Осколки света - Харрис Джоанн - Страница 24

А все-таки строчки баллады и мне подходят. И я от призраков больна[20]. Наверное, запишусь со всеми. В конце концов, правильно Диди сказала: «Ты можешь стать кем захочешь».

4

Вторник, 29 марта

Сегодня у нас девять покупателей. Трое пришли погладить кота, четверо просто посмотреть, а еще заглянула постоянная покупательница, Пегги Гриффин, – она успела задолжать Салене за последнюю книгу и постоянно «забывает» кредитку в другом пальто.

Последней зашла женщина с мальчиком лет шести, который радостно рванул к полке детских книг. Увы, мать забраковала его выбор и подыскала ему другую.

– Мама, я эту хочу!

– Олли, она для девочек. У нее даже обложка розовая!

– Почему для девочек?

Салена отвлеклась от компьютера.

– А мальчик прав, – улыбнулась она. – У нас книги для всех, иначе Кафка обидится.

Женщина хмуро покосилась на Салену. Сразу ясно: осудила за невоспитанность. Такое с Саленой бывает. Люди частенько думают, что менеджер книжного не она, а я: во-первых, я намного старше, а во-вторых, белая.

– Возьмем эти. – Женщина протянула мне две книги, написанные известным детским писателем (естественно, мужчиной). Подавив вздох, я улыбнулась и пробила товары. В чем толк бороться с чужими предубеждениями? И все же хотелось ей напомнить: мальчики, которые не уважают истории девочек, вырастают в мужчин, которые не уважают женские права.

Покупательница рылась в сумке, ища кредитку. Мои щеки вдруг запылали.

Тебя это не касается, – напомнила я себе голосом внутреннего критика. – Кредитка у нее, не у тебя. Клиент всегда прав, даже когда не прав.

Мальчик – Олли – обиженно сопел рядом с матерью. Книгу он положил на столик у полки с детскими произведениями. Названия я не разобрала, но заметила розовато-фиолетовую суперобложку.

– Знаешь, а это даже не розовый, – с улыбкой объясняла Салена мальчику. – Этот цвет называется гелиотроповым. Греческое слово. Означает «обративший лик к солнцу». А еще есть такой камень, гелиотроп, иногда его называют кровавым и носят в знак мужества.

– Ничего себе! – Лицо Олли загорелось.

А вот его мать помрачнела.

– С такими ценами вы вообще должны спасибо сказать, что я у вас покупаю. Я хочу поддержать местный бизнес, а то заказывала бы онлайн, как все.

Я опять подавила вздох. Не вмешивалась, даже не касалась ее, и все равно меня обдало жаром, а в ушах раздалось легкое потрескивание, словно отделы мозга вспыхнули снопом искр.

В доме женщины горел свет. Я видела комнаты словно бы через окно. Вошла, на этот раз миновав гостиную, и приоткрыла дверь, за которой таился коридор под низкой аркой. Неоновые лампы мигали и гудели от комплексов хозяйки. Эхом отдавался расизм. А еще гомофобия и внутренняя мизогиния. Они потрескивали в темных глубинах подсознания, как радиосигналы, передающие однообразную мелодию.

Я с минуту вылавливала нужную частоту. А потом очень осторожно зашла внутрь и кое-что перенастроила…

Так мы с Кэти играли в «домик». Убирались в комнатах, оставляли послания, переносили безделушки из одного «дома» в другой. Или меняли вкусы пищи. Или превращали лязганье предубеждений в чистую мелодию.

Получалось само собой, без раздумий. Жар спадал, алый цвет гнева тускнел, уступая место теплу понимания.

Улыбнувшись, я прошептала:

– Купите ту, что он хочет, Рут.

Она вздрогнула. Потом лицо ее смягчилось.

– Ну конечно, вы на кредитке прочитали. Простите, не расслышала?..

– Сколько лет Олли? – опять улыбнулась я.

– В мае исполнится семь. Но читает как девятилетний, если верить тестам на развитие.

– Чудесно, – мягко заметила я. – Значит, он осилит что-нибудь посложнее штампованной жвачки и стереотипов.

– Верно, – кивнула Рут.

Подозрительность в ее «доме» уступила место принятию. Мелодия менялась. Неоновые знаки из красных стали синими. Я вложила в ее голову успокаивающую мысль: бояться нечего, книги в розовых суперобложках вместо голубых не испортят ее сына. А затем оставила на каминной полке записку: «Мать любит ребенка таким, какой он есть, а не пытается переделать».

