За речкой (СИ) - Март Артём - Страница 18

Глава 10

— Разведвзвод мотоманевренной группы, — не спросил, а констатировал я, оторвав взгляд от желтоватого листка.

Николаев несколько покровительственно кивнул.

— Ты неплохо проявил свои качества в прошлой операции. Весьма неплохо. Потому — на новом месте службы должен проявить себя еще лучше.

— Вступишь в должность командира отделения, — сказал Давыдов. — Уверен, старший лейтенант Муха примет тебя хорошо. Человек он сложный, я его неплохо знаю. Но командир — отличный.

Забавно, но я подумал, что переназначение, хоть и опасное, выглядит совершенно непохожим на какое-то наказание. Да, на новом месте, в мангруппе, может быть куда опаснее, чем даже на пограничной заставе. И все же определение меня в разведвзвод походит скорее на… признание, чем на наказание.

Это чувствовалось во всем — во взглядах Николаева и Давыдова, в тоне их голосов, в манере, с которой они преподнесли мне эту новость.

Признаюсь, мне совершенно не хотелось покидать Шамабад. Прикипел я к людям, что там служили. И все же я был готов заплатить гораздо большую цену за то, чтобы освободить парней от незаслуженного наказания. И если теперь я должен покинуть заставу, то что ж… я ее покину.

— Я уже подготовил приказ о твоем освобождении из-под ареста, Саша, — сказал Давыдов. — У тебя есть время, чтобы привести себя в порядок. Ты отбываешь через три дня с группой новобранцев, что только что из учебки.

«Только что из учебки, — подумал я. — И сразу в пекло».

Радовало только одно — лето. Летом интенсивность боевых действий ниже, чем в остальные времена года.

Ведь не все афганцы — бандиты, сидящие в горах. Большинство тех, кто с нами воюет, — простые крестьяне. Днем они пасут овец, занимаются огородом, семью кормят. А ночью уходят убивать советских солдат.

Вот и летом у них и без войны забот по хозяйству хватает.

Еще по прошлой моей жизни я хорошо помню, что нередко в летнее время года количество и сила боестолкновений несколько снижалась. Не сильно, но ощутимо.

И все же это не делало службу в мангруппе менее опасной.

С самого начала войны начальству погранвойск стало ясно — недостаточно удерживать рубеж границы, чтобы защитить советскую землю от душманов. Нужно обороняться по обе стороны от границы.

Уже шестого января восьмидесятого года СБО — сводные боевые отряды, сформированные пограничными отрядами округов, пересекли границу Афганистана.

Первые два СБО вначале были отправлены от шестьдесят шестого Хорогского пограничного отряда и сорок восьмого Пянджского пограничного отряда. Позже свой сводный отряд отправил и Московский.

Это были быстро сформированные из числа бойцов штатных мотоманевренных групп, взводов повышенной боеспособности и резервных застав войска специального назначения. Каждому сводному отряду вверялась своя зона ответственности, на которой он должен был действовать.

Число СБО «за речкой» росло, но исходя из практической необходимости, уже в начале восемьдесят первого года эти отряды были реорганизованы в мотоманевренные группы. В то же время новые группы готовились пограничными округами на территории СССР, а затем вводились в Афганистан с целью защиты границы и контроля новых территорий.

Более организованные и структурно слаженные «ММГ» включали в себя, как правило, три-четыре пограничных заставы, на вооружении которых были БТР-70 и БМП-1; минометную батарею; разведывательный взвод; противотанковый взвод; саперный взвод; взводы связи и обслуживания.

А еще немногим позже начальство осознало необходимость в молниеносных и крайне мобильных штурмовых группах. Так были созданы ДШМГ — десантно-штурмовые маневренные группы, пользующиеся мощью и скоростью военно-воздушных сил ПВ КГБ СССР.

Может, когда-нибудь в этой жизни мне еще доведется послужить в такой. Но сейчас путь мой лежал в мотоманевренную группу.

— Я свободен, товарищ генерал-лейтенант, — сказал я. — А как же мои товарищи? Я знаю, что кое-кто с Шамабада тоже содержится здесь, на гауптвахте.

— Они свободны тоже, — ответил мне не Николаев, а Давыдов.

Впрочем, генерал-лейтенант только одобрительно кивнул.

