Ночная радуга - Михайлова Евгения - Страница 12

Сергей Кольцов жил в нормальной квартире эгоиста, от которого сбежали жена с сыном. Впрочем, жена Сергея просто нашла более теплый и комфортный вариант — мужа в Калифорнии. Видно было, что Сергей очень грустит, когда он, глядя неотразимыми глазами в туманную даль, рассказывал об этом. Холостяком устроился он вполне уютно. Тот самый вариант, который мне так понятен. Все твое и все рядом. Протянул руку, не глядя, — тут твоя чашка. Поднял взгляд — в этом зеркале твое отражение и больше ничье.

Кофе у него сносный, коньяк отличный, пол действительно чистый. Слишком чистый, как его синий взгляд. Это и наводит на мысль, что к такому повороту сегодняшних событий детектив Кольцов был готов.

Разговор по поводу условий его работы мы начали и закончили моей фразой:

— Подготовь, пожалуйста, текст договора с суммой. Мы с матерью подпишем.

— А в чем твой интерес? — спросил он. — Я его, честно, не просматриваю.

— А его нет. У меня нет интересов. Чисто физиологическая потребность досмотреть что-то до конца. Верю в неслучайность жизненных сюжетов. Рано или поздно окажется, что и это мой сюжет, он впишется в то, что было или будет. Я не могла совсем беспричинно согласиться на сотрудничество с неприятным мне человеком. Да еще накануне его убийства. К тому же, как выяснилось, Пастухова хорошо знала моя загадочная мать, о которой мне известно так же мало, как и ей обо мне. И еще одно, очень серьезное обстоятельство встречи с Пастуховым.

— Оператор Кирилл, — невыразительно произнес Сергей. — Роковая страсть? Злополучная вторая половинка? Или что?

— Или что, — проговорила я, давая понять, что не хочу развивать эту тему.

Потом мы слушали музыку, говорили о картинах Петра Пастухова. Наши вкусы удивительно совпали. Сергей сжал мои руки и произнес:

— Вика, Виктория, победа… Ты весь вечер отводишь от меня взгляд. Посмотри на меня. Я задам вопрос без слов. И прочитаю ответ.

— Да, — сказала я вслух, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Ни у него, ни у меня самой, ни у того, кто и сейчас мне нужнее всех.

Той ночью я никому не изменяла. Я была в другом месте с другим человеком, который подходил мне, который был мне нужен, как горячее солнце после зимы, как аромат цветущего сада в открытое окно, как глоток ледяной воды посреди жаркого лета. Как прекрасный любовник для женщины с особой чувственностью: я умею ощущать страсть мужчины и собственную женскую суть каждым кусочком тела, ловить моменты любви, прятать их и сохранять. Это единственный контакт, когда я ничего не скрываю и ничего не откладываю на потом. Самые навязчивые мысли улетают из моей раскаленной и свободной головы. Для них там слишком высокая температура.

Утро мы встретили, как близкие и очень приятные друг другу люди. Он рассказывал мне, как я красива, и был при этом хорош, как бог. И ни капли боли и грусти во мне. Ни капли! Только томная усталость всех мышц, кожи, губ. Усталость, с которой хочется продолжать жизнь. Вот и все, что требовалось доказать. Я не оторвала себя от Кирилла. Пока не оторвала…

Было совсем светло, когда Сергей привез меня к моему дому. Кирилла мы увидели издалека. Он курил, ходил у подъезда, подняв воротник куртки, зябко сутулился. Я поняла, что он так провел всю ночь. Кирилл поднял голову, увидел, как Сергей помогает мне выйти. Подумал, сделал несколько шагов в сторону своей машины, затем резко повернулся и пошел нам навстречу.

— Привет, — сказал он обоим, а Сергею пожал руку. — Вовремя вы, до моего превращения в ледяную статую осталось пять минут.

Они оба чудесно улыбнулись друг другу. Кирилл продолжил:

— Сережа, зайдешь к нам? Чаю выпьем.

Сергей погасил синий холодный луч под ресницами и ответил:

— Нет. Я терпеть не могу чай. Да и дел масса. До связи.

Подарок Пастухова

Как мы с Кириллом решали нашу проблему? Мы ее не решали. Мы просто споткнулись об излишнюю полноту нашей совместимости, упали и приземлились на острие причины. Я ни за что не буду принадлежать одному человеку. Я никогда не разделю ни с кем ни свой кусочек мира, ни воздух своего одиночества. Оно важнее и ценнее всего, что показала мне судьба. А он? Он никогда не шевельнет и пальцем, чтобы меня уговорить или задержать.

