Аландская Звезда (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 48

Глава 19

Как известно, шахматы придумали в Индии. И ни один полководец в этой древней, многолюдной и жаркой стране не мог возвыситься без умения двигать фигурки по клеткам, искусно заманивая оппонента в ловушки и просчитывая действия на много ходов вперед. Впрочем, в те славные времена, когда шахматы назывались чатуранга, к пешкам, коням, колесницам (ладьям) и слонам добавляли еще бросок игральной кости, определявший, какой фигурой предстоит сделать новый ход. Этим обеспечивалась непредсказуемость, вносился фактор удачи, которые во все века являлись неизменными спутниками настоящего сражения.

И вот теперь, по прошествии многих веков, одному из самых молодых капитанов первого ранга Российского императорского флота [1] Григорию Ивановичу Бутакову предстояло разыграть такую комбинацию в середине партии, которая дала бы русскому флоту наибольшие преимущества в эндшпиле. Его упорный, пытливый разум требовал действий и точных, выверенных решений. Потому он уже в сотый раз прокручивал все свои возможности и ходы, просчитывая возможную реакцию противников и всякий раз приходя к неутешительному выводу — продержаться с наличными силами до прихода помощи можно лишь чудом. А в чудеса будущий «беспокойный адмирал» давно не верил.

Совещание у коменданта лишь укрепило его в этом мнении. Большое начальство, как и следовало ожидать, поспешило самоустраниться. Сорокин, хоть и собирался драться до последней крайности, прекрасно понимал, что устоять не сможет, и подспудно готовил гарнизон к отступлению, рассчитывая спасти хотя бы людей. Так что, так или иначе, но основная тяжесть завтрашнего боя ляжет на плечи бригады Бутакова.

Вернувшись из штаба к попыхивающему в темноте флагманскому «Бомарзунду», он, к немалому своему удивлению, застал на нем практически всех командиров подчиненных ему кораблей и судов. Не было лишь Дудинского и Серкова, канонерки которых «Гоголь» [2] и «Оса» сейчас находились в море.

— Что скажете, Григорий Иванович? — задал мучавший всех вопрос Поклонский.

— Сегодня был тяжелый день, господа, — немного собравшись с мыслями, ответил Бутаков. — Но помяните мое слово, он — ничто по сравнению с завтрашним. Никакой шторм или буря не сравнятся с тем, что ожидает нас, буквально через несколько часов. Полагаю, всем ясно, что бастионам крепости не устоять перед броненосными батареями союзников. И как только неприятель покончит с нашими минными полями, развязка станет неминуемой.

— И что же делать? — мрачно поинтересовался Бойе, который несмотря на ранения остался в строю и теперь сидел с туго забинтованной головой и левой рукой, закрепленной на косыночной повязке.

— Драться!

— Но как?

— Неправильный вопрос, господа. Не как, а где? Противник наверняка попытается войти на внутренний рейд. Тут, на узостях, где он не сможет воспользоваться своим численным превосходством, мы его и встретим! В первую голову, я имею в виду, конечно же, «Бомарзунд».

— Но ведь неприятельские броненосцы неуязвимы для артиллерийского огня!

— А вот это зависит от расстояния. При выстреле в упор все может быть совершенно иначе.

— Таран! — взмахнул рукой Поклонский. — Удар такой массы выдержать невозможно!

— Согласен! — поддержал подчиненного Бутаков. — Тем паче, что противник не сможет маневрировать в узостях пролива.

— А если все-таки промахнемся? — нерешительно спросил лейтенант Валериан Вицкий, командир канлодки «Туман» и единственный в отряде представитель Гвардейского Экипажа «Плохой погоды».

— Тогда пустим в дело шестовые мины, — криво усмехнулся Бойе.

— А как же…

— Вражеские артиллеристы будут заняты «Бомарзундом».

— И все равно это самоубийство.

— Алтари отечества иногда следует смачивать кровью героев! — голос начальника отряда стал мрачно торжественным. И сам его облик, израненного, в бинтах, был этим словам прямым подтверждением, так что возражать никто не стал.

— В других обстоятельствах я счел бы предложение господина капитан-лейтенанта неприемлемым, — пресек дискуссию Бутаков. — Но сейчас он абсолютно прав! Мы должны держаться. Любой ценой!

