Шутки Богов. Кнут и пряник - Усманов Хайдарали - Страница 5

Но у такого артефакта был и свой каприз – его нельзя было просто положить в хранилище и забыть. Он требовал «подкармливания» – особых ритуалов, в которых ему давали вкусить свежую энергию ярости, злобы и кровь врагов. Иначе он начинал пожирать сам себя, как зверь, что замкнулся в клетке и не нашёл выхода.

Хван До Ин отпер ларец с осторожностью, словно боялся, что изнутри вырвется шторм. Замок щёлкнул, крышка поднялась… и перед ними оказался клинок, от которого когда-то дрожали враги Пяти Пиков.

Только теперь это был уже не меч, а жалкая тень. Лезвие было серым, матовым, как старое железо, и покрыто мелкими трещинами, по которым шла пыль, будто клинок ржавел изнутри. От прежнего густого, давящего злого присутствия не осталось и следа. Даже слабая волна духовного восприятия не уловила в нём ни капли силы – пустая, мёртвая оболочка. Видимо, в череде внутренних распрей, ослабления и утраты традиций, кто-то когда-то решил, что для безопасности клинок лучше запереть в запечатанный ларец, дабы его сила не вырвалась наружу. Ларец был безупречен в своём предназначении – полностью изолировал оружие от внешнего мира. Вот только вместе с врагами он отсёк и ту энергию, что питала меч. Сотни лет клинок пожирал сам себя, его сталь изнутри выгорела, сила рассеялась,

– Не может быть… – хрипло произнёс старейшина, пальцами почти трепетно касаясь остывшего металла. – Он… он сам себя сожрал.

Он закрыл глаза, и перед внутренним взором возникла картина: как сотни лет клинок лежал в этом гробовом ларце, заперт в собственном зле, не имея выхода. Его злоба, не находя пищи, повернулась внутрь, грызя и грызя саму суть меча, пока тот не выродился в хлам.

Ученики переглянулись. Для них это был не просто артефакт – это был символ былой мощи секты. И теперь он превратился в ничто.

Хван До Ин опустил крышку и запер замок. Он даже не стал уносить меч – теперь он был бесполезен, а память о нём лишь ранила.

Вместо этого он повернулся к дальним стеллажам, где в нефритовых коробах и фарфоровых сосудах хранились пилюли и эликсиры. Это было всё, что у них осталось, кроме пары ещё рабочих артефактов. Теперь их нужно было беречь, как глаза в голове.

Но мысль о мёртвом клинке не отпускала старейшину. Он понимал: если даже символ страха Пяти Пиков обернулся пылью, то враги почувствуют запах слабости. И тогда даже эти стены не удержат бурю, что приближается.

Для секты это было почти символично. Ведь то, чем они пугали мир, обратилась в прах не из-за силы противников, а из-за собственной небрежности и забвения. И теперь Великий старейшина Хван До Ин растерянно стоял в полутемном зале сокровищницы, застывший на низкой резной табуретке, обитой старым, но всё ещё прочным шёлком с узором в виде пяти горных вершин. Перед ним, на низком столике из чёрного дерева, лежал длинный, узкий ларец из чёрного же камня, перевитый треснувшими серебряными жгутами, которые когда-то должны были удерживать внутреннюю силу от утечки.

И сейчас Великий старейшина с нескрываемой горечью осознавал тот факт, что из былого великолепия и могущества секты Пяти Пиков Бессмертных остались лишь жалкие крупицы. Когда секту обрушил позор, многие из мастеров, некогда гордившихся своей принадлежностью к их обители, просто исчезли – уехали в родные земли, скрылись в своих усадьбах, не желая разделять участь павших. Четыре старейшины, включая его самого, составляли весь совет мудрых. Остальные бойцы были либо слишком молоды, либо слишком слабы, чтобы считаться опорой в грядущих смутах.

И всё же кое-что у них оставалось – древние артефакты, пусть и немногочисленные, и богатые запасы пилюль и эликсиров. Эти накопления ещё могли дать шанс выстоять, если действовать разумно. Но один артефакт… один из самых почитаемых… оказался выгоревшим хламом… Что было самой обидной потерей.

