Аландская Звезда (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 60

— Видит Бог, я всегда прекрасно относился к России и в особенности к ее молодому императору! — заявил он ошарашенным придворным. — Война между нашими державами трагическое недоразумение, которое следует немедленно исправить. Где, черт побери, Морни?

— Я здесь, ваше величество.

— Прекрасно! Я помню, граф, вы приватно встречались с принцем Константином. Почему вы не доложили мне о результатах встречи?

В глазах никак не ожидавшего столь несправедливого упрека Морни на мгновение мелькнуло возмущение, сменившееся, впрочем, тут же глубочайшим вниманием. Его величество в данный момент вовсе не нуждался в его ответе, а значит лучше было просто промолчать.

— Второй из сыновей императора Николая, насколько мне известно, производит впечатление разумного человека. И уж, конечно, никто не может поставить под сомнение его благородство. С таким человеком лучше дружить, не правда ли, Шарль?

— Мы теперь будем дружить с русскими?

— Конечно! В конце концов, это не русские отравили моего великого дядю. И я не вижу ровным счетом никакого повода враждовать с этим великим народом.

— А как же спор о святых местах? — продолжал напоказ упорствовать Морни, уже откровенно подбрасывая реплики своему императору и по совместительству ближайшему родственнику.

— Пустое! Два христианских государя всегда смогут договориться между собой.

— А польский вопрос?

— Я вроде бы позвал брата, а не кузена? [1] — нахмурился Наполеон III. — Мне нет дела до подобных пустяков!

— В таком случае, мы вполне сможем договориться с русскими. Какие условия ваше величество сочтет приемлемыми?

— Дайте подумать, — на секунду задумался император, после чего принялся фонтанировать идеями. — Что, если мы предложим Александру сделку? Если они так сильны сейчас, почему бы и нет? Черт возьми! Проливы мы ему, конечно, не отдадим, но в остальном, какие мелочи… Но такой союзник будет выгоден Франции!

Совсем иные настроения царили в Российской империи и в особенности в ее северной столице. Эйфория, охватившая жителей этого славного города, оказалась так велика, что все они почувствовали небывалое прежде единение. Аристократы и купцы, чиновники, школяры, студенты и представители простонародья радовались общей победе и благословляли детей почившего в бозе императора Николая, отстоявших страну от «нового нашествия двунадесяти языков».

Почувствовавшие настроения власти не пожалели денег и принялись устраивать массовые празднества и гуляния с танцами, фейерверками и дармовым угощением для бедняков. Люди на улицах пели, плясали, кричали и обнимались. Из трактиров и богатых домов выносили бочонки с пивом, водкой и вином, угощали всех, на площадях военные оркестры день напролет играли марши и вальсы. И от всего этого, как ни странно, в обществе все больше крепли чаяния перемен.

На всех участников обороны Свеаборга и одноименного морского сражения пролился настоящий золотой дождь из наград. Получивший орден Святого Андрея Первозванного Мофет сиял как новенький золотой империал. Комендант Свеаборга Сорокин был причислен к свите и украсил свою грудь орденом Белого орла.

Не обошли и других героев. Больше всего наград досталось командирам наших броненосцев и канонерок Свеаборгского отряда. Поклонского произвели в контр-адмиральский чин, отчего Василий Константинович вдруг передумал уходить в отставку и решил еще немного послужить, чтобы сполна воспользоваться правами и преимуществами своего нового положения.

Бутаков, Лихачев и Голенко с Лисянским получили золотые сабли [2] с надписью «За храбрость». А Клокачев сверх того еще и аренду в десять тысяч рублей годовых сроком на пять лет. Последнее, очевидно, за изобретение поворотного устройства для шестовых мин. Прочие же кресты, чины и иные награды перечислить нет никакой возможности, ибо их было слишком много.

Стоит ли удивляться, что моряки стали всеобщими любимцами? Господ офицеров охотно принимали во всех аристократических домах и салонах. Юные барышни желали выйти за них замуж, а молодые люди поступить в Морской корпус. И где бы ни появился офицер флота или даже простой матрос, непременно возникал вопрос, когда же великий князь Константин поведет их в бой, чтобы разом покончить с бесконечно гадящей англичанкой?

Иногда казалось, что во всей России остался лишь один человек, понимавший, что лимит везения исчерпан. Запас эффектных решений подошел к концу. Быстро придумать, а затем и внедрить нечто действительно стоящее, что позволит в очередной раз переиграть куда более сильного противника, я почти наверняка не смогу. И это при том, что в данный момент, как бы ни абсурдно это прозвучало, под моим командованием находился самый мощный флот в мире! Такой вот сложился парадокс.

Однако, если англичане с французами как следует возьмутся за дело, то уже к летней кампании следующего года они, пусть и потратив настоящие горы золота, наверняка смогут нас превзойти. Построят новые броненосцы, снабдят их таранами и шестовыми минами. Возможно, даже разгадают секрет динамита или, на худой конец, обойдутся порохом. Соберут примитивные пневматические бомбометы или придумают еще какой-нибудь не тривиальный ход.

Но это все потом. К лету 1856. А пока мы одни на поляне, и из этой ситуации надо извлечь максимум пользы. Нужно как можно скорее начинать мирные переговоры, тем более что, судя по донесениям из Европы, между союзниками в очередной раз пробежала черная кошка.

А чтобы дипломатам было сподручнее добиваться выгодных нам условий, Балтийскому флоту предстоит в очередной раз совершить небывалое. Ну, все когда-то случается в первый раз. А сейчас, как по мне, самое подходящее время.

[1] Шарль Огюст Жозеф Луи граф де Морни был единоутробным братом императора Наполеона III. Граф Валевский — незаконнорожденным сыном Наполеона I и, соответственно, двоюродным братом.

[2] Высочайшим приказом 23 марта 1855 в Русском Императорском Флоте для адмиралов и офицеров вместо шпаги пехотного образца, крепившейся к плечевой портупее или бандольеру, была принята морская сабля образца 1855 года со слегка изогнутым клинком и тремя дужками на эфесе. К ней вводилась и новая портупея — поясная из черной лакированной кожи, которая застегивалась спереди на овальную бронзовую бляху.