Главная роль 8 (СИ) - Смолин Павел - Страница 32

Сравнивать населенные пункты с землей я не хочу. Терять больше подданных, чем необходимо — тоже, поэтому было решено не торопиться. Линии снабжения больше мертвы, чем живы, помощи туркам ждать не от кого, инициатива на поле боя целиком за нами, припасов всех типов у нашей армии в изобилии. Некуда спешить, поэтому наши войска останавливаются перед актуальной эрзац-крепостью, и начинается старая-добрая осада с направлением жителям и комбатантам предложений перестать воевать за Порту. Изрядно в этом помогают сбрасываемые с неба листовки с привычным призывом «стать другом Российской Империи» и непривычным, но крайне эффективным «Вместо этой бумажки могла быть бомба».

Сколько опиумом, пропагандой и религиозным фанатизмом людей не накачивай, все равно подавляющая масса не сможет преодолеть старую добрую биологию. Немного голода, немного жажды, много стресса, и вот ненависть направлена уже не на завоевателей, а вон на того смуглого и богато разодетого коменданта эрзац-крепости, олицетворяющего «коренную», центральную власть.

Борьба на дипломатическом фронте гораздо скучнее: Порта встала в «сильную» позу (потому что «позиция» должна быть подтверждена реалиями на земле и наличием средств, способных на них повлиять) и однообразно отвечает на наши предложения капитулировать симметрично, предлагая нам покинуть земли их стремительно уходящей в прошлое Империи, добровольно избавиться от Черноморского флота и выплатить удивительные в своей величине репарации. Легко демонстрировать несгибаемость в уюте роскошных дворцов под ароматный дым кальяна и изысканные яства, поэтому я не удивлен.

Ничего, чем ближе мы будем подходить к Царьграду, тем скромнее станут требования Порты. Сначала — хотя бы просто уйти уже без репараций и с «сохранением» (а ему что-то угрожает? Тройное презрительное «ха»!) Черноморского флота. Потом к этому добавятся территориальные уступки со стороны осман. Этот этап будет самым долгим, потому что размер территорий тоже будет увеличиваться обратно пропорционально расстоянию до Константинополя. Потом пойдет торг за положение и капиталы — сановники Порты попробуют выторговать себе высокие чины в Византийской губернии (так будут называться бывшие земли Османской Империи). Очень быстро это сменится попытками выторговать хотя бы сохранение капиталов и имущества.

Ну а когда наша армия подержит собственно Царьград в осаде до момента, когда изысканные яства и табачок для кальянов закончится даже во дворцах, «поза» Порты деградирует до жалобных просьб сохранить ее сановникам хотя бы жизнь и дать возможность сбежать к тем, кто захочет таких удивительных людей принять. Вот на это я соглашусь — беглые идиоты с большими претензиями очень полезны в качестве источника пригодных для внутреннего использования пропагандой высказываний. Свобода слова все-таки великая вещь: дай ее идиоту, и он сам о себе всё расскажет.

Наши «беглые депутаты», например, осели во Франции, и теперь самозабвенно фонтанируют призывами к народам Российской Империи восстать, свергнуть «кровавую власть самовлюбленного самодура» (это я!) и прекратить «братоубийственную и бессмысленную бойню» явочным порядком — сложив оружие и подписав сепаратный мир. Нужно ли говорить, как воспринимаются эти высказывания среднестатистическим жителем Империи? Особенно хорошо цитатки смотрятся на фоне настолько сокрушительной доминации Русского оружия. Мы тут, считай, победили, а эти предлагают примкнуть к проигрывающей стороне! Это же даже не враги, это бесы во плоти!

— Материалы на повара-героя, Георгий Александрович, — выдернул лежащего на диване в своем кабинете меня из размышлений заглянувший Остап.

— Оперативно, — одобрил я. — Давай.

Секретарь отдал мне папку и ушел, а я, оставшись лежать, развязал тесемки. Что там вверенная мне Империя может поведать о моем прапрадеде? Не так много — пара машинописных листочков всего, а в дополнение к ним идут армейские документы формата «где и как служил и служит» и записанные со слов старосты Луж его личные наблюдения.