— И при первой же возможности отправятся на заставу, — продолжил начальник отряда. — Приказ о снятии любых обвинений я уже перенаправил на Шамабад. Скоро четырнадцатая снова заработает в штатном порядке.

— Значит, отбываю через трое суток, — задумчиво проговорил я сам себе, а потом глянул на начальника отряда. Обратился к нему: — Товарищ подполковник, разрешите съездить на Шамабад, когда парни туда поедут.

Давыдов очень по-доброму улыбнулся. И даже несколько недоумевающий взгляд генерал-лейтенанта не заставил начальника отряда задавить свою улыбку.

— Хочешь попрощаться с товарищами? — спросил вдруг Николаев.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

Николаев снова глянул на Давыдова.

— Ну что ж, — пожал плечами подполковник. — Время у тебя есть. Разрешаю.

Ничего не ответив, я тем не менее сдержанно, но благодарно кивнул.

Николаев поджал губы.

— Нам пора. Дел еще невпроворот.

Начальник отряда постучался в дверь камеры. Ему немедленно открыл вытянувшийся по струнке сержантик.

— Селихова немедленно освободить, — сказал Давыдов. — Мой приказ уже у начальника вахты.

— Есть!

Давыдов обернулся.

— Ну что, пойдем, Саша? Приведешь себя в порядок. А то… — он замялся, — какой ты день тут уже сидишь?

— Лучше и не спрашивайте, товарищ подполковник, — сказал я с легкой улыбкой.

— И что? Так просто? Так просто все кончится? — спросил Черепанов, почесывая засаленную после долгого заключения голову.

Мы вчетвером сидели на лавочке, что стояла у здания штаба. Сидели и любовались на пустой плац. Посматривали на ворота и двери КПП, у которого дежурил совсем зеленый часовой.

— А что, товарищ прапорщик, тебя чего-то не устраивает? — устало хмыкнул ему Нарыв.

Черепанов, несмотря на освобождение с губы, казался настолько хмурым, будто бы все еще находился в камере. Он ссутулился, опер локти о колени и подпер голову. Уставился куда-то в асфальт.

— Да нет, устраивает, Слава, — вздохнул он и выпрямился. — Да только… Только мы ж мятеж устроили. И что? Просто выговорами отделаемся? Странно это.

— А я думаю, — начал Уткин чуть-чуть гундосо, — что это все потому, что Саша им пакистанца притащил. А мы — отбили налет этих сукиных сынов.

Я глянул на Уткина. Вася выглядел несколько бледноватым. А еще постоянно шмыгал носом. Видимо, простудился в своей камере.

И тем не менее даже простуда не убавила у него сил. Когда мы с ним увиделись здесь, в отряде, он подскочил, схватил меня своими могучими ручищами и сжал в объятиях так, что ноги оторвались от земли, а позвонки захрустели.

— А я думал, ты мертвый, Саня! — гундосил он при этом, — вот те крест, думал!

— Я тоже так думаю, — покивал Уткину Нарыв. — И потом, все ж понимают — мы ничего плохого не хотели. Мы просто границу защищали. И себя от самодуров.

— И все ж… Мятеж… — все пыхтел Черепанов.

Казалось, у него в голове не укладывалось, что нас просто так, спокойно отпустили и уже завтра утром они снова будут нести службу на Шамабаде.

Слишком прямой был этот Черепанов. Прямой во всем. И в мыслях тоже. И потому странно ему было, что совершенно прямая логика а-ля «залет — наказание» в этот раз не сработала так, как он привык.

Пусть даже и применяли ее, эту логику, нынче именно к нему.

— А ты и правда не рад, товарищ старшина, — улыбнулся я ему. — Ну, можешь вернуться в камеру, если хочешь.

Парни сдержанно рассмеялись.

— Хочешь, на… — Нарыв протянул Черепанову камешек. — Разбей в-о-о-о-н то окошко. Глядишь, обратно посадят.

— Да иди ты в баню, Нарыв, — зло бросил ему прапорщик.

— Товарищ прапорщик, да вы чего? — рассмеялся Уткин и шмыгнул носом. — Скоро снова опять будет все по-старому. Снова пойдем в наряды. Как раньше. Будто бы ничего и не было такого…