Осколки света - Харрис Джоанн - Страница 53

Зато Мартину не до смеха. Когда я вернулась сегодня с пробежки, он говорил с Вуди по «ФейсТайм». Завидев меня, он торопливо закончил разговор, но я успела услышать что-то про «Мега Качок».

– Не говори с ними. Они хотят тебя подставить, и меня заодно. Отпусти и забудь, друг. Следи за здоровьем. И… – Я открыла дверь. – Ой-ой, супруга пришла. Пойду я. Потом поговорим.

«Супруга». Не нравится мне это. Какая-то насмешливость, холодность. Не называем же мы сына «наследник», а брата – «родственник». А к «супруге» спокойно относимся.

– Не начинай, – предостерег Мартин. Лицо у него было усталое, напряженное. На переносице остался красный след от очков. Я хотела погладить это место, но у Мартина строгие границы, за которые мне иногда заходить нельзя. – Я и так целый час на телефоне.

Моей вины тут нет, подумала я и предложила ему чашку чая.

– Мне нужно работать.

Он ушел в кабинет и закрыл за собой дверь.

Между прочим, обманул. Я такое сразу замечаю. Он просто не хочет со мной разговаривать. Интересно, что там приключилось с Вуди? Не из-за этого ли Мартин отстранился? Судя по всему, с ним пытались связаться газетчики. Может, Вуди вспомнил что-нибудь важное? А может, задел Мартина за живое? Так или иначе, кабинет Мартина для меня недосягаем; если муж там, значит, он хочет побыть один. Я приняла душ, переоделась и приготовила себе немного салата и горячий бутерброд с сыром. Что у Мартина на уме? Он не любит откровенничать. Раньше любил, еще в «Пог-Хилл». Мы читали мысли друг друга без всяких зеркал. Точнее, так я думала. Может, и ошибалась. Теперь-то его мыслей не прочесть.

Вообще-то…

Верно. Но куда проще зайти к нему в «Фейсбук». Заглядывать в «дом» очень опасно. Понимаю, как странно звучат мои слова, ведь я так уже делала – с подругами из бегового клуба, с Айрис и Саленой. И никто не пострадал. Однако с мужчинами иначе. Вуди, Ник, Джослин, мистер Д…

Кроме Данте. Точно, кроме Данте. Не все мужчины негодяи. Данте вот хороший. И Мартин хороший, несмотря на случившееся. С другой стороны, разве не все женщины так думают? Вряд ли бывшая жена Кроули его подозревала. СМИ часто винят жен преступников. «Как она не догадалась?» – вопрошают они. А даже если догадалась – как во всеуслышание объявить правду? Рискнешь ли, зная, на что он способен?

В «Фейсбуке» все тихо. Мартин не списывался с Кэти. Похоже, я зря боялась, что они снова общаются. Вместо этого вижу еще не законченное обсуждение Джареда Нунана Филлипса в кругу коллег из издательского дела. И еще одно, о преимуществах диеты на «Мега Качке» (Мартин не в восторге). Переписка Мартина и Вуди. Судя по всему, продолжают прерванный разговор.

Джим Вуд: Извини, друг. Она одна из них. Держи ухо востро.

Мартин Ингрэм: Не смеши! Вот твоя благодарность?

Джим Вуд: Ты не понял. Когда все это началось, она была там. Я ее увидел в зеркале.

Мартин Ингрэм: И? Ты видел Берни в пабе?

Джим Вуд: Нет, чувак. Трудно объяснить. Она там была с

Мартин Ингрэм: Вуди? Ты где?

…

Мартин Ингрэм: Вуди?

…

Мартин Ингрэм: Вуди?

…

6

Среда, 11 мая

За дверью кабинета тишина. Стучу – не отвечает. Уже поздно, а Мартин так и не вышел, даже за бутербродом. Наверное, работает над рукописью или играет в онлайн-игру. (Или смотрит на профиль Кэти в «Фейсбуке», – шепчет демонический голос. – Представляет на подушке ее вместо меня.)

Бред, конечно. И все равно становится не по себе.

– Мартин, ты спишь?

Нет ответа. Мартину не нравится, когда его отвлекают. Но уже полночь. Может, он в наушниках? Может, у него сердечный приступ? Может, лежит мертвый на полу?

– Мартин, я иду спать.

