Шарлатан 3 (СИ) - Номен Квинтус - Страница 31

Но все это было делом хотя и скорого, но будущего — а пока я, хотя формально никаких законов и не нарушил, все же поступал не совсем в соответствии с нынешними финансовыми правилами — и, похоже, кому-то это не понравилось. То есть я просто не мог предположить, зачем я вообще кому-то из руководства страны понадобился, да еще так срочно — но ведь понадобился. Вот только кому?

Вообще-то отношения с соседкой у меня были довольно спокойные: она своей работой занималась, я свои делишки как-то обделывал. И с ее детьми я пересекался нечасто, в основном они с моими двоюродным общались — но не потому, что я, скажем, от такого общения уклонялся, мне просто некогда было. Иногда, конечно, по вопросам сугубо бытовым мы пересекались: первое время она иногда у меня что-то узнавала на предмет где чего купить или как быстрее куда-то проехать — но на этом наши «совместные дела» и заканчивались. А тут она просто буквально взяла меня за шкирку и куда-то повезла — и еще до прибытия на аэродром (а приехали мы на городской, а не на заводской) я выяснил, что она и сама не знает, кто и зачем меня срочно возжелал в Москве увидеть. Но хоть понятно стало, куда летим — однако вопросов к меня меньше не стало.

И летели вы именно «срочно»: самолет («Сокол») нас уже ждал, так что мы едва в него сели — и он сразу же и взлетел. Обычный, пассажирский самолет — то есть пассажирский вариант на восемь кресел, а не «командирский» на четыре, однако экипаж был все же военным. И Светлана Андреевна тоже по поводу срочного вызова несколько переживала. Но она переживала по другому поводу: она, как я теперь узнал, была назначена начальником управления госбезопасности, которому подчинялись все первые отделы учебных заведений города и области и у нее как раз на завтра было назначено какое-то мероприятие, на которое все начальники этих первых отделов были вызваны — а из-за этого срочного вызова в Москву она ни предупредить их не успела о переносе мероприятия, ни назначить себе заместителя, способного его провести. Потому что ей, оказывается, самой позвонили за пять минут до того, как она ко мне пришла, и времени у нее хватило только на то, чтобы домашний халат на приличный костюм сменить. А еще у нее был и другой повод для переживания, чисто женский: она даже у меня спросила, достаточно ли строго она одета для визита, допустим, к начальству. И вдобавок она боялась, что в костюме сильно вспотеет и вид у нее получится совсем уж неприличный — однако услышавший ее причитания второй пилот быстро успокоил: это в Горьком температура была за двадцать пять градусов и влажность как в бане, а в Москве, по его словам, было даже прохладно — меньше двадцати (а ночью вообще чуть выше десяти было), и вроде бы абсолютно сухо.

Но информация о погоде ясности относительно цели поездки никому не прибавила — впрочем, Светлана Андреевна вроде успокоилась, поняв, что потеть — по крайней мере из-за жары на улице — ей не придется. И потому уже очень спокойно она села рядом со мной в поданный к самолету (опять на гражданский аэродром приземлившийся) ЗиС и мне тоже посоветовала особо не волноваться. Ну да, очень полезный совет…

К водителю лимузина она с вопросами на тему «а куда нас везут» не приставала, и я решил, что и мне этого делать не стоит: в конце-то концов интересно ну куда нас везут, а к кому. И на этот вопрос я ответ получил уже минут через двадцать, когда мы (уже вдвоем) зашли то ли в небольшой зал, то ли в большой кабинет, в котором за столом сидел всего один человек: Лаврентий Павлович Берия. Который очень внимательно посмотрел сначала на подполковника Уткину, затем еще более внимательно и как-то оценивающе на простого студента (уже все же второкурсника) Кириллова. Посмотрел, хмыкнул и предложил:

— Присаживайтесь поудобнее, я думаю, что нам есть о чем поговорить. И вы, товарищ полковник, внимательно выслушайте ответы товарища… Шарлатана, возможно, у меня после этого и к вам определенные уточняющие вопросы появятся. Чаю хотите? Или кофе? Чай есть очень неплохой британский, с бергамотом, и замечтальный китайский — он и без бергамота великолепен. А кофе у нас только эфиопский…

— Мне тогда кофе с молоком, если молоко есть, или китайский чай, если молока нет, — раз Берия предлагает припасть к благородным напиткам, то вряд ли собирается меня расстреливать. Но вот какое ему-то дело до моих относительно невинных махинаций с финансированием нескольких строек, я все равно понять не мог.

