не попалась. Самолёт трясся, раскачивался, но набирал скорость. Шасси держалось. Наконец, истребитель подпрыгнул, последний раз ударился колёсами о землю, оторвался от неё и пополз вверх.

Так, с неубранными шасси, на высоте в сотню метров, и почапали домой.

Самолёт стал тяжелее, расход топлива увеличился. Максим с тревогой поглядывал на бензиномер и молился, чтобы не вернулись «мессеры». Или новые не нарисовались.

Однако снова повезло — небо оставалось чистым. Ни наших, ни немцев.

Чтобы лучше ориентироваться Максим поднялся выше ещё на пару сотен метров. Теперь слева хорошо был виден Днепр — лучший ориентир, какой только можно придумать. Лети себе вдоль него, пока до Переяслава не доберёшься, а там уже и аэродром рядом. Эх, ещё бы горючки на пару капель больше… Максим посмотрел на капитана Тимакова.

Лётчик… спал.

В неудобной позе, втиснутый боком в тесную кабину «ишачка», с раненными ногами, протянутыми за бронеспинку и головой на коленях товарища — спал! Глаза закрыты, дышит ровно. Может, даже видит сны. Железные нервы у человека, не отнять. И организм правильно реагирует. Ранен, крови много потерял? Спи, восстанавливайся. В любых условиях. Ничего, Серёга. Сейчас домой доберёмся, окажем тебе квалифицированную медицинскую помощь, всё хорошо будет.

Они долетели. На последних каплях горючего, но долетели. В буквальном смысле на последних — мотор заглох, как только самолёт коснулся шасси посадочной полосы. Пробежал сотню с лишним метров (тормоза, слава ангелам, работали), остановился.

От штаба к машине уже мчалась знакомая полуторка.

Тормознула у самолёта. Из кузова выскочили командир полка и несколько лётчиков.

— Сюда! — махнул рукой Максим. — Помогите товарища капитана вытащить!

Вечером, за ужином, разлили по стаканам наркомовские сто грамм. Для начала.

Поднялся командир полка.

— Выпьем, товарищи, — сказал. — За нашу победу. За ту, которую мы, несмотря ни на что одержали сегодня, и за ту, общую, которая ещё впереди. Верю и знаю, что она будет за нами.

Второй тост выпили за удачу и боевое братство.

Третий, не чокаясь, за тех, кого уже нет за столом. Погибших, пропавших без вести — всех.

Четвёртый — за жизнь.

Стало тепло и как-то одновременно грустно и весело.

— А нет ли в полку гитары, часом? — спросил Максим у соседа, лейтенанта Игоря Никанорова из третьей эскадрильи.

— Умеешь?

— Немного.

— Сейчас принесу. Осталась от моего ведомого, сбили его третьего дня.

Через пять минут Никаноров вернулся с гитарой, протянул Максиму. Лётчики одобрительно зашумели.

Максим подстроил струны. Задумался. Что бы спеть? «Пора в путь дорогу» из «Небесного тихохода»?

— КИР, когда «Небесный тихоход» сняли?

— В сорок пятом.

— А «Хроника пикирующего бомбардировщика»?

— В шестьдесят седьмом.

— Понял, спасибо. Слова песни «Туман, туман» есть у тебя, а то вдруг забуду?

— А как же, имеются, пой.

Максим взял аккорд. Лётчики притихли.

Туман, туман.

Седая пелена.

И всего в двух шагах

За туманами война.

Там гремят бои без нас,

Но за нами нет вины.

Мы к земле прикованы туманом —

Воздушные рабочие войны.

Туман, туман

На прошлом и былом…

Далеко, далеко,

За туманами наш дом.

А в землянке фронтовой

Нам про детство снятся сны.

Видно, все мы рано повзрослели —

Воздушные рабочие войны.

Туман, туман,

Окутал землю вновь…

Далеко, далеко,

За туманами любовь.

Долго нас невестам ждать

С чужедальней стороны.

Мы не все вернемся из полета —

Воздушные рабочие войны [2].

Слушали зачарованно. Когда стих последний аккорд, раздались аплодисменты.

— Здорово, — похвалил командир полка. — Воздушные рабочие войны. Точно про нас. Чья песня?

— Моя.

— Ого. Так ты поэт?

— Да ну, что вы, какой я поэт, балуюсь иногда.

— А ещё?

Максим подумал.

— Хорошо. Ещё одну и хватит. Это тоже про лётчиков, только не про военных, про гражданских.

— Давай, — разрешил командир полка.

Вдвоём с Серёгой мы шагаем по Петровке,

По самой бровке, по самой бровке.

Жуём мороженое мы без остановки —

В тайге мороженого нам не подают.

То взлёт, то посадка,

То снег, то дожди,

Сырая палатка,

И писем не жди.