Мы прожили тот день. Я стряхнула, смыла с себя тепло, запах и страсть другого мужчины. И забыла, как это было. Пусть на этот вечер, на эту ночь, но я была свободна от обоих. Спокойно думала о том, уйдет ли Кирилл ночевать к себе домой или останется работать за моим столом до утра. Может, ляжет спать на кухонный диван.

Мы общались, я рассказывала о поездке к Полине Смирновой, писала о том, что узнала у Пастухова. Обедали и ужинали. Кирилл действительно долго работал у компьютера.

А меня моя томная усталость уложила спать и сразу отправила в сладкий, липкий и душный сон. Я видела во сне себя. Я выпутывалась из чужой простыни, пыталась вывернуться из мужских рук, с детской, дикой стыдливостью прятала свою наготу. И я звала… Да, я звала на помощь Кирилла. Подняла ресницы, как решетки тюрьмы, и увидела его. Он стоял рядом и подсматривал, подслушивал мой сон. Наверное, я на самом деле кричала.

Кирилл убрал мокрые волосы с моего горячего лба, открыл мою влажную и бессильную ладонь и спросил:

— Это возможно?

— Спасай, — простонала я. — Я бежала то ли от тебя, то ли от себя, а меня опять прибило, как щепку, к этому нашему берегу, от которого я бежала.

И мы оба приняли наш гибельный омут, наш упоительный и страшный плен, общий обрыв общего дыхания и уже привычную боль разлуки тел.

— Мы попробуем преодолеть, — сказал Кирилл. — Попробуем победить нашу неприкаянность, твою неукротимость, все то, что так мешает нам быть похожими на счастливых людей. Вдруг получится.

— Вдруг, — шепнула я обреченно, не поверив в эту перспективу ни капельки.

Утром мне позвонил Петр Пастухов и попросил приехать.

— Хочу поблагодарить вас. За то, что выслушали, за то, что поняли. Так мне показалось. И за то, что мы с Машей теперь не так одиноки, больше нет ощущения, будто похоронили нас, а не сына.

Мы с Кириллом поехали к Пастуховым вместе. Мне было хорошо в этом строгом и чистом доме. Опять пахло пирогами, опять улыбалась мокрыми глазами Мария Ивановна. А Петр, худой, величественный, мудрый и скорбный, на этот раз больше молчал, чем говорил. Он очень внимательно смотрел на нас с Кириллом. Они чем-то были похожи. Наверное, Кирилл так будет выглядеть лет через тридцать. Такие же строгие и скупые черты лица, такой же суровый взгляд.

— Это удивительно, — произнес Петр. — Виктория, я приготовил вам в подарок один свой рисунок. А подарю другой. Он однажды победил на хорошей выставке. Потом было много потенциальных покупателей. А я почему-то не смог с ним расстаться. Теперь понимаю, почему.

Мы прошли в его кабинет. Пастухов положил на чистый стол большой лист акварели и зажег верхний свет. Я онемела от восторга и потрясения. Дело не только в совершенстве цветовых сочетаний, которые были и музыкой, а не просто живописью. Дело было в другом.

На нежнейшем сизом фоне, в осязаемом воздухе, кружеве облаков, тон которых переливался с бледно-розового в бледно-голубой, над крышами нереальных, заброшенных домов, в лучах звезд слились в тайной встрече два профиля. Четкие лица мужчины и женщины. Ее волосы искрились росой, его взгляд был центром картины, все ее напряжение. Он звал, она к нему плыла. И это были наши с Кириллом лица. Такая немыслимая история.

Мне показалось, что у Кирилла влажно блестели глаза, когда он пожимал руку Петру и говорил:

— Это невероятно. Это шедевр.

— Вы заметили сходство? — уточнил Пастухов.

— Об этом даже говорить нет сил.

С таким сокровищем мы приехали домой. Вот когда непроницаемый купол моего королевства оказался отлитым из прозрачной воды. Что-то произошло в слиянии материи, чувств, предначертанности судеб, и художник, который понятия не имел о нашем существовании, написал эту картину. Написал тогда, когда я и Кирилл не знали друг друга. И это никакая не мистика. Это та обреченность, которая важнее любых других доказательств родства. Родства-борьбы-притяжения мужчины и женщины.