Русская Америка. Сухой закон 3 (СИ) - Дорохов Михаил Ильич - Страница 6

Настя как бы ни старалась ничего не пропустить, всё равно дремала половину пути в моём «Паккарде», положив голову на подушку, которую уже перед отъездом положила на заднее сидение Олеся. Я укрыл девочку своим пальто, и она сопела в две дырки почти всё время, пока мы ехали по Вирджинии.

Но сейчас она прильнула носом к стеклу авто и жадно рассматривала деревянные дома, выкрашенные в белое, и небольшие ухоженные дворики, проносившиеся мимо. Это была уже окраина Луисвилла. Я заметил, как Настя вздохнула и задержала внимание на деревянном костёле с высокой остроконечной синей крышей.

— Нравится? — коротко и тихо спросил я.

До этого перед Вирджинией мы уже говорили. Я «поймал» Настю в тот момент, когда она уже устала и расслабилась.

— Я не видела других костёлов…

— Ты не покидала Аунего? — изумился я.

— Хотфилд! — испуганно и коротко пискнула девочка.

— Пусть так. Правда, на карте он называется Аунего, — пожал я плечами, словно не заметил её испуга, чтобы ребёнок не закрылся снова.

— Как так? — недоверчиво посмотрела на меня мелкая.

Я усмехнулся и постучал по сидению впереди, где сидел Синицын:

— Георгий Александрович, подайте нам, пожалуйста, карту.

Капитан потянулся к бардачку. Кстати, именно в «Паккардах» они появились впервые, поначалу как опция, а затем и во всех. Туда можно было при желании запихать даже куртку.

Я принял из рук Синицына карту США и развернул её.

— Смотри! Мы сейчас здесь, — я ткнул пальцем в точку внутри Кентукки, — Это штат Кентукки. А приехали отсюда, — палец провёл линию вдоль штата Нью-Йорк между Гудзоном и восточным побережьем, остановившись в гористой местности, — Аунего.

— А сколько здесь живёт людей? — девочка показала на Штаты.

Я вспомнил цифры из своих же статей и, не сомневаясь, ответил:

— Сто пять миллионов.

Настя сморщила нос:

— Я не знаю — сколько это. Я умею считать до тысячи.

— Умножать умеешь?

— Да, — неуверенно произнесла мелкая.

— Тогда один миллион, это тысяча, умноженная на тысячу. Тысячу раз по тысяче, — я зачем-то начал жестикулировать.

Она нахмурилась и ответила:

— Я поняла.

В глазах её появилась задумчивость:

— Этот город не похож на мой Хотфилд. И он намного больше.

Я по-доброму усмехнулся:

— Я уже в нескольких городах здесь побывал, все они друг на друга не похожи. И они больше Луисвилла. Кстати, я тут впервые. Так что мы с тобой вдвоём здесь как путешественники. А что, ты не училась в школе?

— Мы учимся три класса. Потом работаем. Некоторые, кого выберут — учатся дальше. Когда мои родители собрались уезжать, я ещё должна была учиться дальше. А когда они пропали, то меня отправили работать к мистеру Харроу.

— Это хозяин «Кухни»?

— Да. Он был добр ко мне.

Я не стал спрашивать у неё — почему же она тогда сбежала? Во-первых, это глупый вопрос. Факт свершился, а если ребёнок подобное сделал на эмоциях, то значит, это была честная реакция. Бежать зимой в одном платье и переднике в каком-то чужом авто? Ну да, ну да, наверное, мистер Харроу — ангел во плоти. Плюс до университета я успел поработать в школе. Сейчас лучше не «бить» в одну точку. Ребёнок снова закроется, и я вообще ничего не узнаю. Лучше спросить про Харроу и побег позже.

— А куда родители хотели уехать?

— На запад, в Калифорнию.

— Там тоже община?

— Нет, папа говорил маме о том, что надо ехать и работать в другом месте. Подальше. А она на него ругалась. Но не могла ослушаться.

— Ругалась? — я чуть подбавил удивления в голос.

— Да, за то, что он хотел покинуть Хотфилд и перестал ходить на проповеди.

О-па! А вот это уже интересно. Я сразу вспомнил про ту странную статистику, про которую рассказывал Волков. Надо попытаться как-то узнать — нет ли среди убитых — родителей Насти. Насколько хватало моих знаний — выход из таких закрытых сект всегда был сопряжён с риском для жизни. Приедем в Нью-Йорк, дам задание Олесе. Она с девочкой нашла общий язык. Ну и не получится ощущения, что я гружу вопросами в какой-то одной направленности.