Опять никакого ответа. Я знаю, он там. Знаю, что слышит меня. Иногда он не отвечает. Отстраняется. Я вдруг понимаю: а ведь Мартин отстранялся от меня еще с детства Данте. Злость борется во мне с грустью; хочется плакать. Однако Мартин всегда подчеркивал, как презирает плаксивых женщин, поэтому при нем я сдерживаю слезы. Внутренний голос замечает: «Уж если кого и презирать, так, может, не плачущих женщин, а тех, из-за кого они плачут?»

Помню, когда мы были единым целым и я не могла отличить, где кончается Берни и начинается Мартин, он сказал: «Любовь для меня сродни смерти. Чем больше любишь, тем больше теряешь, тем больше боишься потерять. Поэтому иногда я с тобой холоден: невыносимо представить, что мы когда-нибудь расстанемся».

Тогда я была в восторге. Так романтично! Сейчас при этом воспоминании вспыхивает внезапная злость. Подрасти наконец! Мне же пришлось!

Откуда она, эта злость? Последствия менопаузы? Или она давно жила во мне, а сейчас обрела голос? Еще вчера я была так счастлива… Думала, мы нашли общий язык. Теперь Мартин вновь отстранился. Общий язык утерян. Когда Мартин такой, мне только и остается оставить его в покое, терпеливо ждать и надеяться, что он, словно бродячий кот, сам ко мне вернется.

Мартин ведь любит меня, правда? Так он мне сказал много лет назад. Объяснил: если он так себя ведет, значит, любит. Непохоже. Я уже не чувствую душой его любви, как было в юности. В восемнадцать я принимала отстраненность за романтичность. Убеждала себя: Мартин не холодный, просто сложный. Не такой, как остальные. Остальные вместе пьют чай, держатся за руки, делают маленькие сюрпризы – готовят друг другу обед, набирают ванну, покупают цветы на День святого Валентина, – а мы выше этих банальностей. Временами я думаю: раз так, не следовало ли выбрать кого-нибудь побанальней?

Может, ты заслуживала лучшего? – шепчет голос Айрис.

– Но не понимала, поэтому и прожила с ним так долго?

Нет, не поэтому. Любовь не обязательно заслуживать. И она не обязана быть счастливой. Она просто есть, как камень на песчаном берегу. Порой его накрывает волнами, треплет ветрами, засыпает песком… и все же он остается на месте. Он не красив и не слишком примечателен. Он – часть моего пейзажа, и я живу с этим каждый день.

Я вернулась в гостиную и написала сообщение Айрис: Мартин настроение портит. Как ты?

Нет ответа. Наверное, спит. Попробовала Леони – то же самое. В конце концов пришлось прибегнуть к главному совету Диди Ля Дус для таких случаев: набрать ванну. Значит, Мартину не хватит горячей воды на завтра, но впервые в жизни меня это не заботило. Я заперла дверь в ванную и зажгла маленькие свечи. Потом залезла в воду, благоухающую розами и пачулями, закрыла глаза и взглянула на отражения в окнах дома с призраками.

О…

Я заглянула внутрь лишь на миг. Случайно! Само собой получилось, когда подумала о Мартине. Облака разных форм на летнем небе. Отражения в воде. А потом я оказалась внутри, словно свет вспыхнул вдруг в темной комнате.

Я велела себе немедленно уходить. Однако было слишком поздно. Я хотела узнать… да много чего! Счастлив ли он? Тревожится? Спит? Осталось ли мое фото на каминной полке или меня заменила Кэти? Ничего похожего я не нашла. Не увидела каминной полки. И гостиной тоже. И фотографий, приветливой мебели, сувениров, безделушек. Большинство людей обустраивают гостиные для друзей. Как страничку на «Фейсбуке». Отрывки из жизни для чужих глаз. А гостиная Мартина оказалась декорацией; на голой стене колебалось изображение его самого. Ни малейших попыток притворяться. Дешевые декорации забыты на полу. Недорисованный задний план, давно покрытый пылью. А за всем этим – ничего. Тьма. Тишина, что хуже вечного проклятия.

Я шагнула во тьму, как школьницы в фильмах ужасов, когда спускаются в подвал дома с привидениями. Как жена Синей Бороды, которая тоже что-то заподозрила. Я боялась – не за себя, а увидеть тайны Мартина. Поменять свое мнение о нем. Я направила тончайший луч света во тьму…

Ничего. Нет отрубленных голов. Нет шороха безликих монстров. Лишь непроглядная бездна опустошительной серости, заваленная осколками стекла и непонятными механизмами. Мне это место напоминало космический корабль, застрявший на планете, где небеса свинцовые, а земля бесплодна; где-то вдали виднеются однообразные двери, и каждая ведет к шлюзу, и каждая недосягаема…