Я уничтожил Америку. Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей - Страница 39

— Оно может быть опасным, но может принести немалый барыш, — сказал я, разливая коньяк по рюмкам.

— И много хочет поставить советский инженер? — спросил сосед, снова берясь за конфету.

— Сорок две тысячи, — проговорил я.

Рука соседа дёрнулась. Янтарная жидкость пролилась на столешницу. Семён Абрамович быстро метнулся к двери, выглянул наружу, а уже потом взял по пути тряпочку, чтобы вытереть со стола.

— Откуда у вас такие деньги, товарищ Жигулёв? — спросил он полушёпотом.

— Я нашёл тайник одного из цеховиков, — соврал я. — Там в банках было зарыто ещё очень много, но я не стал брать всё. Схватил столько, сколько смог унести.

— И теперь вы хотите сделать ставку, чтобы заработать ещё больше?

— Совершенно верно.

— Но зачем вам такие деньги? Вы всё равно не сможете их потратить, — вздохнул Семён Абрамович.

— Я хочу уехать заграницу, — просто ответил я. — Не смотрите на меня так укоризненно. Да, я настоял, чтобы вы не участвовали в грядущей акции. Вы увидите, что я был прав, когда всех вышедших евреев арестуют. А вас… Вас я заберу с собой.

Семён Абрамович потянулся за бутылкой, налил ещё одну рюмку и лихо запрокинул её в себя. Чуток раздышался и взглянул мне прямо в глаза. Старый человек, который боялся собственной тени, смотрел на меня и пытался что-то разглядеть. Я не отводил взгляда и выдержал эту игру в «гляделки».

— Почему-то мне хочется… очень хочется вам верить, Петя, — прошептал Семён Абрамович.

— А уж как не хочется, чтобы вы мне поверили, Семён Абрамович, — покачал я головой. — Вы только скажите, куда и когда принести деньги? Вы видите, как я вам доверяю?

— Деньги… это уже серьёзный разговор. Только вот незадача — я человек маленький, валютные дела не ко мне. Для этого нужны другие люди… покрупнее.

Он медленно размазывал пальцами коричневый след от конфеты по краю стола, будто чертя невидимую грань между нами. За окном гудел вечерний город, где-то далеко проехала грузовая машина, взревев мотором. В комнате пахло коньяком, воском и чем-то ещё — может, старыми книгами, а может, просто пылью, въевшейся в шторы за долгие годы.

— Я понимаю, — кивнул я. — Но, может, посоветуете, к кому обратиться? Человеку, который… не побоится таких ставок?

Сосед задумался, потом неспешно потянулся к графину, долил себе ещё, но пить не стал — просто крутил стопку в руках, наблюдая, как в янтарной глубине играют блики.

— Есть один человек, — наконец сказал он. — Но он не любит пустых разговоров. Если у вас действительно есть чем рискнуть — тогда, может, и удастся договориться. Только учтите — он не верит в удачу. Он верит в цифры.

Я усмехнулся.

— А разве не в этом суть азарта? Чтобы цифры вдруг сложились так, как никто не ждал?

Сосед хмыкнул, наконец отпил коньяк и с наслаждением закатил глаза.

— Азарт — для дураков, Петя. Умные люди делают ставки только тогда, когда знают, что выиграют.

За окном где-то громко залаяла собака. Я посмотрел на часы — время уже клонилось к ночи, но дело только начиналось.

— Ну что ж, — сказал я, поднимаясь. — Я жду от вас только одного — указания по поводу денег. Я доверяю вам, Семён Абрамович, и думаю, что вы не обманете моё доверие.

— Я не обману, Петя, но… Я не могу поручиться за людей, которые будут работать с моим знакомым…

— Это оправданный риск, — ответил я. — Вы же сами говорите, что азарт для дураков. Вот и посмотрим — насколько мы с вами дураки. Или же насколько мы с вами умные люди.

Семён Абрамович посмотрел на меня, вздохнул:

— Последнее время я не узнаю вас, Петя. Вы очень сильно изменились. И это заметила даже Матрона Никитична.

— Решил начать новую жизнь, Семён Абрамович. Решил порвать со старой напрочь и сделать из новой самую обычную сказку, — улыбнулся я в ответ.