Вместо этого я «ушёл» в домашнюю сферу:

— А почему мама не могла ослушаться?

Настя посмотрела на меня, как на дурака:

— Он же мужчина. И её муж!

Она выдала это так, словно я до этого произнёс несусветную глупость. Вот она удивится, когда увидит Блум. В общем, что я хотел узнать — я узнал. Нужно было поворачивать разговор в другую сторону.

— Что это? — девочка показала на необычное здание с двумя башенками, которое было стилизовано под какой-то карнавально-пряничный рыцарский замок.

За ним лежало овальное поле, окружённое грунтовой дорогой.

— Это ипподром. Здесь соревнуются лошади.

Мы проезжали мимо знаменитого «Черчилль Даунса», места, где уже прилично так времени проводилось знаменитое дерби в Кентукки. Оно постепенно становилось одной из самых главных точек притяжения для любителей скачек со всего мира.

— Я бы хотела посмотреть и другие города… — неуверенно протянула Настя.

— Обязательно посмотришь, и не один.

— А вы откуда, мистер?

Я усмехнулся и ответил:

— Я из другой страны. Её даже нет на этой карте, и она побольше, чем Америка.

«Паккард» проехал ещё несколько километров за город и свернул у нужного указателя, на котором значилось «Конный завод Брауни».

Учитывая то, что рассказывал мне про банкротство семейства Брауни «Наки» Джонсон, я ожидал увидеть неплохой особняк и небольшой завод на оставшиеся деньги. Но вопреки этому, около леса стоял двухэтажный аккуратный деревянный дом в северном колониальном стиле, выкрашенный по местной моде. Он отлично бы смотрелся в качестве декорации для фильмов про ковбоев в северных штатах Америки.

Дальше виднелись три вытянутых конюшни. На торце каждой над выгонными воротами была нарисована английская буква «В» с небольшим вензелем. Видимо, тавро Брауни и, одновременно, эмблема их конного завода.

Мы проехали мимо большого манежа, на котором мужчина в ветровке гонял по кругу молодого жеребца. Настя прильнула к окну так, словно хотела его выдавить. За манежем, чуть поодаль, из одной конюшни выгоняли молодых жеребят.

«Паккард» запрыгал на грунтовке и остановился перед хозяйским домом. Нас начали огибать грузовики с надписью на бортах: «Мебельная фабрика Соколов и Ко». Из ближайших выгонных ворот вышел мужчина в робе и начал махать руками, указывая на объезд вокруг конюшен. «Доджи» и «Форды» двинулись по нему, подъезжая ближе.

Я вылез из машины, обошёл его и открыл дверь, подав руку девочке с шутливым полупоклоном:

— Мисс!

Она округлила глаза и неловко подала мне ладонь, выбираясь наружу. М-да, над грацией надо бы поработать.

— Доброе утро, мистер Соколов! — раздался мелодичный голос позади меня.

Я обернулся. Вот у кого грации хватало, так это у Блум.

— Мисс Брауни!

Девушка была одета в серое короткое платье с перехлёстом на юбке впереди. Такое ощущение, что она специально одевается так, чтобы в любой момент можно было отправиться кататься верхом. Она, не спеша, спустилась к нам по ступеням и произнесла:

— Рада, что вы подумали над тем, чтобы приехать пораньше. Если мы успеем сегодня добраться до Атлантик-Сити, то лошади успеют отдохнуть. Подобные переезды — это стресс для них. Особенно если их перевозят нечасто. Кайман, свои!

Из-за угла дома показался огромный дог с длинной, почти крокодильей пастью. Он медленно втянул ноздрями воздух, смерив нас почти презрительным взглядом. Но затем потрусил поближе и лизнул подставленную руку Насти.

— Как прекрасно! — хлопнула в ладоши Блум, — Он никогда ни к кому не идёт! Пройдёмте в дом, у нас есть замечательный чай.

Внутри убранство дома было выполнено строго и минималистично. Однако во всех окружающих вещах чувствовался стиль. Я прямо ощущал тот самый пресловутый «олд мани», которого придерживалась настоящая аристократия или просто воспитанные, но богатые люди. Это напоминало гостиницы в Санкт-Петербурге. В распиаренные и поливающие всё вокруг гламуром отели, уважающие себя люди, которые носили на запястье часы стоимостью в хорошую квартиру и одевались в простые, но дорогие костюмы — никогда бы не зашли. Они останавливались рядом, в старом тихом отеле. Правда, обслуживание там и кухня всегда оказывались раза в три лучше, чем в тех, что забивали всю рекламу на набережной Невы.