— А вам, Светлана Андреевна?

Соседка тоже, видимо, успокоилась и попросила чай. Китайский…

Вообще-то, если внимательно читать газеты, можно было вопрос Лаврентия Павловича счесть провокационным: чая сейчас в СССР уже довольно много разного продавалось, и лучшими считались китайский и индийский. То есть индийский все же считался лучше, чем грузинский но все же хуже иногда появляющегося в продаже «английского». Правда, строго формально чай, называемый «английским», к Англии вообще отношения не имел, это была продукция совершенно финской компании, изготавливающей чай неизвестного происхождения, но с бергамотом. И на пачке (довольно дорогой) и написано было русскими буквами «чай британского сорта», а в газетах как раз мелькали заметки о том, что-де негоже советскому человеку испытывать бурный восторг из-за заграничной этикетки. То есть это в магазинах такой «британский» чай попадался, а какой предлагал Лаврентий Павлович, было непонятно — но, откровенно говоря, на мой вкус чай этот был так себе. Еще в магазинах иногда попадался чай уже полностью индийский, в Индии произведенный, и тоже с бергамотом, и я такой старался, если встречал, для деда Митяя купить — но и он предпочитал все же заваривать китайский с бергамотом, добытым из бабынастиного дерева. Какой нравился соседке — я не знал, но подумал, что сейчас она выбрала китайский чтобы не выглядеть «антипатриотично».

Что же до кофе — этот продукт в СССР поступал из трех стран. Из Эфиопии, с которой у СССР какие-то торговые отношения довольно успешно налаживались, из Индонезии и, сколь ни странно, из США — американцы нам перепродавали в основном бразильский кофе. Но из Индонезии поставлялась исключительно Робуста, в которой было гораздо больше кофеина — и этот кофеин вытаскивался для использования в фармацевтике. Ну а то, что оставалось (после извлечения кофеина), отправлялось в магазины и там продавалось по очень умеренной цене. Но и вкус с ароматом у Робусты были более чем умеренные, так что особой популярности этот кофе не приобрел. Американско-бразильский был заметно лучше и по вкусу, и по аромату — но и по цене он заметно «конкурентов» превосходил, так что и тут народ на «благородный напиток» подсаживаться не спешил. А вот эфиопский…

Бразильцы кофе перед поставкой ферментировали просто в кучах и для проявления всех его свойств нужно было его лишь слегка обжарить — но вполне можно было и без этого обойтись. А вот эфиопы кофе поставляли «как есть», то есть они его собирали, очищали ягоды от мякоти, сушили зерна на солнышке и насыпали в мешки, отправляемые покупателям. И в таком виде — если зерна просто перемолоть и сварить — у него что вкус, что аромат воображение уж точно не поражали. А вот если его правильно обжарить, то напиток получался просто божественный — но много ли в стране было специалистов именно по приготовлению эфиопского кофе? Но я понадеялся, что уж у Лаврентия Павловича нужный специалист найдется — и угадал.

Лаврентий Павлович нажал какую-то кнопочку на стоящем перед ним аппарате — черном телефоне, у которого снизу была панелька с десятком примерно больших белых клавиш (я подумал, что это обычный офисный селектор сейчас в таком виде производится), повторил вслух наши заказы, и замолчал, видимо ожидая, когда заказанное принесут. И молчал он минуты три, а затем в кабинет зашел мужчина с подносом, поставил перед Светланой Андреевной чашку с чаем, чайник, сахарницу (одну на нас двоих), а передо мной — чашку, в которую он налил чуть ли не кипящий еще кофе из настоящей джезвы и рядом поставил небольшой молочник, емкостью грамм на пятьдесят. И предупредил, что в нем сливки налиты, а если я хочу просто молока, то он сейчас же его принесет. Но я от «просто молока» отказался, меня уже буквально в задницу шило кололо — так хотелось узнать, что же от меня Берии-то столь срочно потребовалось, что нас вечером в воскресенье к нему вызвали.