После беглого просмотра (вдумчиво изучать здесь нечего) папочки я понял, что журналисты «Московского листка» либо не захотели, либо не смогли накопать на Петра Алексеевича чуть более достоверной инфы. Невелика оплошность — в Лужах мои предки действительно жили, но во время «великого переселения народов в бывшую Манчжурию» снялись с места, и теперь живут в Николаевской губернии. Живут неплохо — большое хозяйство рода насчитывает почти два десятка одних только коров и пяток лошадей. Есть своя маслобойка — электрическая! — и в ближайшем городке продукцию Коломановых уважают.

Дети, как водится, ходят в школу, немножко учат китайский, а весь род в целом перешел из традиционного Православия в старообрядческое, «поповского» толка. Эта деталь вызвала у меня легкую грусть — не по зову сердца перешли, а ради перспектив — но ничего плохого в этом на самом деле нет: одна это Вера, а Бог количество пальцев, регламенты церковных служб да списки утвержденных молитв не смотрит — это все людьми придумано, а человек, как известно, слаб и несовершенен.

А еще Петра Ивановича ждет дома супруга, имя которой с именем моей «оригинальной» прапрабабушки не имеет ничего общего. Точно в этой реальности меня — такого, какой есть — не будет. И дедушек-бабушек да родителей не будет. Поняв это, я ощутил перед родней из прошлого мира чувство вины. Не будет их, и что самое грустное — их не будет в этой версии реальности, где не будет гражданской войны, последующей разрухи, проводимого в кровавом поту восстановления и чудовищной Великой Отечественной. А еще, как следствие, не будет «девяностых», которые по сравнению с вышеперечисленным такая себе катастрофа, но я помню рассказы родителей о том, что пару лет им пришлось жить впроголодь.

Ай, чего горевать по настолько странным причинам? Да, точно таких же потомков Петр Иванович не оставит, но будут другие. При всей моей любви к маме с папой и старшим родственникам не могу не допустить, что «новые» будут лучше. Да и я уже давно не столько Коломанов, сколько Романов. Давно в роль вжился, давно полюбил «приемную» родню — даже ко вредной Дагмаре всей душой привязался, и иначе как «вторую маму» воспринимать ее не могу. И свои у меня дети — слава Богу — есть. Здоровые, способные, послушные дети — таких кому угодно только пожелать можно, но я не стану — самому нужны!

А о жене и говорить-то незачем: даже если собрать из всех моих бывших пассий лишенную недостатков и объединяющую достоинства супер-женщину, она с моей Марго даже одним воздухом дышать будет недостойна. Природная принцесса с соответствующим воспитанием и образованием. Императрица, которой по праву гордится Российский народ. Мать, каждую свободную секундочку времени посвящающая личному воспитанию детей. Жена, которая в случае штурма Кремля злыми коммуняками будет стоять рядом и набивать патронами пулеметные ленты.

Поток мыслей, доселе заставляющий меня счастливо улыбаться, свернул не в ту сторону, и душу неприятно укололо чувство вины. Слабое, отболевшее, но обещающее остаться со мной до конца моих дней.

Баронесса Шетнева, героиня моего короткого Дальневосточного романа, ни разу не сказала, что родившийся в более подходящий, чем мне бы хотелось, срок мальчик — мой, но… Но здесь не только срок совпадает: маленький Алексей настолько на меня похож, что мне остается только руками развести на тот факт, что о сыне я узнал всего три месяца назад — такое сходство никто из рулящих в тех краях людей не заметить не мог. Заметили, в меру сил помогали баронессе обеспечивать ее предприятиями безоблачное будущее малышу, но, полагаю, даже во время бесед тамошних генерал-губернатор без лишних глаз и ушей они не смели высказывать вслух свои мысли по этому поводу.

Проведя в раздумьях, самокопаниях и муках совести несколько дней, я не выдержал и рассказал о мальчике Маргарите. Она в ответ лишь пожала плечами, сказала что не обижается — зачатие произошло пусть и после моего признания на весь мир в любви к моей валькирии, но до ее согласия и в момент, когда против потенциального брака выступали все Романовы как один.