Хван До Ин снова перевёл взгляд на ларец перед собой. Не смотря на внешнюю целостность, внутри его края были изъедены временем, а сама поверхность, некогда гладкая и тёмная, теперь поблёкла, покрылась сетью мелких трещин. Когда-то здесь хранился легендарный меч, то самое оружие, которое было способно разрубить даже мастера уровня Доу Ван, если клинок был подготовлен и напитан силой должным образом. Его сила питалась не только энергией владельца, но и особым "угощением" – концентрированной энергией ярости, злобы и, в крайнем случае, свежей кровью врагов.

Но последние сто пятьдесят лет меч находился здесь, в полной тьме, запечатанный в ларце, который не выпускал наружу ни малейшей капли его силы. Вначале это делалось ради безопасности. Так как подобное оружие было слишком опасно, чтобы доверять его даже мастерам секты без особой нужды. Однако это время изоляции стало для клинка темницей. Лишённый подпитки, он начал пожирать сам себя, разрывать собственное духовное ядро, как зверь, замкнутый в клетке без пищи.

Сейчас, глядя на фактически опустевший ларец, Хван До Ин ощущал почти физическую боль. Этот меч был не просто оружием – он был символом устрашающей славы Пяти Пиков Бессмертных. С ним имя секты произносилось шёпотом даже в залах князей. Теперь же от этого символа осталась лишь горстка пыли, которую он не решился выбросить – и не из суеверия, а потому, что в этой пыли ещё витал призрак величия, утраченное навсегда.

Всё это было словно отражением судьбы самой секты – когда-то полная ярости и силы, а теперь заточённая в собственной истории, изнутри пожиравшей то, что ещё оставалось живым.

……….

После посещения сокровищницы, Великий старейшина Хван До Ин долго сидел в верхнем зале Пяти Пиков Бессмертных, за высоким резным столом из чёрного абрикосового дерева. Лёгкий туман, стелившийся с горных вершин, проникал сквозь приоткрытые створки окна, смешиваясь с тонким ароматом старого чая, но в этом аромате сегодня была едва уловимая горечь – как напоминание о том, что всё вокруг рушится.

Когда-то этот зал собирал десятки мастеров, шумных, уверенных в себе, с глазами, полными пламени даосской веры. Теперь же, в тишине, перед ним стояли лишь трое седых старейшин, опустивших головы. Их мантии с золотыми облаками на плечах выглядели потёртыми, и только полированные наконечники их посохов ещё сохраняли прежний блеск.

– Мы… Ещё не мертвы. – Наконец произнёс Хван До Ин, медленно поднимая взгляд, а его слегка надтреснутый голос был ровным, хотя в глубине звенел металл. – Позор… Он не убивает. Но если мы будем прятаться, позор превратится в могильную плиту.

Старейшина Со Ёнгук, самый молчаливый из оставшихся, сжал кулаки, и сухие суставы хрустнули в тишине. Старейшина Юй Мин, наоборот, покачала головой, и в её глазах мелькнул страх, прикрытый усталой улыбкой.

– Великий старейшина… мы едва держимся. Люди уходят. – Голос Юй Мин звучал тихо, но в каждом слове была слышна тяжесть последних недель. – Сколько нас осталось?

Хван До Ин слегка задержал дыхание, словно перед тем, как сделать болезненный разрез.

– Двадцать три мастера. Ещё шестеро – из внешних учеников, но они не достигли и четвёртого уровня. – Он произнёс эти цифры без выражения, но в зале стало холоднее. – Этого мало, чтобы сразиться с чудовищем, что идёт к нашим землям. Но достаточно… чтобы нанести мощный удар.

В наступившей тишине он медленно поднялся, тяжело опершись ладонью на стол, и обвёл взглядом каждого из присутствующих.

– Я соберу ударный отряд. Лучших. Тех, кто ещё не потерял дух. Мы нанесём один удар – и покажем, что Пять Пиков Бессмертных не склонили головы.

Он произнёс это с отчётливой, почти жестокой решимостью, но при этом не сделал ни малейшего намёка, что сам возглавит отряд. И все это поняли.

Старейшина Со Ёнгук тут же прищурился, с едва заметной усмешкой в уголках губ.

– Значит, вы хотите, чтобы мы отправили учеников на смерть… пока вы останетесь здесь?

Взгляд Хван До Ина стал холодным, как лезвие, отточенное ветром.

– Я сохраню командование. Кто-то должен. – Его слова прозвучали как приговор, и в них не было ни капли извинения. И в этот момент все увидели, что он уже решил. Смерть и честь он готов доверить другим – а себе оставить власть.