— Порой я разговариваю с вами, а внутренним взором вижу не молодого человека, а умудрённого жизнью старика. Почти такого же, как я, — проговорил сосед. — И должен признаться, что вы смогли меня сегодня не раз удивить. Надо же, такой хороший коньяк, сумасшедшие деньги и невероятное предложение… Я всё-таки должен подумать, Петя.

— Подумайте, Семён Абрамович. Но постарайтесь не затягивать. Чемпионат мира совсем скоро.

Я кивнул на прощание и собрался уходить.

— Петя, а как же коньяк? — Семён Абрамович попытался вставить пробку в горлышко.

— Не надо. Мне всё одно утром на работу, а вам ещё подумать нужно. Это чтобы лучше думалось!

— Ох, как же… Ну, спасибо. Тогда… Я как можно быстрее всё сделаю и скажу, — ответил сосед и, чуть замешкавшись, спросил. — Скажите, Петя, у вас точно есть эти деньги?

— Зуб даю и честное комсомольское! — сказал я самую страшную клятву.

Глава 19

Когда я через два дня принес и развернул перед Семёном Абрамовичем сверток из оберточной бумаги, то он ахнул:

— Вы так просто в авоське… По улице… носите тридцать пять лет труда обычного советского гражданина? А если…

Он снова подскочил и бросился к двери, чтобы убедиться в отсутствии любопытных ушей Матроны Никитичны. Я усмехнулся. Этим вечером Матрона Никитична отправилась играть в преферанс со своими соседками по скамейке. Поэтому можно было не опасаться прослушки.

Семейство Игонатовых умчались на прогулку под закатными лучами солнца по парку Царицыно и мы в квартире были одни.

— Если кто решится на меня напасть и своровать эти деньги? — усмехнулся я в ответ. — Да кто решится напасть на рядового гражданина, который тащит самые обычные штаны из самого обычного магазина? Главное — зачем? Чтобы поиметь очередные одинаковые штаны? В этом нет смысла, дорогой сосед. И если человек несёт что-то в авоське, то он вряд ли будет нести что-то ценное. Всё потому, что авоська является самым простым и универсальным средством, кричащим, что у меня все на виду, и что я абсолютно открыт общественным взорам.

— А вы хороший знаток психологии, дорогой сосед, — передразнил меня Семён Абрамович. — Резон в ваших словах есть, но я бы ни за что не решился вот так вот, в наглую, ходить по улице с такими деньжищами!

Я не буду говорить, каким образом в девяностые прославились коробки из-под ксероксов. Старик все одно до этого времени не доживет. А если все пойдет так, как я задумал, то и этих коробок не появится.

— Ну, Семён Абрамович, — протянул я, разглаживая пальцами пожелтевшие купюры, — если бы все думали, как вы, то и жили бы по сто лет, да только скучно и сумрачно. А я, знаете ли, человек рисковый.

Он покачал головой, провёл ладонью по лысине, будто смахивая невидимую пыль сомнений.

— Рисковый… — прошептал он. — Это когда в казино последнюю зарплату спускают. А вот так, с голой задницей по минному полю ходить — это не риск, это… самоубийство!

Я рассмеялся.

— А вы поэт, Семён Абрамович! Голая задница, минное поле… Да я, если честно, уже лет двадцать по таким полям бегаю — и ничего, живой. Потому что самое опасное минное поле — это не под ногами, а вот тут! — я постучал пальцем по виску.

Старик нахмурился, но в глазах мелькнуло любопытство:

— Ну и? Где ваши мины-то?

— Да везде, сосед. В каждом взгляде прохожего, в каждом окне напротив, в каждом «добром утре» дворника. Только дурак думает, что опасность — это обязательно бандит с обрезом. Настоящая опасность — это когда ты сам начинаешь бояться. Ведь вы сейчас очень боитесь, что за вами придут? А между тем, вам-то как раз и нечего опасаться. Кому вы нужны?

Семён Абрамович задумался, потом вдруг фыркнул:

— Философ… Ладно, раз уж вы такой смелый, может, хотя бы под кровать спрячете? У меня старая, с довоенных времён, но железо — хоть танком бей.

Я ухмыльнулся.

— Кровать? Да это же первое место, куда полезет любой жулик. Нет уж, у меня своя схема.

— Какая? — не удержался старик.

— А вот это, дорогой сосед, уже моя забота, — я аккуратно завернул деньги обратно в бумагу.

Семён Абрамович вздохнул, махнул рукой.