— Да какой же во всем этом смысл⁈ — в голосе Вицкого прорезалось отчаяние. — Ведь враг все равно сильнее, а стало быть, все наши усилия бесполезны!

— Вовсе нет! Не далее, как сегодня днем я имел честь связаться по телеграфу с великим князем Константином Николаевичем. Генерал-Адмирал приказал держаться до последней крайности и заверил, что идет к нам на выручку!

— Что ж, — явно повеселел от этой новости Поклонский. — Слова его императорского высочества никогда не расходились с делом!

— Но…

— Никаких «но», господа. Наша задача продержаться до прихода главных сил, и мы ее выполним! Подумайте сами, если броненосцы союзников будут связаны боем с нами, остальные их силы останутся без защиты!

— Вы правы, Василий Константинович, — кивнул Бутаков. — А теперь вернемся к диспозиции предстоящего боя. Уже очевидно, что враг нацелился на Большой фарватер. Укрепления Густав-Сверта и Скандаланда полуразбиты. Союзникам остается пройти пару кабельтовых, и они выйдут на чистую воду. Нам надо их задержать как можно дольше. Скорость броненосцев отряда Лихачева не превышает пяти узлов. До Кронштадта 142 мили (речь о морских милях, в сухопутных единицах равно 263 км). Стало быть, идти им никак не меньше 28 часов. Иначе говоря, эскадра прибудет только завтра к вечеру. А потому давайте подумаем вместе, что мы еще можем предпринять. Да, вот еще что. Малый и Средний фарватеры решено перекрыть, затопив там несколько парусных кораблей.

— «Россию» тоже? — помрачнел Поклонский.

— Увы, Василий Константинович. Ни на что иное ваш бывший корабль сейчас все равно не годен.

— Вместе с артиллерией?

— Увы. Времени снимать то, что на ней осталось, у нас все равно нет!

— Господин капитан первого ранга, разрешите вопрос, — поднялся со своего места старший минер-гальванер отряда канонерок инженер-поручик Михаил Боресков. Молодой, двадцатипятилетний офицер, ученик полковника Вансовича и светлой памяти генерала Шильдера.

— Да, конечно.

— Мин Якоби у нас не осталось. Однако в арсеналах крепости имеется некоторое количество мин конструкции господина Нобеля. Да, взрывчатого вещества в них маловато, зато устанавливаются они довольно быстро. Предлагаю набросать их на фарватере и в десанто-опасных местах.

— Слово-то какое, «десанто-опасных»… сами придумали?

— Никак нет, слышал от его высочества!

— Понятно. Полагаете, в этом действии есть смысл?

— Конечно. Большому кораблю «нобили», конечно, не страшны. Но вот шлюпку с десантом разбить вполне способны. Опять же, я, конечно, не моряк, но полагаю, взрывы под днищем не добавят союзникам бодрости.

— Это верно. Действуйте!

— Это еще не все…

— Вот как? Что ж, продолжайте.

— Кроме перечисленного выше, у нас осталось одиннадцать шестовых мин. Подчиненные господина капитан-лейтенанта смогут использовать четыре из них. Много шесть. Остается пять, которые можно установить на дне пролива и подорвать во время прохождения вражеских судов.

— Вы это серьезно?

— Вполне. Задача, признаюсь, не самая простая, но вполне решаемая.

— Я против! — решительно возразил Бойе. — Мин и так мало, чтобы расходовать их таким глупым образом…

— Вы сможете использовать в бою более шести мин? — перебил его Бутаков.

— Нет, — помрачнел начальник отряда канонерок. — Тут бы одной из четырех прорваться, и то счастье.

— Понятно, — кивнул комбриг и повернулся к минеру. — Действуйте, Михаил Матвеевич. Но помните, времени у вас до утра. Не успеете, лучше совсем не беритесь!

— Успею!

— Тогда с Богом!

Тем временем на внешнем рейде не прекращались тральные работы. Ожесточение союзников достигло такого предела, что они были готовы продолжать и при полной темноте, но к счастью, для них небо оказалось безоблачным, а луна полной. Час шел за часом, но забывшие о времени продрогшие и голодные люди все еще бороздили море своей снастью в поисках засевших на глубине адских машин.