– Дети развивают навыки общения, когда читают разнообразные книги. Вы делаете прекрасный вклад в будущее вашего мальчика.

Рут опять кивнула, на сей раз с облегчением.

– Конечно. Об этом мечтает любая мать. – Она повернулась к сыну. – Беги за своей книжкой, Олли.

Мальчик просиял и помчался к полке. Рут проводила его ласковым взглядом. Я мельком уловила отражение в окне «дома» Олли. Сказочная страна, единороги, пастельные мечты о полете…

– Неплохо! – отметила Салена. – Онлайн мы продали двенадцать книг. И Кафка набрал восемьсот с чем-то лайков. Если перевалит за тысячу, куплю ему мышку с кошачьей мятой. – Она проверила стопку книг на подоконнике. – И ты молодец! Прекрасно ладишь с покупателями. Похоже, нас ждут большие перемены!

– Спасибо, Салена, – улыбнулась я.

Может, она права, подумала я позже, возвращаясь домой через тот злополучный парк. Может, и правда грядут перемены. Я заглянула в аптеку за новыми прокладками. Похоже, они мне очень понадобятся.

Песня пятая: Fight Like a Girl[21]

Порой, в зеркальной глубине,

Проскачет рыцарь на коне,

Ее не видит он во сне,

Волшебницу Шалот. Альфред Теннисон. «Волшебница Шалот»

1

Отрывок из «Выпуска девяносто второго» Кейт Хемсворт

(Опубликовано в «Лайф стори пресс» в 2023 г.)

Большинство и не догадывается, что Второй Случай произошел в два этапа. Первый – это день состязаний, про него вы знаете. А второй начался позже, и с Берни Мун его никто не связал.

А зря.

После дня состязаний Грейс Оймейд ушла из школы. Взяла и пропала. Мы тогда не слишком ломали над этим голову. Забот было предостаточно: мы праздновали окончание учебного года, сдавали книги в библиотеку, ходили на собрания, получали грамоты, да и привычные школьные интриги никто не отменял – в общем, не особенно задумывались об исчезновении одноклассницы. Решили, что у нее сдали нервы из-за постоянной нагрузки, тренировок, суматохи состязаний и она обязательно вернется к следующей четверти. Однако в сентябре мы поняли: Грейс навсегда затерялась в бедламе «Солнечного берега», где ученики вместо формы носили толстовки и прогуливали уроки в зале игровых автоматов. Причину нам не назвали, и мы сошлись на том, что родители Грейс не смогли осилить плату за учебу. Кое-кто предлагал ее разыскать, но как-то руки не дошли. И в спортивном клубе ее не видели – эта часть ее жизни тоже бесследно исчезла.

А Берни Мун оставалась верна самой себе: на переменах сидела в библиотеке или слонялась одна у футбольного поля, как бродячая собака. Обзывать ее не обзывали, но и подружиться с ней никто не пытался. Иногда я мельком видела привычный кардиган домашней вязки и косички, как у Уэнздей Аддамс, однако, честно говоря, особо о Берни Мун не вспоминала.

Только на третьей неделе учебы мы заметили странные перемены в мистере Д. Он опаздывал на уроки. На глазах превращался из спортивного, ухоженного мужчины в неряху. Не снимал автомобильные перчатки даже в помещении. Не наматывал круги по полю, не болтал с любимицами. Мы думали, он совсем заработался. Ходили слухи, что он запил.

Поначалу мы старались его прикрывать. Сами начинали уроки. Когда он приходил в спортзал с чашкой кофе в руках, опоздав на пятнадцать минут, мы уже нарезали круги, или доставали инвентарь, или прыгали через скакалку, или делали упражнения. А иногда он и вовсе не приходил, и как-то раз под конец четверти мисс Лангли наведалась в спортзал и увидела, как мы занимаемся сами по себе. Тут-то все и началось.

Как объяснила мисс Лангли, у мистера Д. случались «приступы». Какие именно, она умолчала. Мистер Д. ушел на больничный, а нам дали нового учителя. Версии ходили разные: и нервный срыв, и микроинсульт, и последствия стероидов, и связь с ученицей – так или иначе, причина осталась загадкой.